Дело это было в ту самую счастливую советскую пору (эру, эпоху, если угодно), когда пролетарии всех стран помаленьку соединялись, когда были Олимпийские игры с Мишей Талисманом, когда отдавали интернациональный долг в Афганистане, а полулитровая бутылка молока отдавалась сама всего за 31 копейку, словом, когда вы ещё не родились или даже не помните, вы ли именно родились тогда.
Сами-то мы москвичи. И поехали мы с подростком-сыном на несколько дней в Ленинград к моей самой доброй на свете тёте. Хотели навестить её, а то она была одинока в своей пыльной пустой квартире с окнами на Крюков канал. Она к тому времени успела похоронить мужа и старшего сына и осталась с младшим сыном Славой. Но тот был пьяница, впал в нирвану и уже почти отсутствовал в дольнем мире, а в горнем, вернее, в Горном, в том самом славном Горном институте, что на Васильевском острове, Слава всё ещё состоял доцентом.
Было лето, мы приехали и узнали, что этот мой кузен Слава сломал ногу и лежит на четвёртом этаже, в травматологии больницы имени товарища Куйбышева. Надо пояснить, что так причудливо и вычурно называли в те советские времена старую Мариинскую больницу на Литейном проспекте. Мы с сыном собрали какую-никакую передачу и пошли навестить поломанного родича.
И вот мы поднимаемся по просторной и запущенной лестнице, и видим, что на этажах лестничная клетка прямо без порога переходит в широкие, даже лучше сказать просторные коридоры, уходящие и прямо вдаль, и влево. И вдоль стен всё койки, койки... Было воскресенье, жара, двери и окна были распахнуты настежь, всюду гуляли сквозняки, и белые простыни и белые занавески трепетали на ветру, что лебяжьи крылья! Никаких тебе врачей, вольная воля!
Но вот и четвёртый этаж. Мы одолеваем последние ступени и тут на нас с коридорной койки с блоками и растяжками глянуло оно, это чёрное дуло в грозно-розовой оторочке. Баа!
Прицел! В упор! Мы, пригибаясь, юркнули от него налево, к палате нашего кузена. Палата у него была на двоих. Оба больных были в гипсах-растяжках, но весьма оживлены. Кузен Слава обрадовался. Он вообще был очень добрый. Речь сразу же пошла о водке. У них были деньги, и у кузена возник замысел послать моего ребёнка за бутылкой. Этот замысел я, конечно, отверг, но посещение прошло незабываемо. Перед глазами доныне картина маслом: в палатах и в коридорах гуляют вольные сквозняки, на койках дамы и господа вперемежку, все поломанные, все поддатые, кто в гипсе, кто на привязи. Это был и корабль дураков Брейгеля , и электричка из Москвы в Петушки Венедикта Ерофеева, а всё вместе.....
А всё вместе – это был просто ленинградский лазарет в полёте сквозь развитой социализм: вдоль коридоров лебединым клином вытянуты белые койки, а впереди и во главе – оно, это распахнутое навстречу всем ветрам розовое лоно тощей ленинградки. Правая нога вздёрнута на блоках к потолку, левая лежит на койке, она вся в позе ножниц, тоже немного подшафе, тоже блаженна, и в состоянии СГППСС.
Ах, да, вы не знаете, что такое СГППСС? Понятно, вы же не все учились на физфаке МГУ? Тогда поясню: это была студенческая аббревиатура выражения «совершенно голый по пояс, считая снизу». В данном случае – голая.
Ну что, пролетарии всех стран? Может, соединимся?