КНИГА 4. ВЕСНА
Часть 1. Март-1
***
Обещание Валера сдержал. Как только Галя сказала Борьке в школе, что брата выписали, к Ковалевым нагрянула многочисленная делегация. Во главе делегации, само собой, был нелюбимый Ларисой Антоновной костяк (Рогозин, Холодов и остальные мальчишки с первого ряда), но позвонил, похоже, Юрка: именно с его веселым и чуть нахальным взглядом встретился Николай Андреевич, открыв дверь. Компания заняла всю лестничную площадку, самые несмелые (Гена Злобин и Коля Волгин), виновато взглянув на директора, спрятались за широкими надежными спинами Володи Янченко и Толи Земляного.
- Позвольте, юноши, позвольте! – сказал Николай Андреевич. – Если мне не изменяет память, у вас сейчас классный час идет?
- Вам память не изменяет, - сказал Борис. – Но только там опять из пустого в порожнее, а тут больной человек, который давно хочет увидеть товарищей.
- Заходите, горе мое! – директор посторонился, впуская ораву, у которой, как ни странно утрамбоваться в прихожей получилось. – Не могли чуть позже прийти?
- «Мы временем умеем дорожить», - процитировал Алеша.
- Когда же вы этому научились? – усмехнулся директор.
- Лично я – давно, - вполне серьезно (и надо согласиться: с полным правом) сказал Алеша, но тут же обезоруживающе улыбнулся. – Не сердитесь вы на нас, Николай Андреевич, я же вижу!
- Ты наглеешь, Алексей! – невозмутимо заметил Ковалев. – Прямо на глазах. А ведь еще сегодня утром, на уроке истории, был вполне приличным молодым человеком!
- Зато я не равнодушный, отзывчивый, готовый предложить товарищу помощь… даже… э-э… как бы поточнее выразиться… Даже на последних стадиях обнагления! Вот!
- И все мы такие! – преданно глядя директору в глаза, подтвердил Юрка. – Мы не равнодушные. Да мы ради людей!!! В огонь, в воду и в медную трубу!
Ковалев, не выдержав, улыбнулся.
- Да ну ее! – Алеша имел в виду Ларису Антоновну. – Ну, что этот классный час? Сейчас будут говорить об одном и том же, а потом кому-то куда-то идти, да уроки делать… А потом о нас же будут говорить: «Ах, какие черствые! Для них бумажка важнее человека!»
- Возможно, в этом ты отчасти прав, - сказал Николай Андреевич.
- Конечно, прав! – поддержал друга Борис. – И даже не отчасти. Это же плохо, когда люди сидят там, где неинтересно, но нужно для «галочки»…
- Значит, классный час – это неинтересно? – придрался директор. – А кто его должен сделать интересным? Массовик-затейник? Где ваша инициатива?.. Комсомо-о-льцы!.. - укоризненно протянул он.
- Инициатива? – заинтересованно спросил Витька. – А что это такое?
- Инициатива… - включился в игру Борис. – Черт, ведь что-то знакомое – а вспомнить не могу! Лешка, что это может быть?
- М-м… - Алеша наморщил лоб, словно напряженно думая. – Не припомню! Слышал когда-то…
- Кажется, это когда люди сами что-то придумывают? – крайне неуверенно предположил Валера. – Нет?
- Да-да-да! Точно! – хлопнул себя по лбу Витька. – Как же я забыл-то?
- И вдобавок эти самые люди должны сами сделать то, что придумали, - наставительно сказал Володя Янченко. – Сознательно, а не под ружьем! Вот! Тоже кое-что помню про эту самую… и-ни-ти… ци-ву! Я хоть правильно называю? Мы же это слово уже забыли – так редко произносим…
- А можно? – испуганно спросил Борис. – Самим-то?
- Ошалели? Да Лариса с потрохами сожрет! Нет, нельзя, нельзя! – замахал руками Сашка.
- Ах, вы… - нужного слова директор не нашел.
Компания захохотала.
- Да правда, Николай Андреевич, - сказал Витька. – У нас инициатива запрещена! Все расписано, разложено, запланировано: кто встал, что сказал, за кого голосуем… Голосуем, естественно, единогласно!
- Я однажды воздержался, - Борис стащил с себя куртку (слава Богу, хоть один додумался!). – Ради интереса: а что будет? Думал – убьет! Я говорю: «У меня свое мнение». А она: «Когда окончишь школу, тогда и будет свое мнение». А потом дома взгрели… А вы говорите: инициатива!
- Терпи, Боря! – патетически воскликнул Володька, хлопнув друга по плечу своей могучей боксерской дланью так, что тот присел. – Все великие люди идут через тернии и не получают при жизни должного признания! Не помню только, какой великий муж сказал такое… это Алик у нас всех Конфуциев с Аристотелями наизусть знает… Лет через сто и о нас вспомнят!.. Как мы за идею страдали…
- Всыпал бы я вам! – мечтательно сказал директор.
- Всыпьте! – весело согласился Борька. – От хорошего человека все можно вытерпеть. Свой бьет – это ничего, как говорил незабвенный дед Каширин!
- Это был самый великий педагог из всех, о ком я когда-либо читал или слышал! – с чувством произнес Николай Андреевич. – Какой Ян Коменский может сравниться? Какой Ушинский?.. Песталоцци? Да я о них даже говорить не желаю! Дед Каширин… Порка по субботам для профилактики… Какая мысль и какие результаты!.. И самое главное – никакой дорогостоящей аппаратуры, все достигается исключительно доступными, домашними, экологически чистыми, простыми в изготовлении средствами. Уж поставить на несколько часов в воду несколько прутиков сможет даже человек без высшего педагогического образования и ученой степени. Внедрить, что ли? И на общешкольном родительском собрании порекомендовать?.. – он посмотрел на ухмыляющихся мальчишек и видя, что славословие по адресу деда Каширина и его методов воспитания особого раскаяния по поводу побега с классного часа не вызвало, вздохнул: - Ладно, раздевайтесь, разувайтесь и идите к приятелю. Только предупреждаю: мы его пока в Галину комнату поселили, вы там можете не поместиться.
- Поместимся, - уверенно сказал Борька, и толпа повалила через квартиру.
Директор посмотрел на часы: сына он проведал, покормил (насколько возможно), пора идти, скоро начинаются занятия во второй смене, а у него по расписанию – второй урок. Он взял пальто, мысленно назвал мальчишек извергами и снова скорбно вздохнул, покоряясь судьбе: сейчас в его кабинет прибежит Лариса Антоновна или Зоя Алексеевна (а может, обе) и начнут рассказывать, какими варварами укомплектован девятый «Б» класс. Думаете, легко слушать это каждый день, особенно, если способные, остроумные и отзывчивые «варвары» тебе симпатичны?.. Ну, хорошо: что он должен был сделать вот сейчас, сию минуту, увидев на пороге квартиры фактически всех мальчишек из девятого «Б»? Закричать, затопотать и лично отконвоировать до школы – на оставшиеся двадцать минут классного часа? Смешно и глупо выглядело бы. Он дал им понять, что не одобрил их поступка, и еще раз скажет об этом – а что еще? Определенно директор не оправдывал надежд ни завуча, ни классного руководителя, не поддерживал их воспитательного рвения, не разделял их отношения к «серой массе» девятого «Б». Но на собственное мнение он имел-то право?.. Тем более он директор и плясать под дудку подчиненных не должен. Как бы – да, право на собственное мнение он имеет. Вот только неприятное ощущение чего-то «шевелящегося за спиной», возникнув еще осенью, уже не покидало. Тамаре тоже сразу не понравилось в новой школе. И детям. Как будто они не вписываются в некий круг. При том, что отношения с большинством школьного коллектива хорошие – у детей с одноклассниками, у родителей с коллегами. А общаться с Зоей Алексеевной было почему-то неприятно, даже при том, что общение это было сугубо в рабочих рамках и не касалось чего-то личного. Да еще участковый Карпов добавил: «Ну, ждите!». Не заходит он в школу после выписки – наверное, за время болезни на работе дел накопилось. А стоило бы поговорить с ним – человек вырос в стенах этой школы, умный, судит объективно, наверняка помог бы выяснить кое-что… жаль, тогда, в больнице, Николай Андреевич не смог задать Сергею несколько встречных вопросов – присутствие Алима мешало.
***
- Объявился… пропажа! – сказал Николай Андреевич, достав из почтового ящика письмо и узнав каллиграфический почерк шурина. – Правда, я ему тоже не очень часто пишу… - прибавил он чистосердечно, хотя оправдываться было не перед кем.
Судя по толщине, письмо было длиннейшим.
- Эк его прорвало! – сказал Ковалев, вскрывая конверт и делая несколько шагов вверх по лестнице. – Не иначе, новости за три месяца. Тетрадку извел, не меньше!
Письмо он прочитал тут же, в подъезде, на ходу, медленно поднимаясь на свой этаж. Новая забота! А помочь надо! Хотя бы потому, что брат Тамары Алимовны помог ему в одну из самых трудных минут его жизни (он тогда еще и родственником-то не был)...
Дома сын не лежал, как надо бы, в Галиной комнате, а сидел на диване в большой проходной и, прикусив губу, мазал йодом разбитый в кровь локоть.
- Как тебя угораздило? – спросил Николай Андреевич, садясь рядом с ним на диван.
- Вершил антраша, - Алим поморщился. – Не удержался на ногах и не совсем мягко приземлился.
- Как маленький! – сказал отец. – Прямо нельзя оставить одного! Какие тебе «антраша» сейчас? Что ты сам с собой делаешь? Хорошо еще, что локтем ударился, а не виском.
- Я и так уже форму почти потерял! – сердито заговорил Алим, закрывая пузырек с йодом. – На «шпагат» еле сажусь, спина не гнется… Даже не думал, что растяжка так быстро уйдет... Прыжки вообще достойны жалости!
- Ну, я, дорогой мой, в этом не виноват!.. Подожди, давай пластырем заклею.
Николай Андреевич сходил в кухню, где в шкафу стояла коробка с простейшим медицинским набором, принес пластырь, отрезал кусочек, заклеил сыну рану на локте и протянул ему письмо от родственника.
– Вот… дядя Бетал письмо прислал. Почитай, решающее слово за тобой.
«Здравствуйте все!..»
Алим улыбнулся: дядя, пренебрегая всеми правилами хорошего тона, все письма так начинает – ему лень перечислять родственников поименно, хотя семья Ковалевых не так уж велика.
«…Долго не писал, потому что ездил к Хасану в госпиталь. Что я там видел – надо рассказывать отдельно…»
Все то же самое, нового ничего: Хасан не хочет ехать домой, и теперь уже дядя сам просит приютить своего шалопутного сына. Только при чем здесь Алим?
«…Коля, я еще вот что должен сказать. Характер у моего сына никогда не был очень хорошим, но сейчас… у меня просто не слов, чтобы описать, каким он стал. Нервы никуда не годятся, а из школы уходить не хочет. Ранения такие, что учителем физкультуры он работать уже никогда не сможет, значит, надо менять специальность, поступать в институт или университет. Проблем куча, просто голова идет кругом! Очень меня беспокоит, будет ли он ладить с твоим сыном. Насколько помню, он Алима часто обижал, вряд ли Алим все это забыл…»
- Умный человек, а какую-то ерунду написал! – в сердцах сказал Алим, возвращая отцу письмо. – Что ж я – припоминать ему буду, что и когда он мне сказал?
- Или как ты ребра переломал по его милости…
- Смотри, сам не припомни! – сын начал сердиться. – Кстати, он после этого случая перестал меня донимать. Слышишь? Вообще ничего не вспоминай, что там у нас когда-то было не так! Проехали давно!
- Ладно, ладно, угомонись! Закипел! – Николай Андреевич убрал письмо в нагрудный карман. – Значит, дядя Бетал может не беспокоиться: невыносимых условий ему сыну создавать не будут… Пойдем обедать!
- У-у… - на лице Алима появилась гримаса отвращения.
- Ты чего?
- Мутит что-то.
- Доплясался! – сделал вывод отец. – Придется Галину с цепи спустить.
- Добить хочешь? – похоронным тоном произнес Алим. – Я так думаю, вы ее родили именно для того, чтобы рано или поздно ее руками избавиться от меня. Ладно уж, добивайте!
Он ушел в Галкину комнату и, не раздеваясь, прилег. Да, танцевать, пожалуй, еще рано! Всего несколько движений для разминки – и уже закружилась голова. А он еще попытался исполнить «Танец Армена», который он готовил к отчетному концерту… Хорошо еще, что ничего не сломал, когда упал. А может, это от температуры? Опять поднимается – он чувствовал без всякого градусника.
- Отец, называется! – голос Гали. – Ушел и зонт унес. А родная дочь полчаса мокла под проливным дождем!
Алим взглянул на окно. Насчет проливного дождя Галка, конечно, загнула: тяжелые капли срываются редко. И от дома до школы минут семь ходьбы – отнюдь не полчаса!.. Уже март. Он болеет больше месяца, и неизвестно, когда выздоровеет... Тогда, месяц назад, еще стоял мороз, но солнце было почти жарким - Алим помнил, что во время их разговора с Ирой он чувствовал, что, несмотря на повышенную температуру, его не знобит, спине тепло... а сейчас вот посмотрел на пролетающие мимо окна капли дождя, представил пропитавшийся водой снег на тротуаре и в парке, потемневший лед на пруду - и вмиг затрясло...
- Я переодеваюсь! – объявила Галя. – Папа, сиди в кухне! Алька, не высовывайся из комнаты! Не понимаю, Алька, как ты здесь живешь – это же проходной двор!
В другое время Алим сказал бы сестре что-нибудь ехидное, но сейчас ему было слишком скверно – будто летит по какой-то спирали вниз головой. Он закрыл глаза, но противное ощущение полета вниз головой не исчезло. Вот компания подбирается! Целый лазарет дома. Один только что из больницы, другой только что из госпиталя… Интересно, каким теперь стал брат?.. Алим провел пальцами по ребрам с правой стороны, по едва заметным бугоркам, оставшимся на месте переломов. Здорово он тогда кувыркнулся! Почти четыре года прошло, а ему нет-нет – да приснится, как он на всем скаку спрыгивает с коня, падает, а конь тащит его за собой, потому что у Алима на руке намотан повод… А ведь такое запросто могло случиться и наяву!
Запрещается без разрешения автора цитирование, копирование как всего текста, так и какого-либо фрагмента данного произведения.
Совпадения имен персонажей с именами реальных людей случайны.
______________________________________________________
Предлагаю ознакомиться с другими публикациями