Больничный коридор грустит, потухшие глаза, печальные лица, все будто бы в ожидании приговора, ощущение, что собравшиеся в этом коридоре люди просто устали жить. И вдруг эта пара!
Это её любимый
Мне показалось, что в больницу заглянуло яркое весеннее солнце. От неожиданности, от этой лучезарной вспышки, кажется, обомлела не одна я. На них невозможно было не обратить внимания. Она – рыжеволосая красавица лет сорока, сорока пяти, чуть полновата, чуть рассеянна. Знаете, бывает такое состояние, когда проводишь долгожданных гостей и стоишь у дороги в недоумении: свидимся ли ещё? Вот и в её глазах было что-то от этого недоумения. И рядом с ней – этот странный толи юноша, толи мужчина, хорошо сохранивший свою юношескую привлекательность, чистенько одет, побрит, пострижен. Вернее, мне показалось, что бритва ещё совсем не касалась его щёк.
Начала гадать: кто он? Сын? Вряд ли! Вошёл как-то слишком тихо, пробрался по коридору со своими многочисленными авоськами, умудрившись никого не задеть. Скромный-скромный! Брат? Может быть, но между ним и предполагаемой сестрой нет даже малейшего намёка на родство, а мне кажется, что оно непременно должно быть.
Чувствую, что любопытство и желание открыть эту тайну, совершенно захватило меня, я даже на время позабыла о том, что последние три дня провела в слезах и тревоге. Любимый? Вспышка, озарение. Ну, конечно, это её любимый, да не просто любимый, а тот, кого берут, как телёнка, на верёвочку и уводят из привычного ему мира. Кажется, это случилось недавно, так робки прикосновения, так восхищённы взгляды, которые он то и дело бросает на свою спутницу.
Они присаживаются напротив меня, и вдруг я замечаю, что женщина плачет. Он бережно кладёт её голову к себе на плечо и гладит, гладит, бережно и нежно, её рыжую гриву, едва прикасаясь к волосам, будто понимает, что каждое лишнее прикосновение причиняет ей боль.
- Вот женился бы на молодой, не таскался бы теперь по больницам… Связался со старухой…
Вижу, как их соседи, которые успели тоже врасти в эту историю, недоуменно пожимают плечами, до них уже дошло, что тут не просто родство, тут поздняя, вернее, даже не поздняя, а какая-то труднообъяснимая для обывателя, любовь. Парень застенчиво улыбается, одними глазами, и притягивает к своим губам её руку, целует её несколько раз и шепчет:
- Глупости не говори… У нас всё будет хорошо… Как тебе объяснить, что я в тебя с детства был влюблён, а тут такое счастье…
Телефонный звонок
Я отвела глаза в сторону, решив, что они совсем ненормальные, раз забыли про время и место, которые никак не соответствуют объяснению в любви.
- Ой, подожди, - вдруг воскликнул парень, - сейчас я тебе покажу фотографии с нашей свадьбы, мне Сашка дорогой сунул…
Он пошуровал в сумке и вытащил несколько снимков, больших, цветных, ярких.
- Посмотри, мне больше всех вот эта нравится, ты сидишь на лавочке, уже без фаты, вся какая-то уставшая, будто еле добрела…
Женщина улыбается сквозь слезы:
- А я еле и добрела, устала целый день на каблуках, не под годы уж мне…
Но парень, будто не слыша ее слов, показывает следующую фотографию:
- Посмотри, это соседка наша Ирка сидит в твоей фате…
- Да, она у меня попросила, сказала: «Пусть люди подивятся…»
- А чего дивиться-то, все ведь знают, что ей давно охота замуж выскочить, да только не берёт никто… За мной сколько лет бегает, всё к маме подкатывала, интересовалась, почему это я до таких лет не женюсь. А мама ведь знала, что я тебя люблю…
- Чего тебе меня любить было, чужую жену… Я замуж вышла, когда ты ещё под стол пешком ходил… Дурачок малолетний!
Женщина подняла руку и потрепала его светлый ёжик, заглянула в глаза и опять опустила голову на плечо парня.
Внезапно у женщины зазвонил телефон, и она, будто мигом забыв о своём недомогании, вскочила и начала рыться в сумке, перебирая всевозможные вещички, которые напихала, собираясь в дорогу. Не обращая внимания на спутника, она спешно отошла в сторону и, встав у окна, заворковала, засмеялась, лицо её просветлело, следы давешней печали исчезли, будто их и не бывало. Парень в полном недоумении поднялся следом, но замер в проходе и теперь лишь растерянно смотрел на неё. Поговорив, она вернулась на место и села рядом с парнем, но объявила не ему, а нам всем, глядевшим с недоумением на её чудесное превращение:
- Внук у меня сегодня ночью родился! Егорка!
Парень как-то странно побледнел, поднялся и, положив кошелки ей на колени, спешно вышел на улицу, даже не попытавшись поздравить свою спутницу.
- Ревнует! – объявила рыжеволосая. – К дочкам моим меня ревнует. Да всё понятно, он же – осколок от чужой чашки…
Материнская любовь
Усевшись на скамейке поудобнее, она наклонилась почему-то ко мне и, не поинтересовавшись, готова ли я слушать её бесполезный монолог, начала рассказывать:
- Моё замужество? Лучше не спрашивайте…
«А я и не спрашиваю…», - хотелось ответить мне, но она уже вещала дальше:
- Страшное дело! Вообразите! Я ведь только разводилась с моим первым мужем два раза. Придёт, уговорит меня, умаслит, сводит в загс, я опять счастливая, пока дочку рожаю, пока после родов прихожу в себя, всё, нет мужика! Подаю на развод. А он через год будто вытает, явится с цветами, да не с какими-нибудь, а с моими любимыми ирисами. Придёт и скажет, как что-то не очень существенное, что он же не виноват, что бес его попутал, увидел женщину в шелках, на ведьму похожую, околдовала его, увела за собой, а как чары закончились, понял, что только я и девочки мои его семья, что никого ему больше не надо. Я опять поверю… Уговорил сына родить, да только не смогла я, умер мой мальчик в чреве, вот с тех пор и таскаюсь по больницам. А больная жена мужу зачем? Муж любит жену здоровую… Да только мой-то и здоровую меня не любил. Нашёл двадцатилетнюю дурочку, женился, вот она ему сыночка и родила. А у меня вот внучок уже родился… Радость-то какая! У вас внуки есть?
- Есть! Аж трое…
- Счастливая…
Мне уже хотелось дослушать её сюжет до конца, узнать, как в её такой сложной бабьей судьбе появился этот, похоже, нецелованый парень, но я не успела, он возник в дверях и, молча пройдя по коридору, сел рядом с рыжеволосой. И она, нисколько не стесняясь его присутствия, объявила:
- А это мой Толик! Он меня любит…
И чуть помолчав, грустно добавила:
- И я его… Только дочек своих я люблю больше. А теперь вот ещё и внук. Но Толик-то, он ведь тоже мне, как сын, любовь-то у меня к нему материнская, да он к такой и привык, никогда не женился, до тридцати лет с матерью прожил, а как она умерла, вижу, пропадает человек, так я его и позвала к себе… Только я-то вот всё по врачам да по врачам… Надоест, наверное, ему, уйдёт, он же – осколок от другой чашки…
Мне хотелось сказать ей какие-то добрые слова, пожалеть, успокоить, но я увидела, как она опять положила голову на плечо мужа, а он гладит её пышную гриву нежными движениями, будто боясь потревожить и опять рассыпать осколки, которые с таким трудом ему удалось сложить.