![Мьевиль Ч., Посольский город. — Москва : Эксмо, 2013. — 412, [2] с. ; 21 см. — (New fiction). Шифр 84(3); Авторский знак М969; Инв. номер 2362598-КХ(А)](https://avatars.dzeninfra.ru/get-zen_doc/5234524/pub_635ff45bf4ce9a3dfe9dc654_635ff65c63d4707849d707a0/scale_1200)
Случалось ли вам читать такую книгу, чтобы в процессе чтения вы время от времени замирали от красоты? Нет, по сюжету в моей не было ничего красивого. Достаточно было и крови, и грязи, и пота, и разрухи, но само построение отношений между персонажами звучит словно игра на хрустальных бокалах, а их внутренние трансформации напоминают грегорианское пение.
Время от времени у меня возникало ощущение, что у меня кончается кислород, мне не хватает эстетического ресурса организма, чтобы даже не осмыслить, просто вместить в себя прочитанное.
Я возвращался и медленно шёпотом перечитывал некоторые абзацы. А потом наскоро проглатывал десятки страниц, потому что не мог дождаться развязки или хотя бы окончательного решения героя/героини.
Да, я ловил себя на том, что отдельные детали напоминают уже прочитанное. Например, теория иммера тождественна теории Пустоты в романах серии «Герметикон» у Вадима Панова, а наркоречь полностью соответствует поэзии в романе Алексея Сальникова «Опосредованно». Но это не заимствование, а особенность нашего человеческого разума, мы регулярно придумываем одни и те же вещи вновь и вновь. Возможно, именно поэтому мы способны друг друга понимать. Чужое откровение нельзя взять себе целиком, можно только нафантазировать подобное самостоятельно, прорастить его и через себя тоже.
Английский коммунист, написавший собственное прочтение биографии Владимира Ильича Ленина и событий 2017 года в романе «Октябрь», в каждом из своих пёстрых и удивительно убедительных романов заставляет своих героев многого лишаться и долго изнурительно бегать. Его герои скорбят и верят, преодолевают страх и перепрыгивают безумие, смеются над табу и ковыряются отвёрткой в невозможном.
Знаменитая трилогия о городе Нью-Кробюзон была выдержана в жанре Стимпанка. «Кракен» воспринимался записанной буквами мангой, что-то вроде «Тетради смерти», помноженной на мифы Ктулху Говарда Лавкрафта. «Город и город» — любовная история в блёстках нуара. А вот «Посольский город» изначально увиделся космической оперой в духе Иена М. Бэнкса. Но оказался утончённым филологическим пиршеством на фоне практически «Голодных игр», да ещё и с протестантским душком.
Главная героиня выросла в гетто, где жили люди, торговавшие с расой почти-богов: Хозяева выращивали себе дома и самолёты и не умели врать, слово у них никогда не расходилось ни с мыслью, ни с миром. Говорили они одновременно в два звуковых потока. И люди вырастили близнецов-послов, способных разговаривать со своими Хозяевами. Послы тоже учились не врать, совпадать мыслями друг с другом, чтобы их слова вплетались в Язык. В этом Языке новое понятие могло появиться только как отражение. И некоторые простолюдины становились частью Языка. С ними что-нибудь делали, чтобы потом сослаться на них как на сравнение: «Я как тот мальчик, что каждую неделю плавает с рыбами». И чтобы Язык не стал ложным, этот мальчик, а затем мужчина каждую неделю входил в бассейн. Возможно, люди и Хозяева не понимали друг друга, а только делали вид, что пытаются договориться. Но однажды девочка, бывшая сравнением, решила стать метафорой. И старому миру пришёл конец.
Эту книгу невозможно пересказать. Притча работает, когда ты прилагаешь её к собственным поискам и метаниям. Вот и Чайна Мьевиль изобрёл очередную интеллектуальную линзу, сквозь которую в твоей читательской жизни внезапно смещаются акценты, плывут границы, что-то туманное становится предельно ясным, а недавние элементарии пахнут безумием. Кажется, что фантастику нельзя приложить к своему существованию. Но для нашего ума нет разницы между увиденным и сочинённым, и то, и другое мы пережили, оно стало нами. Так и я после этой книги с благодарностью смотрю на мою неживую комнату, на небегающую мебель, непереползающую люстру и думаю, что сам регулярно учусь говорить и думать иначе, чем год назад, пять лет, десять. Уральский поэт Роман Тягунов писал в эпоху Перестройки:
По-новому мыслить нельзя.
Меня убеждают в обратном.
Но я повторю многократно:
ПО-НОВОМУ МЫСЛИТЬ НЕЛЬЗЯ.
Друзья, неужели нельзя
Скользить по привычной дороге
И думать – чем думают ноги,
По этой дороге скользя.
Все мысли взяты напрокат
У лыжника двух параллелей.
Мы пересеченьем болели,
А он уходил на закат.
Я рад, что иду вслед за ним.
Мы пересекаемся в точке,
Где думаем поодиночке:
Туда ли мы оба скользим?
Сто зим, как дела на мази.
Так нужно ли нам отреченье? –
Ведь этому пересеченью –
Сто лет и, тем более, зим.
И снег, и направленный взрыв
Направлены также обратно,
Как мысли, исчезнув стократно,
Вернутся, слова повторив:
ЯМЩИК, НЕ ГОНИ ЛОШАДЕЙ!
Ни слово, ни мысль неповинны
В повторе другой половиной:
Ямщик, не гони лошадей.
Тебе не хватает людей,
Ямщик, краснобай, передвижник –
Подумай, чем думает лыжник.
Подкинь ему новых идей!
Гудёт средь лугов и лесов
Солидное изобретенье…
Но я не боюсь повторенья:
Доедет ли то колесо?
Конечно, понятен порыв
По-новому мыслить, иначе –
Иначе решим ли задачу,
И снег, и направленный взрыв.
Так нужно ли нам… Повторяю
Ошибки… Все мысли взяты…
Когда переходишь на «ты»,
То «вы» красоты не теряет.
Скользя там, где было нельзя,
Нельзя не подумать, как прежде,
Что думают ноги, в надежде,
Что думать ногами нельзя.
Как ни удивительно, но мышление способно меняться. И очень вероятно, что меняется прямо сейчас.
- Автор рецензии: художник и поэт Сергей Ивкин (отдел культурно-массовых коммуникаций, Библиотека Белинского)