Репрессии не коснулись их, поэтому душевная боль Марии как-то притупилась. Да и вообще, после фронта она поверила, что в её жизни всё стало на свои места. И в день смерти вождя она очень переживала, что не смогла пойти на его проводы - она была на дежурстве. И почти всё дежурство она прорыдала. Придя домой Мария легла отдохнуть и уснула. Когда она проснулась, муж и сын были уже дома. Мария спросила, как всё произошло. Отец и сын хмуро пробурчали, что всё прошло нормально. Она приписала их немногословность скорби о вожде. И даже не обратила внимания на оторванный рукав пальтишки сына и отсутствие галстука у мужа. Она автоматически пришила рукав и даже не спросила про галстук.
Но прошло несколько лет и вдруг выяснилось, что идол вождя вдруг спихнули с постамента и рассказали, что творилось в стране предыдущие два с половиной десятилетия. Вот тут-то Мария и вспомнила лагерь. Что-то в душе у неё ещё раз перевернулось. Да к тому же информация такая вызвала инфаркт у мужа. Ведь он был убеждённым коммунистом. Но время шло, - а оно говорят лечит, - и муж Марии вышел из больницы, и сама Мария успокоилась, и сын окончил школу и поступил в военное училище. Было спокойное время, которое не потрясла даже реформа денег. А были запущены в космос спутник Земли, потом собаки, а потом и первый человек. Какое это было торжество! Мария собиралась уйти на пенсию, муж уже был пенсионер. Жили они не то, что бы богато, но и не бедно. Сын выпустился из училища офицером и служил в дивизии ВДВ.
И вдруг в один прекрасный момент грянул гром. Хотя тогда никто не понимал, каковы будут последствия. Под громом я понимаю введение войск «за речку». И каково же было возмущение всего сознательного советского народа, когда правительства проклятых капиталистов не дали разрешения спортсменам своих стран на приезд в Москву на Олимпиаду. Но спортивный форум закончился, жизнь стала входить в привычное русло, правда, вызвав некоторое разочарование. А как не разочароваться, ведь до Олимпиады в магазинах появились даже американские сигареты. И деликатесы всяческие на прилавках присутствовали. Но через неделю после мероприятия всё, по-видимому, дораспродали остатки, которые - как всем известно - всегда сладки. А дальше прилавки стали потихоньку пустеть. Марии было не привыкать к недостатку продуктов.
И вот новый крутой поворот: объявили перестройку. И хотя народ в эйфории пребывал, и даже мужики у пивных ларьков и на скамеечках в садиках славословили лидера. Однако, они же первые и стали ругать его за попытку введения сухого закона. Мария, вспоминая пятьдесят шестой год, отнеслась к повороту в политике очень скептически. Ей хотелось просто спокойной старости, и она не как не ожидала, что дело вернётся снова к карточкам. Невольно возникал вопрос: выдержали такую войну, огромными усилиями много восстановили и, казалось, что впереди будет светлое будущее, но почему снова оказались при карточках?
И тут случились для неё два страшных удара. Перед самым выводом войск из сопредельной страны они с мужем получили извещение на груз 200. У мужа при получении сообщения случился инфаркт с летальным исходом. И случилось это в той больнице, где женщина. Мария слегла, она молилась, чтобы Господь даровал ей смерть, но жизненная закалка взяла своё.