На удивление быстро Маша привыкла к новому месту жительства. Ей очень нравилось в интернате. Здание строилось с любовью, строители позаботились о том, чтобы детям не нужно было переходить из одного здания в другое по улице, они соединили все четыре помещения тёплыми просторными переходами. Два четырёхэтажных спальных здания были одинаковыми. С первого этажа на другие можно было попасть по двум лестницам (получалось как бы два крыла). На первом этаже в младшем корпусе была комната для медицинских работников и изолятор для болеющих детей, а в старшем находилось помещение сапожника, в котором священнодействовал одноногий Иван Петрович, человек с виду суровый, но очень душевный. Детские ноги очень подвижные, шустрые, постоянно куда-то бегут, поэтому обувка рвалась часто – кабинет Ивана Петровича никогда не пустовал. А одновременно с починкой были сердечные разговоры. Иван Петрович или, как его ребята называли, Петрович знал столько интересных историй, что время пробегало незаметно.
По другой стороне рекреации находилось помещение, которое Машеньке напоминало сказочную пещеру Али-Бабы. Это был склад, на аккуратных полках которого были разложены стопочками чистейшее постельное бельё, новые трусики, маечки, платьица, кофточки, спортивные костюмы, школьная форма, пальто, обувь. А чуть дальше, в глубине комнаты присели на полки разные музыкальные инструменты. Когда Машу приводили в склад, чтобы выдать бельё, она подходила к инструментам и представляла себя дирижёром, управляющим этим удивительным оркестром без людей.
Кроме спальных корпусов, было трёхэтажное школьное здание и одноэтажная столовая. Все помещения просторные, чистые. В зале столовой одновременно могли поесть человек триста. Большинство любило дежурить по столовой, потому что вечером после уборки зала (подметали, со столов убирали, помогали посуду мыть) можно было найти что-нибудь вкусненькое. Повара были очень добрые, знали, что детский организм всегда требовал подпитку дополнительную, и оставляли или буханку хлеба, или морковку, или молочко… Кое-кто умудрялся, правда, и тайком что-нибудь стащить, преступлением это никому не казалось, всё равно делились.
Педагогический коллектив школы возглавлял человек, который остался в памяти каждого воспитанника интерната. Трифонов Григорий Иванович… Выше среднего роста, коренастый, русоволосый, с добрейшими голубыми глазами, всегда в костюме, независимо от погоды. Он знал каждого ученика, хотя в школе в некоторые годы училось более 600 человек. И его знали все. Он шёл и там, где только что была куча мала из мальчишек и девчонок, появлялся коридор для любимого директора. Увидит грустящего малыша, отводит его к окошку и расспрашивает о причине грусти. Обязательно конфетку из кармана достанет и угостит. В каждый класс на переменке заглянет, все ли на месте, всё ли спокойно во вверенном ему хозяйстве. Обычно посещать кабинет директора ученики боятся, а к нему часто шли сами.
Заметив крошку Машеньку с книжкой в руках раз, два, пришёл к библиотекарю Надежде Владимировне и предложил ей в помощницы девочку. Так началось для неё настоящее волшебство. В школе была очень богатая библиотека, некоторые книги, особо ценные, находились в специальных шкафах под замком, а Маша получила возможность читать и эти «запрещённые» книги. Но это было уже попозже.
Во втором классе учителем была добрейшей души женщина Глущенкова Антонина Фёдоровна. Дети её боготворили. В классе почти не было троечников, все, даже слабенькие, старались учиться, чтобы не расстраивать Антонину Фёдоровну. Но и вела она занятия так, что непонятного почти ничего не оставалось. Сейчас Маша (Мария Ивановна) уже не помнит, как именно вела уроки учительница, но осталась память тепла и доброты, которые исходили от этой невысокой женщины.
Воспитателями на долгие годы стали Надежда Владимировна Черкудинова (она же и библиотекарь) и Ольга Ивановна Шахова. В детском коллективе случалось всякое, но каждый знал, что ему всегда помогут. В атмосфере любви прожила Маша год, второй. Каждую субботу приезжал кто-нибудь из деревни за ребятами, возвращались домой, а в воскресенье вечером спешили обратно в школу-интернат. Кажется, всё стало налаживаться. И маме Тоне стало полегче, и Маша с Володей привыкли к школе, но …
На всю жизнь Маша запомнит детскую фразу: «Первое апреля – никому не верю». В школе первое апреля отмечали весело, шутили, конкурсы разные проводили, а потом такое веселое настроение сопровождало весь апрель и май, за которым шло лето. Было 19 апреля 1966 года. С этого дня начался новый отсчёт в жизни Володи и Маши. Девочка в эту субботу не уехала домой, её пригласила в гости одноклассница. Перед уроками в коридоре к ней подбежал только что приехавший мальчишка из её деревни и сказал: «А у вас мамка умерла!» По инерции Маша крикнула ему: «Весь апрель – никому не верь!» и побежала в класс. Вокруг Антонины Фёдоровны стояли около стола мальчишки и девчонки, Маша тоже хотела присоединиться к ним, подошла сзади и вдруг услышала голос учительницы: «А Маше сказали, что у неё мама умерла?» Девочка обошла стол, подошла к парте, прозвенел звонок, и…
А дальше Маша ничего не помнила. Как потом ей рассказали, она упала около парты в обморок. Целых две недели пролежала она в обморочном состоянии в спальне. Воспитатели понимали, что нельзя девочку оставлять одну, и не отправили её в изолятор, а постоянно кто-то из них сидел рядом. Маша изредка приходила в себя, открывала глаза, видела рядом Надежду Владимировну или Ольгу Ивановну и снова проваливалась в темноту. У неё ничего не болело, была только слабость и не хотелось возвращаться в этот мир.
Ей хотелось спать, спать, спать. Во сне к ней приходила мама, звала её с Катюшей к себе, вот только Катенька, как и в случае с отчимом, почему-то не отпускала Машу к маме. Иногда снилось, что мама работала поваром в школьной столовой, но почему-то не баловала девочку, других подкармливала, а ей ничего не давала. А когда Маша возвращалась из этих снов, она снова видела Надежду Владимировну, а на тумбочке обязательно стоял стакан компота и печеньки. Силы стали возвращаться только к концу мая. Однажды Маша проснулась от какой-то тревожной тишины. Огляделась и никого не увидела. Потихоньку спустила ноги с кровати, попыталась встать. Немного закружилась голова, Маша посидела на кровати, все предметы скоро встали на свои места, она предприняла ещё одну попытку встать. Приподнялась, держась за тумбочку и кровать. Выпрямилась. Сделала шаг, другой. Ноги как ватные, идти совсем не хотели. Ещё один шаг, второй, и девочка потихоньку пошла. Шла, держась за стены, потому что качало, как былинку лёгкую. Прошла по спальне, коридору, тихонько спустилась по лестнице, снова по коридору – и никого нигде нет. Школа вымерла. Подступил к горлу едкий страх.
- Где все? Почему никого нет?
Она прошла через вестибюль, вышла на улицу, пошла вдоль школьного здания. Не успела дойти до конца стену, как ноги подкосились , и она снова стала проваливаться в темноту. Но не упала. Кто-то подхватил её на руки и бережно понёс в здание школы, приговаривая:
- Вот, глупышка! Разве можно сразу идти на улицу?
Это физрук Александр Александрович успел подхватить её на руки. Оказывается, он отправил все классы в турпоход, а сам возвратился за чем-то и успел вовремя, иначе Маша могла бы разбиться об асфальт.
А больше память не выдаёт до сих пор никаких воспоминаний, как будто ничего не было вообще. Белая простыня…
Хотя нет, ещё одно воспоминание. Прошёл уже год. Шефами у школы был Волго-Балт. Однажды на 8 Марта ученики школы подготовили концерт для женщин, работающих в этой организации. Машеньку попросили прочитать стихотворение Агнии Барто «Мамита мия»:
В Ленинград из Барселоны
Потянулись эшелоны —
Это дети покидают
Темный город осажденный...
Черноглазая Мария
За окном вагона плачет
И твердит: «Мамита мия!»
А «мамита» — мама значит.
— Подожди! Не плачь! Не надо!
Шепчет мальчик из Малаги.—
Едем к детям Ленинграда.
Там знамена, песни, флаги!
Там мы будем жить с друзьями.
Ты письмо напишешь маме.
Вместе праздновать победу
Я в Мадрид с тобой поеду.
Но кудрявая Мария
За окном вагона плачет
И твердит: «Мамита мия!»
А «мамита» — мама значит.
Читала Машеньки стихи красиво, ей нравилось передавать голосом те чувства, которые, как ей казалось, испытывал автор. Но это стихотворение ей было читать очень трудно: как и героиня, она тоже потеряла маму, и её уже никогда не вернёшь. Но и отказаться она не могла. Встала перед женщинами, смотрит на них, а видит маму. Читает, а по щекам женщин текут слёзы, они уже знали, что у Маши умерла мама. Это был последний разговор о маме. Больше она никогда никому ничего не говорила о ней, даже с братом не вспоминала, потому что было невыносимо больно. Внешне она осталась такой же доброй, светлой девочкой, правда, разучилась смеяться. Только в 10 классе она как бы заново научилась улыбаться и потихоньку смеяться.
Продолжение , наверно, будет.
Начало можно прочитать ЗДЕСЬhttps://dzen.ru/media/id/63583af1d4cfa526b80d6cc2/635952f26f1ef9218c0d7164