Фантазии на темы архитектуры и ландшафтного дизайна
Читать Часть 1. Город, состоящий из городов
Звёздным часом для Гауди стал небольшой контракт на оформление витрины для экспозиции перчаток на Всемирной выставке в Париже.
Витрина была столь неординарна, что, несмотря на свои скромные размеры, привлекла внимание не только массы посетителей, но и многих газетных хроникёров. И, главное, вызвала интерес к её автору у одного из самых состоятельных барселонцев — промышленника Эусеби Гуэля.
С того момента Гуэль для Гауди стал главным заказчиком. Поверив в талант молодого мастера, он полностью положился на его вкус, финансируя всё новые архитектурные проекты.
Мы ещё познакомимся с ними. А пока добавим, что речь не шла о некоей узурпации — зодчий был вправе выполнять и заказы других людей. Как, например, Педро Мила. Или текстильного магната Жузепа Батльо-и-Касановаса.
Последний, как и Мила, присоседившись к имени гения, вписал свою фамилию в историю мировой культуры. Надо было всего лишь заказать архитектурный проект именно Гауди.
Вот результат, совсем неподалёку. Ещё одна фантастика зодчего — пёстрый фасад вроде как из стилизованных лиц: окна — глазницы, и носы имеются.
Это Casa Batllo, Дом Батльо.
Если «Каменоломня» своим фасадом в глазах большинства представала мощными волнами, прибоем, то фасад этого творения обилием волнистых — и волнующих — очертаний и элементов, где нет ни одной прямой линии, а тем более заострённого угла, свидетельствовал, что зодчий кардинально расходился с героем стихов Павла Когана («Я с детства не любил овал, // Я с детства угол рисовал»).
Гауди мечтал о том, что когда-нибудь «исчезнут углы, и материя щедро предстанет в своих астральных округлостях». И не только мечтал, но и стремился это приблизить, воплотить в сегодняшних своих проектах.
Другая их доминанта — непременность растительных мотивов, парафраз того, что порождено самой природой.
Изысканная и насыщенная до отказа криволинейность фасада дома Батльо своей загадочностью позволяет каждому демонстрировать собственную фантазию.
Некоторым он напомнил тиснённую золотом и драгоценными камнями кожу. Другие увидели образ гигантского ящера. Третьи — наполненную традиционным воздухом живопись импрессионистов.
А мне после долгого разглядывания почему-то оказался ближе образ венецианского карнавала: орнамент ведь напоминал и карнавальные полумаски.
Хотя наиболее распространённая «разгадка» — фантазия на тему «Святой Георгий убивает змея».
Что несомненно, так это то, что Георгий — небесный покровитель Каталонии. Всё остальное надо домыслить: что прорезающая карниз башенка — копьё, верхняя, «шершавая» часть фасада вместе с вздыбленной крышей — тело змея, а провалы в ограде балкончиков — черепа, видимо, жертв проклятого змея.
Входящего в дом Батльо приятно поражают ритмичный орнамент стен, выложенный белыми, салатовыми и голубыми изразцами, тонкие, корявые, напоминающие дерево колонны, упирающиеся в потолок, извив ажурных перил, обрамляющих белую мраморную лестницу, изгиб которой уводит на верхние этажи.
Добавим, что фраппировавшие поначалу многих барселонцев своими невиданными очертаниями дома Мила и Батльо оценены ЮНЕСКО как часть Всемирного наследия.
…И вот уже виднеются устремлённые прямо в поднебесье ажурные пирамидальные шпили, увенчанные изящными крестоцветами.
Храм Святого семейства, Sagrada Familia. Великая стройка, начатая в 80-е годы позапрошлого века, всё ещё не завершена.
Вы будете рассматривать обращённые в разные стороны света фасады с мириадами мелких деталей, задирая голову, соображать, что вот из этих строительных лесов должны вырасти новые шпили, в том числе и самый грандиозный, высотой 172 метра. Он сделает храм самой высокой церковью в мире. Его заранее называют «восьмым чудом света».
Вы будете медленно, словно на привязи кружить вокруг рождающегося восьмого чуда света, вновь и вновь вглядываясь в архитектурные микрорешения, скульптурные композиции и декоративные детали.
Вот изображение одного, другого, третьего, наконец тридцатого растения, произрастающих и на Святой земле, и в Каталонии. Вот монументальная скульптурная группа «Коронация святой девы Марии», упрятанная за аркой то ли из циклопических потёков, то ли навеянная образом гор Каппадокии.
Отойдя на приличную дистанцию, чтобы они поместились в видоискателе камеры, вы решите, что шпили-колокольни родились по подобию кипарисов, которыми некогда любовался юный Антонио.
Хотя кто скажет это точно?
Но как внутри столь узких звонниц разместить колокола? Мастер продумал и это. Надо лишь отринуть каноническую форму, придав колоколам вид цилиндров длиной несколько метров.
Рассчитал и акустический аспект, и способ управления перезвоном — посредством электричества, — доказав тем самым, что познания его выходят далеко за пределы чистой архитектуры.
Гауди, придумавший и спроектировавший всё это великолепие, отдал собору последние 43 года своей жизни. Поскольку строительство шло на частные пожертвования и средства периодически кончались, возникали долгие антракты. Архитектор использовал их для исполнения светских проектов, последним из которых был Дом Мила.
Начиная с 1912 года, он полностью сосредоточился на этой работе. Одинокий, чуравшийся женщин, он в конце концов даже поселился, как мы сейчас бы сказали, в «каптёрке» на самой стройке.
Его ничего не интересовало, кроме веры во Всевышнего и надежды, что успеет сделать столько, что продолжателям его замысла будет ясно, как завершить создание невиданного гимна христианской вере.
Когда его особенно допекали вопросами, чем объясняется столь необычный облик собора, мастер нехотя отвечал, что он так представляет себе Небесный Иерусалим. А на малоприятный вопрос о медленном темпе работ не слишком вежливо сообщал: «Мой заказчик не торопится».
Всем было ясно, что заказчиком Гауди считает самого Творца.
Та же мысль прозвучала в его ответе на вопрос одного епископа: отчего он, мол, так печётся об отделке шпилей — это ведь никому не будет видно. «Монсеньор, — ответствовал Гауди, — их будут разглядывать ангелы».
В один из летних дней 1926 года, погружённый в свои мысли, он, переходя улицу, упал, сбитый трамваем. Старика в сильно поношенной одежде отказывались сажать в машину таксисты, и только по прибытии на место полицейского его отвезли в больницу для бедняков, где он и скончался.
Только потом стало ясно, что в мир иной ушёл человек, вписавший имя Барселоны в число самых удивительных городов мира. В день прощания с ним, когда за гробом шла невиданная по численности толпа, как говорят, немного склонили свои верхушки уже построенные башни.
Зодчий похоронен в недрах своего детища — в крипте Sagrada Familia. Вы можете войти внутрь собора, постоять у его надгробия, посмотреть, как идут отделочные работы.
Стройка продлится ещё долго. По самым оптимистическим оценкам, до 2026 года, когда будет отмечаться столетняя годовщина ухода мастера.
Между тем в Барселоне есть ещё целый ряд авторских проектов Гауди. Самая ранняя по времени работа — фонари на площади Рейаль.
А первым частным заказом на возведение здания стал дом Висенса на улице Каролинес. Здесь заметны элементы, характерные для стиля мудехар, то есть усовершенствованного мавританского: геометрические узоры, ритмы керамической облицовки с открытыми участками кирпича и камня, ряды узких окон, башенки, напоминающие навершия минаретов.
Первое заметное творение молодого зодчего, осуществлённое по заказу его личного мецената, — дворец Гуэль на улице Калье Ноу де ла Рамбла.
Узкая улица не позволит разглядеть целиком весь особняк. Но его вызов канонической архитектуре будет очевиден, начиная с полупараболических входов-арок и кончая задорным шпилем-пинаклем в окружении хоровода башенок меньшего размера — разновысоких, разноформенных и разноцветных.
Побродив по дворцу, можно насчитать 127 колонн, причём ни одна не повторяет другую. Это была демонстрация необузданной фантазии, творческих возможностей, уникального авторского почерка.
Усадьба Гуэля, прежде загородный дом, давно вошла в городскую черту Барселоны. Её перестройка, заказанная меценатом, стала подобием экзамена для молодого подшефного. И Антонио с честью выдержал испытание.
Ещё за год до завершения всех работ Эусеби Гуэль смело сделал ему заказ на возведение своего дворца, о котором говорилось выше. Усадьба же пережила сложную жизнь, после кончины Гуэля неоднократно меняла облик, и сейчас нетронутыми остались лишь монументальные кованые ворота с изображением мифологического дракона.
Колледж монастыря святой Терезы, что на Каррер Гандурекс, выглядит антиподом карнавальности, присущей многим другим работам Гауди. Хотя строгость фасада скрашивает ажурный растительный орнамент, а вход выполнен в виде фирменной полупараболы.
Сложной задачей стало и возведение дома для текстильного предпринимателя Кальвета. Мало того, что его пришлось втискивать между двух зданий, нижние этажи планировать для производственных нужд, а верхние — под жильё, но ещё и монахи из соседнего монастыря противились излишне игривому, могущему смутить их невинные души облику будущего сооружения.
В итоге дом Кальвета на улице Касп не вошёл в число самых известных проектов Гауди. Хотя изящная облицовка фасада светлым фактурным камнем, узкие сдвоенные колоны и чередующиеся балконы двух видов, снизу украшенные весьма неортодоксальными рельефами, всё же выделяют здание из череды традиционных.
Совсем иная задача была поставлена перед Гауди состоятельной доньей Сагес, собравшейся обзавестись загородной виллой. Заказчице хотелось напомнить об эпохе величия Каталонии. Лучше всего, по взаимному мнению заказчицы и исполнителя, этому соответствовала неоготика. Строгие линии, высокие сдвоенные узкие окна на фасаде, окно-роза над порталом, украшенным ажурной кованой решёткой, стилизованные дентикулы — прямоугольные зубцы карниза, — и стройная, донельзя зауженная башенка, явная предтеча звонниц Sagrada Familia. Вилла носит имя Бельесгуард и теперь значится в черте города по одноимённой улице.
Самым же масштабным — и фантастичным — из законченных проектов зодчего следует считать парк Гуэль. Хотя промышленный магнат Эусеби Гуэль, считая благотворительность важнейшей добродетелью, с улыбкой встречал сетования своего бухгалтера относительно огромных расходов на стройки Гауди, на этот раз он решил сделать новый проект прибыльным.
На площади примерно в два десятка гектаров на холмах тогдашнего ближнего пригорода Барселоны было решено создать не более и не менее, как Эдем, город-сад. Он должен был быть разбит на участки, которые и предполагалось продавать.
Украсить же холмы предстояло Гауди.
И фантазии архитектора не было поставлено границ, в том числе и экономических.
В итоге строительство растянулось почти на полтора десятилетия, хотя, справедливости ради, надо сказать, что маэстро отвлекался и на другие проекты. Но его покровитель был готов мириться с любыми эскападами своего великого протеже.
Его не особо расстроило даже то, что экономический аспект оказался провальным. Из шестидесяти участков было куплено лишь два. Один приобрёл сам Гауди, а второй — его добрый знакомый. То ли расположение на отшибе от города мало привлекало, то ли людей смущало, что предстоит постоянно жить среди сказочной феерии, принимать там гостей, которые могут и засомневаться в умственном здоровье или, по меньшей мере, серьёзности тех, кто тут обзавёлся жильём.
Архитектор же здесь с удовольствием обосновался, причём со всей семьёй — отцом и племянницей.
Тяжкими ударами для него стал поочерёдный уход обоих самых близких людей…
После кончины Гуэля его наследники продали парк барселонскому муниципалитету. К счастью, теперь это общественное место, и вы можете в полной мере насладиться творениями мастера.
Если подойти со стороны улицы Улот, вы окажетесь между двумя разновысокими домиками, будто принесёнными из доброй сказки. Оба облицованы нарочито грубой красной керамикой, снабжены крышей с растекающимися ступенями, раскрашенными под оплывшую красно-белую шахматную доску. Крыши увенчаны грибами, смахивающими на мухоморы.
Приземистость малого домика компенсирует притёртая к нему сколь долговязая, столь и стройная башня, вся в извивах, выпуклых разноцветных квадратах, балюстрадках, оконцах, кончающаяся белым крестом.
Гауди словно говорил: не смущайтесь, вы вступаете на сказочную землю.
Между тем оба этих празднично расцвеченных домика имели утилитарное назначение: один был отдан тогдашним вахтёрам — привратникам, во втором размещались управители комплекса.
А вскоре вы оказываетесь перед раздваивающейся торжественной лестницей. Её ступени выложены осколками керамики, равно как и вытянутая разделительная клумба с осевшей на ней огромной цветастой ящеркой.
Это существо своей нелепостью, добротой, беззащитностью и нарядным видом так полюбилось барселонцам, что они сделали его одним из символов города. Редкий гость Барселоны не увезёт сувенира с её изображением. Хотя некоторые считают, что существо — это дракон. Тогда очень симпатичный, не дракон, а душка-дракончик.
Что же касаемо осколков, которыми вымощено и облицовано почти всё вокруг, то, как рассказывают, Гауди велел своим людям собирать по всему городу, на свалках битые тарелки, бутылки, выброшенные во время ремонтов изразцы и привозить на стройку в тогдашний пригород Валькарку.
С помощью Жужоля, верного ученика Гауди, неизменно воплощавшего цветовую гамму, заданную патроном, измельчёнными осколками покрывали лестницу и многое другое, что нам ещё предстоит увидеть.
Но мы уже поднялись по ступеням, уклоняясь от брызг фонтанчика и аккуратно обходя отдыхающих тут людей — кто с книжкой, кто с фотокамерой. И вступаем в лес — как его мог изобразить только Гауди.
Это лес из 86, стилизованных под дорические, мощных колонн с ложбинками-каннелюрами. Изначально архитектору виделся здесь большой рынок сродни древнегреческому или древнеримскому торжищу.
Густая колоннада подпирает огромную площадку, формой и размерами напоминающую футбольное поле. Поднявшись на неё, вы видите: огромный овал «футбольного поля» ограничен стеной крупной кладки лишь наполовину.
Другая часть ограды, вся в мелких изгибах, являет собою знаменитую, самую длинную в мире скамью. И бесконечная её поверхность, и высокие бортики-спинки, позволяющие видеть лишь головы сидящих в других извивах-купе, выложены весёлой мозаикой из бытовых осколков, по большей части голубых и розовых тонов. Кое-где вкраплены целые композиции — рыцарские щиты, старинная геральдика.
Считается, что сидеть на этой лавке удобно оттого, что в ходе её создания мэтр попросил нескольких рабочих сесть на незастывшую форму, так сказать, в натуральном виде и закрепил отпечатки сами понимаете чего в окончательном эргономичном варианте. Так или нет, скамейка пользуется огромной популярностью, тем более, что во время отдыха люди пытаются разглядеть в хаосе мозаики некие скрытые знаки и послания: по аналогии с «кодом да Винчи» искать «код Гауди».
Другие, правда, попросту не отрывают глаз от открывающейся отсюда величественной панорамы Барселоны.
Мы ещё долго будем бродить по городу-саду. Спускаться и подниматься по бесчисленным каменным лестницам. Мы пройдём под тяжёлым закруглённым навесом из крупных камней. Его поддерживают скособоченные, упирающиеся почти в край уходящего вниз обрыва тонкие, корявые и какие-то несерьёзные для их грозной ноши колонны, заставляющие вспомнить о слонах Дали на нитяных ножках…
Будем разглядывать мини-замки с остроконечными шпилями.
В одном из них, окружённым садом с разбросанными изящными железными арками, разместился дом-музей Гауди. Мастер в этом весьма просторном здании скромно довольствовался лишь одной комнатой, обставленной весьма аскетично.
Крыша над головой была нужна ему только для нескольких часов сна. Всё остальное время занимала работа «на объектах». В музее, конечно, есть его немногие личные вещи. Но большую часть экспозиции занимают коллекции разработанной им для разных проектов мебели.
Стены украшают произведения прославленных мастеров кисти, в том числе Пикассо и Миро. Незримо присутствует тут и Сальвадор Дали, в присущем ему эпатажном стиле защищавший Гауди от филиппик другого прославленного архитектора.
В своей работе «Видение Гауди» он писал:
Во время нашей памятной встречи в доме Руссо де Саль, в 1929 году, Ле Корбюзье назвал Гауди «кричащим стыдом Барселоны», тогда же он спросил меня, что я думаю об искусстве будущего, на что я ответил: «Архитектурное строение будет мягким и волосатым», — и категорично добавил, что Гауди — последний гений архитектуры, его имя в переводе с каталонского означает «наслаждаться собой», а это то же самое, что для Дали, значит «страстно желать». Я объяснил своему собеседнику, что радость и страстное желание, столь органичные для католицизма и выраженные в средиземноморской готике, Гауди в своём искусстве довел до апогея.
Что ж, Толстой с Достоевским, тоже, кажется, не жаловали друг друга…
Между тем мы явно заслужили отдых. Вон хотя бы в том кафе под тенистыми пальмами. Правда, крики откуда-то сверху раздаются пронзительные, да уже устаёшь удивляться всему вокруг — может, так и было задумано создателями города-сада.
Присев за столик и углубившись в изучение меню, мы оказываемся объектом внимания этих крикунов: большие зелёные попугаи стайками проносятся прямо над нашими головами. Вскоре выяснилось, что у здешних экзотических пернатых обитателей это вроде условного рефлекса. Явно ощущая себя хозяевами, они воспринимают посетителей кафе как своих гостей, причём хлебосольных.
Не успели принести нам еду, как на угол столика уверенно, хотя и на безопасном расстоянии, приземлился солидный, примерно 30-сантиметровый зелёный попугай. Кажется, эту разновидность именуют амазонами. Оценивающе взглянув на нас оранжевым глазом и продемонстрировав свой яркий окрас — выделявшиеся на фоне малахитовой зелени перьев красный лоб и сиреневые щёки, красные пятнышки на крыльях, он издал предупреждающий вопль и могучим кривым клювом уволок из плетёной корзинки кусок хлеба.
А вы как думали — в этаком месте может быть иначе? Страстный любитель природы Антонио Гауди наверняка был бы доволен тем, что его город-сад любим не только людьми, но и птицами.
Владимир Житомирский