Снилась какая-то ерунда.
Серега блуждал по нескончаемым коридорам заброшенного здания, в поисках выхода. Вокруг не было ни души. Скудное внутреннее убранство помещений включало в себя темно-желтый потолок, потрескавшийся бетонный пол и синие крашеные стены с редкими, маленькими и грязными окошками, через которые едва пробивался тусклый свет. Иногда он заглядывал в небольшие комнаты, где стояли пустые шкафы и комоды, с открытыми дверцами.
Парень торопился и нервничал пытаясь успеть вовремя, но куда и зачем, точно не знал. За очередным поворотом ему повстречалась бабка и предложила угоститься пирожками. Её вид был не таким доброжелательным, как при реальной встрече, — но Серёга согласился. К его разочарованию, на тарелке под рушником, вместо выпечки оказалась банка растительного тунца. Старуха рассмеялась и пошла дальше, по традиции оставив клюку. Он попытался взять и вернуть вещь, но палка будто вросла в стену намертво и не поддавалась, как он ни старался. Парень сдался и поднял голову, — вместо бабки, перед ним стояла незнакомая девушка.
Она пренебрежительно сказала: "Я же говорила, что ты не съешь это! Ты проиграл, плати!"
Незнакомка резко развернулась, запахивая чёрный плащ. Пологи взметнулись вверх накрыв с головой и погрузив в приятную шелковую мягкость внутренней бордовой обшивки. Он выставил руку вперед и отдернул красную материю. Ткань легко подалась в сторону, как театральный занавес. Впереди было совсем темно. Сделав один маленький шаг, он чуть не разбил головой ярко освещённую витрину кафе, неожиданно, как будто специально вынырнувшую из темноты, прямо перед самым носом. Как только глаза привыкли к яркому свету, через стекло он заметил ту самую девушку, которая уже находилась внутри и игриво, но властно манила его пальцем. Подойдя ко входу он поднял голову, чтобы изучить вывеску. Над дверью, мерцая всеми цветами радуги, красовалась игривая надпись "Фалафилист".
Лишённый каких либо альтернатив, он шагнул внутрь, но пройдя несколько шагов по залу, остановился и огляделся. Кроме него и незнакомки, посетителей не было. Но это не показалось ему странным в сравнении с полками кафе-магазина, уставленными различной инопланетной снедью. Странные грибы, зеленые лишайники, диковинные фрукты, а может овощи, — не разобрать. Ещё лотки с разноцветной слизью на развес, в которой застыли мелкие вкрапления непонятно чего. Выше на стеллаже красовались знакомые банки с НеКилькой и НеШпротами. В центре зала на электрическом мангале жарился НеБекон распространяя запах, напоминающий жженую резину, замоченную в уксусе с прованскими травами.
Серёга сглотнул и брезгливо поморщился:
"Да, что за дерьмо творится? "
За спиной, как будто из музыкальной шкатулки, вдруг заиграла веселенькая, идиотская музыка. Он повернулся и обнаружил тот же театральный занавес, венчающий большую сцену, располагавшуюся в глубине большого концертного зала, забитого до отказа людьми. Теперь Серёга находился не в кафе, а на центральной ложе, отделанной золотом и красным бархатом. Никто из людей внизу не обращал на него внимания. Все увлеченно наблюдали за действом на сцене, где овцы мериносы плясали и пели тоненькими мультяшными голосами, на манер водевиля. Серега насчитал одиннадцать штук. В середине солировала та самая овца-потеряшка в огромной шубе из свалявшейся, грязно-серой шерсти. На ней был черный цилиндр, тёмные очки и бабочка, а в руках бабкина трость, с которой она ловко справлялась, исполняя сложные трюки, несмотря на копыта.
"Мать твою - подумал Серега, — полный сюр! Надо отсюда выбираться, но куда? Мы же закрыты, двери не открываются, я пробовал... "
Пока он рассуждал, - музыка закончилась, и артисты застыли в картинных позах. Разразился шквал аплодисментов сраженной наповал публики. Люди вставали с мест, свистели и хлопали. Овцы оставались неподвижными. Серёга поймал на себе взгляд нестриженой особи, - недобрый, ненавидящий. Меринос вскинул руку с тростью, указывая ею прямо на Серегу. Парень почувствовал прикосновение трости к груди, хотя до сцены было добрых двести метров. Стало трудно дышать, пробил горячий пот. Из под сползших на овечий нос тёмных очков на него смотрели злобные глаза.
Серёга не мог пошевелиться.
Постепенно всеобщее ликование начало стихать, а зрители разворачивались глядя туда, куда указывала трость овцы-предводителя. Выражение приветливости и радушия на лицах зрителей постепенно менялось. Они больше не улыбались, а смотрели с пренебрежением и холодом. С каждым новым взглядом, дышать Сереге становилось все труднее. Лица женщин, мужчин, детей постепенно приобретали одинаковые черты и становились похожими на морду злобной овцы.
"Вам то я чего сделал?" - промелькнуло у него в голове.
До его слуха сначала донесся гул, а потом он почувствовал лёгкую вибрацию, пронесшуюся по всему залу. Это сцена начала двигаться вверх и вперёд, монотонно приближаясь к нему и, как будто, увеличиваясь в размерах, заполняя все пространство. Медленно и неотвратимо , все ближе и ближе. Он задыхался, но все равно оставался на месте, потому, что не мог пошевелить ни одной мышцей.
Неожиданно, в тишине концертного зала раздался мужской, спокойный, слегка спотыкающийся, голос:
"Это самое... арестанты, ёксель-моксель...на выход...это самое...с вещами значится....хе-хе... барышня, подъем... Ваша остановка вроде как..."