Александр Снегирев - самый харизматичный персонаж современной русской словесности. Его роман «Вера» получил в 2015 году «Русский Букер». С ним беседует Анна Аркатова, поэт и переводчик.
– Вот зачем ты бреешь череп? Судя по подшерстку, там прекрасная шевелюра засеяна!
– Лет десять назад мой парикмахер посоветовал купить машинку – подравнивать виски. Я купил, подравнял виcки и заскучал. За машинку тысячи полторы отдал, а использовал рублей на двести. Я взял и всю башку зафигачил. Очень понравилось, с тех пор так и хожу. Парикмахер потерял клиента, я сменил уже штук пять машинок. А потом понял, что волосы стали сыпаться, и решил курс не менять.
– Твое настоящее имя Алексей Кондрашов. Зачем тебе два имени? Чем отличается Алексей Кондрашов от Александра Снегирева?
– Снегирев пишет – Кондрашов читает. Когда я поздравляю друзей с днями рождения, например, то один мне отвечает: «Спасибо, Леха», а другой: «Спасибо, Саня». Когда выбираешь новый путь, берешь новое имя. Пустившись в писательство, я интуитивно поступил так. И правильно сделал.
– Это какие-то две параллельные жизни – или ты так рассчитываешь обмануть судьбу?
– Я в целом доволен жизнью, хотя понимаю, что все вокруг довольно зыбко. Например, после того как я получил «Букер», у меня вдруг обнаружилось порядочное число недоброжелателей. Я даже удивился. Это довольно странное чувство для неконфликтного человека вроде меня.
Тем более что таким зайкой я стал не сразу. Раньше я всех посылал по поводу и без. Ну, не всех – только тех, кто доставал, а доставали многие. Типа, привет, можно с тобой познакомиться? Да пошла ты! А давай поговорим? Отвали! Потом вдруг стукнуло – что это со мной? Зачем? Я стал внимательнее относиться к людям, стал пытаться понять другую точку зрения и весьма в этом преуспел. Кроме того, конфликты просто неконструктивны. От нормальных отношений толку больше.
– То есть ты ими пользуешься, отношениями?
– Ага, но не вижу в этом ничего дурного. Я сам рад быть полезен другим. Все люди используют друг друга. Вот мы болтаем – ты сделаешь интервью, я запишу пару твоих фразочек… обоим приятно.
– Куча знакомых, успех, выступления – теперь ты тусовщик?
– Ну нет, я не богемный человек. Начнем с того, что я, к сожалению, мало пью. Могу, но как-то неохота. Светская жизнь меня изнуряет, как и любое общение. Я обожаю слушать разговоры умных людей, сам я не особый мудрец, поэтому встретить тех, кто умнее меня, удается часто. Телефонных разговоров избегаю, только переписка. Зато с днями рождения всех поздравляю и очень обижаюсь, если не поздравляют меня.
– Ну, сейчас поздравить невелика работа – соцсеть тебе все напомнит.
– Это как сказать – вот у меня до фига знакомых. Ты, например, всех поздравляешь? Вот. А я стараюсь. Вообще обожаю дружить в соцсети.
– Потому что проще дружить виртуально?
– Потому что переписываться люблю.
– Есть безопасный ceкс, а есть безопасная дружба.
– Это про меня. Ты не поверишь – ничего в жизни я так не боюсь, как создать себе проблему. Есть герои боевиков, которые только и делают, что решают проблемы. Таких, кстати, обожают женщины. А я люблю тишину. Это даже любви касается. Вот влюбишься – и куда деваться?
– Боишься?
– Конечно боюсь. Это такой страх потерять контроль над ситуацией. Хотя у всех любовь протекает по-разному (я уж совсем как о болезни). Кто-то с возрастом окукливается, кто-то распоясывается. Я… с ужасом обнаруживаю в себе второе – ха-ха!
Думаю, это результат номенклатурного воспитания. Я ведь вырос в классической советской семье: папа – инженер на военном предприятии, мама – преподаватель химии. Но дело не в профессиях. А в формуле бытия, состоящей из кучи условностей, запретов. С одной стороны, меня не третировали, с другой – в моей голове полно стандартов, против которых бунтует мой темперамент.
Меня упрекают, что я много пишу о себе. Но главная мотивация любого творчества – разобраться с собой. И для меня, между прочим, большой победой было заговорить о чем-то личном и при этом остаться честным. На самом деле даже в тетрадь, которую точно знаешь – никто никогда не увидит, и то записать правду – не получается!
– И много ли остается страхов после разборок?
– А то! Вот, например, машину не вожу, хотя и машина есть, и права. За рулем – мой восьмидесятилетний папа! Во мне сидит, например, экзистенциальный страх из того же детства – страх нарушить границы.
– Настолько зависишь от оценки окружающих?
– Пытаюсь убедить себя, что нет. А на самом деле завишу. С одной стороны, все-таки я отстоял свое право писать что хочу, о чем хочу и когда хочу. С другой – уже есть оглядка человека, встроенного в рынок. В детстве был просто тупой страх не соответствовать, не оправдать ожиданий.
Чем больше премий, тем выше ответственность, и возникает задача – на эту ответственность плевать. Нельзя пытаться угадать вкус аудитории, угодить издателю. Как только начнешь это делать – все, конец. А это очень трудно, потому что искушение и давление велики невероятно. Кроме того, литература такое же производство, как стройка или пекарня, конкуренцию никто не отменял.
– Конкуренцию или зависть?
– О да! Ее. Вынужден признать, что я сам бываю завистлив. Завидую чужому успеху. Редко, но попадаются тексты, автором которых я хотел бы быть. Зависть – это искушение, ведущее нас прочь от нашей сути, от нас таких, какими нас задумал бог.
Продолжение ЗДЕСЬ, подпишись на наш канал и читай:
"Весь этот патриотизм и национал-шовинизм -- показушный". Писатель Дмитрий Глуховский
Анна Аркатова (Москва, специально для «Лилит»)