Через три дня Карина улетела ночным рейсом. Теван чувствовал себя, как случайный прохожий, которому вручили джекпотный билет на сотню миллионов, и тут же аннулировали его. Из аэропорта он поехал в офис, где проработал до утра, выпив пять чашек тройного эспрессо, и несколько банок «Монстра». В начале девятого, проследив каждый шажок солнца, начиная с робкой алой полоски на горизонте, до нещадно льющей жары из-за кучных, кудрявых облаков, преодолевая грузную усталость, он отправился домой, и проспал до трех часов. Беспокойный сон принудил его вновь пережить события минувших дней, увидеть бесноватое лицо Джозефа, когда они с Кариной объявили ему, что отныне она у него не работает. Затем встреча с Вильгельмом, полная извинений Тевана и увещаний отнестись к нему с пониманием. К их удивлению, старший Балаян поблагодарил обоих за то, что хоть теперь, возможно, сын наконец возьмется за дело сам, добавив, правда, что из-за грянувшего кризиса контору все равно ждет банкротство.
После сытного обеда и душевного разговора с матерью тяжесть расставания, воспринятая его ошалелым от внезапного чуда сознанием как безвозвратная утрата, понемногу стала отступать, и вернулось гнетущее ожидание их новой встречи. Просидев остаток дня в конторе с нескончаемыми расспросами словоохотливого Эрлина, пытаясь всячески выскользнуть из давящих тисков, он то и дело забывался работой, но вскоре его вновь настигали муки. Мучило его не столько само расставание – в конце концов, оно временное – сколько ее разительное различие от вымышленной им девушки. Как она была тверда и категорична в его памяти, и какой растерянной оказалась! С какой наивной, детской доверчивостью плыла за ним, слепо повиновалась своему августейшему герою! Она растеряла веру в свои силы, стоя на пороге сдачи; что ж, придется поработать усерднее над ее одушевлением.
Расцеловав мать на ночь, он взял с собой в комнату первую схваченную из мини-бара бутылку, и закрылся в комнате до поздней ночи, терзаемый одновременно жестокой тоской и благостным ожиданием новой, светлой полосы в жизни, убеждал себя и утверждался в намерении отдать себя целиком на помощь этой удивительной девушке, смятенно отступившей под натиском жестоких обстоятельств. Оно, как греческий огонь, наводивший когда-то великий страх на безудержных арабов, заставляет пылкие сердца в ужасе отказываться от своих замыслов. Но он совершенно не ожидал подобного малодушия от Карины Марьян, превращенной его воображением в почти полубожественное, эфирное существо. Может, поставленная мной задача возродить ее станет началом моего пути, который я так мучительно ищу?
С этими вопросами он и провалился в мертвецкий сон.