Чего я только не наслушалась в свой адрес за эти годы…И «безотцовщина растет», «какая мать, такая и дочь непутевая», «любой мужик сбежит от такой» и прочее, прочее. Жить в бараке – это вам не фунт изюма съесть, это еще выдержать надо, когда все на виду – от любовников матери, до школьных неприятностей. Мы с мамой, вернее, я и мама, потому что у мамы-то своя жизнь была, а у меня – так, проживание рядом…Так вот, я и мама жили в небольшом микрорайоне почти за чертой нашего огромного города, жили в одноэтажном бараке времен октябрьской революции, когда главным было расселение.
В нашем бараке было всего 16 комнат, в каждой комнате – семья, а-то и две…Мы же жили в комнате вдвоем – буржуи настоящие по тому времени. Конечно, это только по бумагам нас было двое. На самом деле у нас всегда жил какой-нибудь мамин ухажер, и потому я ютилась в закутке за занавеской, где стояли на лавке ведра с водой.
Я быстро повзрослела, да и как тут остаться наивной и маленькой, когда через занавеску все слышно, да и видно тоже, если честно…. Мы богато жили, мамины любовники были щедрые, денег давали много – у меня мама красивая была, статная, коса пушистая почти до пояса, а глаза – зеленущие, как у ведьмы или феи какой…. Её у нас в бараке ведьмой звали, мол, не бывает таких зеленых глаз у обычных людей, это все от сатаны, а, значит, ведьмины это дела.
По сравнению с мамой я была настоящей уродиной, про таких говорят «ни рожи, ни кожи», я и не думала никогда, что вырасту красивой. Конечно, сказку про гадкого утенка я знала, но это же только сказка. В жизни-то все по-другому, так, как за занавеской в нашей комнате. Мама не стыдилась того, как жила, но и не навязывала мне вое мнение. Мы вообще с мамой как-то редко пересекались по жизни: я – в садике, потом – в школе, потом – в училище, а мама – она все больше по мужикам. И в один НЕ прекрасный день я осталась одна, мама с каким-то любовником просто уехала. Меня долго пытались выселить из комнаты, но к тому времени я уже научилась быть «зубастой щучкой», и своего не отдала.
Еще через какое-то время я привела в свою комнату первого мужчину. Нет, совсем не потому, что любовь-морковь случилась, а деньги были нужны. Мамы же нет рядом, а на одну стипуху не проживешь. Так я чуть не лишилась девственности, хотя секс и был, и деньги я получила, а себя я почему-то сохранила. Потом гинеколог говорила, что слишком пластичная у меня была плева, потому и не порвалась.
Ох, и пользовалась я этим! Вовсю пользовалась, и что девственница, и что «первый ты у меня», и «что люди-то скажут», и прочее, прочее…Деньги появились, а клиентов в своем районе я не брала, только иногородних, чтоб уехали сразу же. Один такой мне потом все деньги слал, мол, если дитя вдруг будет, так чтобы «обеспечивать». И ведь как на грех именно с ним я женщиной и стала, будь он неладен! Мало того, что «заработок» потеряла, так еще и понесла. К тому времени я работала на машиностроительном укладчицей, в декрет выходила почти в родовые сроки. В бараке говорили, что «в мать пошла, тоже дитё нагуляла, да и бросит потом».
А у меня такая нежность к этому дитенку откуда-то взялась, будто все, что мама мне недодала, я теперь хочу отдать своему ребенку. Дочку назвала Сонюшкой – такая она сплюшка была, ни крика ночного, ни слез пустых, только улыбается и гулит, да пузыри пускает. Обожала я доченьку, пылинки сдувала с нее, одевала, как куколку. Только все боялась, что похожа на меня будет, внешность –то у меня мало изменилась, так себе, рядовая мордашка. Но Сонечка пошла в мою маму – блондинка, волосики кудрявые, а глаза – зеленые, как сочный луг после дождя.
Пугало, что дочка без отца растет, но таких ведь много. В садик малышку отдавала, так половина мамаш – одиночки, кто разведен, а кто и замужем вообще не был. Только я знала про себя, что даже представления не имею от кого Сонечку родила, ведь и после того мужика, что «порвал» меня, снова тем же деньги зарабатывала.
К трем годикам стало ясно, что Соня – один в один, как моя мама. Взгляд, манеры, улыбка, даже смех – все мамино, и начало во мне расти что-то непонятное. Я и любила свою доченьку и ненавидела ее, как мать свою. Тяжко мне было, а Сонюшка еще придет вечером: «Мамочка, а можно я с тобой посплю? Мне плохо одной, кроватка холодная». Да, думаю, тебе бы мужика под бок, так было бы тепло – а потом опомнюсь, она же дитё совсем, что я думаю-то?! Она же не мама моя, а доченька – единственная и любимая!
Игорь появился, когда Соне было пять лет. Красиво ухаживал за мной, цветы носил, слова хорошие говорил, замуж звал, а я все отказывалась. Прихожу как-то в садик за Сонечкой, а Игорь сидит с моей дочкой на лавочке, гладит по голове и что-то тихонько ей рассказывает. А Сонечка заливается колокольчиком – это смех у нее такой был, а когда воспитатель спросила у доченьки, кто же этот дядя, Соня ответила: «Это мой папа!».
Вот тогда у меня «шлагбаум и опустился», все я поняла про жизнь свою – мать это вернулась, чтобы у меня все отнять, и дочь, и будущего мужа. «Не дам я тебе больше ничего, не дам!», — так я кричала тогда, а сама била и била камнем, что под руку попался…. Психиатр говорит, что Сонечка выжила, а Игоря я сразу положила, на глазах у детей. Из больницы меня никогда не выпустят, да я и не прошусь, к кому мне идти? К матери, которая у меня все отняла? Нет, здесь у меня есть все, и это она у меня не отнимет, а что санитары ко мне ночами бегают, так молодая я пока…. Я все понимаю, но никому не скажу об этом….