Тридцатые годы в СССР – это эпоха индустриализации, коллективизации и подготовки к войне, эпоха обострения классовой борьбы и громких судебных процессов над контрреволюционерами, шпионами и заговорщиками. Конечно, все эти темы так или иначе отразились в литературе.
Также писатели по-прежнему обращались и к теме Гражданской войны; более того, было издано несколько по-настоящему монументальных произведений о том времени. С одной стороны, предвоенная литература выступила как продолжение литературы двадцатых годов, так как продолжали творить многие авторы, заявившие о себе после революции, а с другой – как её отрицание, потому что период художественных экспериментов закончился, и в советском искусстве возобладал социалистический реализм. Изменилась и картина писательского мира: в первой половине десятилетия ещё сохраняются остатки былой пестроты разнообразных литературных группировок, но в 1934 году им на смену приходит Союз писателей СССР – организация профессиональных советских писателей. Имеет смысл сказать о ней пару слов.
Важным условием членства в Союзе была лояльность писателя советской власти, хотя бы номинальная (например, в организации состояли Михаил Булгаков до своей смерти в 1940 году и Исаак Бабель до своего ареста в 1939 году). Конечно, напечататься можно было и без Союза писателей: если автор отправлял в какой-нибудь журнал своё творение, а редакция считала достаточными литературные достоинства оного, то отсутствие у автора членского билета СП не препятствовало печати. Тем не менее, если литературный дебют оказывался успешен, молодые авторы обычно стремились всё же вступить в СП, потому что он предоставлял своим членам множество социальных благ и помогал совершенствоваться в профессии. Более того, когда в 1961 году в советском законодательстве появились нормы, направленные на борьбу с тунеядством, только членство в Союзе стало позволять автору жить на одни лишь доходы от литературного труда (автор, не состоявший в СП, обязан был иметь какую-то другую работу, официальную). С другой стороны, членство в СП накладывало на человека определённые обязательства, прежде всего идеологические. За совсем неприкрытый антисоветизм оттуда могли и исключить. Однако выходить за рамки можно было очень далеко. Например, Борис Пастернак, завершивший к середине пятидесятых годов свой пацифистский роман «Доктор Живаго», был исключён из СП не по факту написания книги, а потому, что она была издана за рубежом вопреки мнению СССР и активно использовалась ЦРУ в антисоветской пропаганде; а видный представитель литературного направления «деревенщиков» Владимир Солоухин, уже в шестидесятые годы открыто исповедовавший монархизм, национализм и религиозность, так и не был исключён не только из СП, но даже из КПСС. Руководство Союза старалось формировать из писателей коммунистов, но и это не всегда помогало партии контролировать ситуацию в литературном мире. Первым долговременным руководителем Союза писателей СССР был Александр Фадеев, о котором уже говорилось в предыдущей статье; если не вдаваться в детали, то можно сказать, что на этом посту он оставался до 1954 года. При последующих председателях идеологический контроль над писателями ослаб, но это было связано больше с общей обстановкой в партии и государстве, чем с руководством Союза писателей.
Одним из инициаторов создания Союза писателей был Максим Горький (годы жизни 1868-1936, настоящее имя – Алексей Максимович Пешков, также используется и сочетание настоящего имени с фамилией-псевдонимом – Алексей Максимович Горький). Как писатель национального и мирового значения он заявил о себе задолго до Октябрьской революции. Будучи в течение долгих лет сторонником революционных и коммунистических идей, стал известен, в том числе, романом «Мать» (1906), который Ленин охарактеризовал как «очень своевременную книгу». Горький придавал огромное значение подъёму уровня культуры народных масс и развитию молодых писательских талантов. Он помогал многим начинающим авторам, в том числе, и материально.
Страдавший от туберкулёза Горький ещё с дореволюционных времён вынужден был проживать преимущественно в Италии, где климат был полезен для лёгких; поэтому в России, а впоследствии в СССР, он появлялся лишь эпизодически. Только в 1932 году, на фоне успехов социалистического строительства и в связи с осложнением международной обстановки, писатель окончательно вернулся на Родину.
Октябрьскую революцию Горький в какой-то момент даже не принимал, написав по этому поводу в 1917-1918 годах публицистический цикл «Несвоевременные мысли». Горький всерьёз опасался, что в отсталой стране, где промышленные рабочие были меньшинством населения, революция может привести к окончательной гибели культуры из-за вымывания тонкого культурного слоя (происходили эксцессы с разграблениями помещичьих усадеб, интеллигенция преимущественно отказывалась от сотрудничества с новой властью и вставала на путь конфронтации с последней). Большевики, однако, не считали возможным предоставлять индульгенцию на контрреволюционную деятельность сколь угодно образованным людям – и ходатайства Горького (например, за упоминавшегося в первой статье поэта Николая Гумилёва) зачастую оставались без удовлетворения.
Тем не менее, вскоре Горький убедился, что революция никакой гибели культуре не несёт, а совершенно наоборот. В 1919 году он включился в культурное строительство, организовав издательство «Всемирная литература», которое в течение следующих пяти лет осуществило перевод на русский язык множества важнейших произведений мировой литературы всех времён. В первоначально задуманных громадных объёмах проект осуществлён не был, что и неудивительно в условиях Гражданской войны и разрухи, однако он заложил фундамент для дальнейшей деятельности в данной области: появилась квалифицированная переводческая школа, развивавшаяся до самого конца советской эпохи, постоянно переводились на русский язык писатели и поэты без преувеличения всего мира, а в семидесятых годах горьковский проект был осуществлён на новом уровне – была издана знаменитая 200-томная серия «Библиотека всемирной литературы». Тому факту, что по-русски стало возможным читать в хороших качественных переводах хоть Гомера, хоть Данте, хоть Фредерико Гарсию Лорку, хоть даже африканских поэтов, советские люди были обязаны именно Горькому, предпринявшему в своё время первые шаги для этого.
Ещё одним знаменитым издательским проектом Горького стало возрождение в новом качестве дореволюционной серии «Жизнь замечательных людей», в рамках которой выпускались беллетризированные биографии всевозможных выдающихся личностей – политиков, революционеров, учёных, изобретателей, военных, деятелей культуры. Эта серия не только непрерывно жила и процветала до конца советской эпохи, но существует даже в наши дни, хотя героями жизнеописаний сегодня нередко становятся очевидно отрицательные с советской точки зрения персонажи, вроде белых генералов Гражданской войны.
Поскольку Горький лучше знал быт и реалии дореволюционной России, чем послереволюционной, то даже после Октября он предпочитал писать книги о старых временах, изображая их неизменно критически: роман «Дело Артамоновых» (1925) о короткой семейной династии фабрикантов поздней царской России; последняя часть автобиографической трилогии «Мои университеты» (1923); пьесы «Егор Булычов и другие» (1931), «Достигаев и другие» (1932) о жизни богатых семей провинциальной Костромы на фоне революционных событий 1917 года.
Последние десятилетия царской России описываются также и в крупнейшем произведении Горького, которое так и осталось незавершённым ввиду смерти писателя – «Жизнь Клима Самгина» (1925-1936). В тридцатые годы советские писатели стали всё чаще обращаться к написанию объёмных эпопей со множеством персонажей, действие которых охватывает годы и десятилетия – так что Горький шёл в авангарде и тут. Главный герой его эпопеи – типичный «свободомыслящий» интеллигент Клим Самгин, эффектный снаружи и пустой внутри, который сначала под влиянием среды становится «салонным революционером», но, будучи по внутреннему складу индивидуалистом, элитистом, пошляком и циником, впоследствии закономерно переходит в лагерь реакции. Из оставшихся после Горького набросков к дальнейшему развитию сюжета мы знаем, что после установления советской власти Самгин мог стать вредителем-контрреволюционером. Как и полагается в эпическом жанре, наряду с образом характерного главного героя Горький обрисовал читателям также и среду околореволюционной интеллигенции, и большую картину предреволюционной России в целом.
Выступая как критик и теоретик литературы, Горький детально разработал уже появившееся к тому времени понятие «социалистический реализм» (сокращённо «соцреализм») – стиля, который приходит на смену критическому реализму (не только в литературе, но здесь мы говорим лишь о ней). Соцреализм – это, с одной стороны, дальнейшее развитие реалистического направления, поэтому несомненна и его связь с традициями русской классической литературы, в том числе и в части использования накопленных художественных приёмов. С другой стороны, реализм этот именно социалистический: идёт ли речь о действительности социалистического или буржуазного общества, она должна описываться и осмысляться с идейно социалистических позиций, а кроме того, описание это должно быть понятно широким народным массам. Конечно, первые произведения в стиле соцреализма появились ещё в двадцатые годы (тот же фадеевский «Разгром»), но собственно теоретическое осмысление стиля пришлось на начало следующего десятилетия.
Тяжело больной Горький ушёл из жизни в 1936 году при весьма подозрительных обстоятельствах. В 1938 году, на так называемом Третьем московском процессе (серия прогремевших тогда на весь мир открытых судебных процессов над контрреволюционерами), смерть Горького была расценена как убийство, которое организовал Генрих Ягода (до 1934 года – заместитель, а фактически – глава органов государственной безопасности СССР, в 1934-1936 годах – народный комиссар внутренних дел СССР), а непосредственно осуществили лечившие Горького врачи, применяя по требованию Ягоды заведомо вредительские методы лечения. В хрущёвские годы смерть Горького была объявлена естественной, а заключение о его убийстве (как и все Московские процессы) – «сталинской фальсификацией», однако объективных оснований сомневаться в выводах следствия и суда не было тогда, нет их и сегодня.
Другие известнейшие советские эпопеи, писавшиеся в межвоенный период – трилогия Алексея Толстого «Хождение по мукам» (1918-1941) и четырёхтомный роман Михаила Шолохова «Тихий Дон» (1925-1940); оба писателя уже упоминались во второй статье цикла.
«Хождение по мукам» – история слома старого мира и зарождения нового глазами выходцев из имущих классов царской России, захваченных ураганом Первой мировой и Гражданской войн, Февральской и Октябрьской революций. Четверо главных героев – инженер Иван Телегин, офицер Вадим Рощин, дочери богатого врача Дарья и Екатерина Булавины – столкнувшись с крушением привычной реальности и, претерпевая испытания, сопровождающие становление нового общества, каждый по-своему вынуждены пересматривать своё прежнее мировоззрение, искать своё место в новом мире и в меру сил влиять на его будущий облик. В некотором смысле трилогию можно назвать художественным отражением сменовеховства – особенно применительно к Рощину, который сначала категорически отверг революцию и воевал в рядах белогвардейцев, но, будучи честным человеком, быстро оказался вынужден отречься от прежних идеалов и признать, что сражался за неправое дело. Рощин присоединился к РККА в начале 1919 года, а позднее даже заявил: «Вся наша прежняя жизнь – преступление и ложь».
Но лучше будет сказать, что трилогия – художественная метафора ада, но не такого, где душа обречена пребывать вечно, а напоминающего католическое чистилище. Само название трилогии – отсылка к православному апокрифу «Хождение Богородицы по мукам», в котором Богородица спускается в ад, видит там мучения грешников, в том числе и знатного происхождения, и вымаливает смягчение их мук. Среди православных встречается представление, что находящихся в аду можно отмолить; иногда ад рассматривается аналогом чистилища, где сгорают только самые испорченные души, в которых не осталось ничего хорошего, а остальные мучительно очищаются.
То же самое мы видим и у Толстого: даже лучшие из людей старого мира должны пройти сквозь огонь, чтобы преобразиться и стать людьми новыми, советскими. Ну а те, кто слишком сросся со старым миром, в этом огне гибнут и отбраковываются навсегда. В финале романа, который приходится на март 1920 года, разбросанная по разным уголкам и фронтам страны четвёрка главных героев вновь воссоединяется в холодной и голодной Москве и слушает в Большом театре выступление Ленина и Кржижановского, представляющих план ГОЭЛРО – начало мирного строительства, фундамент огромного сияющего социалистического будущего.
Толстой начал писать свой роман в эмиграции и первоначально предназначал его для эмигрантской публики – но, вернувшись в СССР и, подобно Рощину, осознав ошибочность своих взглядов, переработал написанный к тому времени первый том в ином идеологическом ключе. Эпопея поэтому вполне отвечает канонам соцреализма, но сам автор определил стиль своей книги как «монументальный реализм». В 1943 году трилогия была удостоена Сталинской премии I степени, в пятидесятых годах была экранизирована для кино, в семидесятых – для телевидения.
К эпопее примыкает повесть «Хлеб» (1937) о политических и военных событиях 1918 года, на страницах которой наряду со множеством исторических персонажей появляются и некоторые второстепенные герои «Хождения по мукам». Повесть считается (в том числе самим автором) не слишком удачной, однако она интересна как образец жанра исторической хроники, не так уж часто встречавшегося в советской литературе, особенно в ранней. В этот же период Толстой работал ещё над одним хроникальным произведением, но об этом будет сказано в следующей статье. А самым значительным произведением такого рода в тридцатые годы стал двухтомный художественно-документальный роман Алексея Новикова-Прибоя «Цусима» (1920-1940) о русско-японской войне – а точнее, о крайне неудачном походе русской 2-й Тихоокеанской эскадры, который завершился полным её разгромом японцами в Цусимском проливе.
А вот в «Тихом Доне» Михаила Шолохова – произведении не меньшего размаха, но стоящем, так сказать, ещё ближе к земле, чем «Хождение по мукам» – центральными персонажами являются герои из народа (точнее, из казачества, бывшего, как уже говорилось, полупривилегированным сословием царской России). Действие здесь тоже обычно происходит далеко от столиц – в казачьих станицах в районе реки Дон, к которой отсылает само название эпопеи. Промежуточное положение казачества в дореволюционном обществе обусловило его раскол в революционную эпоху – появилось белое и красное казачество, многие бывшие соседи оказались по разные стороны фронтов Гражданской войны, а Григорий Мелехов, главный герой романа, и вовсе мечется туда и сюда, что позволяет автору изобразить разные стороны конфликта – и красных, и белых, и даже зелёных. При этом Шолохов умеет показать их читателю так, что тому становится ясно – суть дела вовсе не в том, что на одной стороне собрались только хорошие люди, а на другой – сплошные негодяи. Красные хороши не обязательно какой-то личной «хорошестью», но той «большой человеческой правдой», что стоит неизмеримо выше узкоказацких интересов, адептам которых плевать на интересы всех остальных. Вчерашние же господа дворяне из белогвардейских рядов, декларируя намерение сражаться «за единую и неделимую Россию» нередко падают столь низко, что ставят сиюминутный интерес выше стратегического классового: воруют, пьют и проигрывают войну, теряя надежду вернуть себе утраченную помещичью собственность.
В романе изображена и картина казачьих нравов – алкоголизм, семейное насилие, беспорядочные половые связи и болезни, изнасилования и даже инцест. В этот контекст вписывается и жизнь Мелехова, который неустойчив не только политически, но и в личных вопросах: не может принять окончательного решения, с кем ему быть, и мечется между замужней Аксиньей и своей официальной женой Натальей, причём, обе успевают родить ему детей. В конечном счёте он теряет обеих женщин (одна умирает от неудачного аборта, другая – в случайной перестрелке), двоих детей из трёх (умирают от болезней) и остаётся с одним лишь сыном от Натальи. Как сложится дальнейшая судьба главного героя – неизвестно, автор нарочно оставил открытый финал. С одной стороны, накопленный Мелеховым за четыре тома груз политических и личных ошибок заставляет смотреть на его дальнейшие перспективы с большим сомнением, с другой – сам Шолохов говорил, что некоторые из подобных Мелехову всё-таки включились потом в социалистическое строительство.
Роман «Тихий Дон» отмечен не только внутри страны (Сталинской премией I степени), но даже в буржуазном мире: он получил Нобелевскую премию по литературе «за художественную силу и цельность эпоса о донском казачестве в переломное для России время». Существуют не только экранизации романа, но и театральные постановки, и даже опера и балет.
Кроме «Тихого Дона», Шолохов в тридцатые годы успел написать и первую часть другого своего большого произведения – романа «Поднятая целина», посвящённого коллективизации. Годы написания первой части (1930-1932) указывают, что писательская работа велась по самым горячим следам происходивших в стране событий. Вторую часть романа Шолохов закончил к началу Великой Отечественной войны, но рукопись погибла в вихре военных событий и была восстановлена писателем лишь в пятидесятые годы. «Поднятая целина» – история о том, как коммунисты (в конечном счёте – ценой своих жизней) при поддержке крестьян-бедняков пытаются организовать и обустроить колхоз в донском хуторе, преодолевая известную косность местных жителей и происки недобитого врага. Понятие «целина» здесь можно рассматривать как в буквальном смысле (колхоз даёт возможность для распашки новых земель), так и в метафорическом (тёмное народное сознание перепахивается на новый коллективистский лад).
Ещё одним исключительно важным для советской литературы автором был Николай Островский (1904-1936), чья книга «Как закалялась сталь» (единственная, которую успел закончить писатель) стала самым издаваемым произведением за всю историю СССР. И даже постсоветское поколение, которое, конечно, уже не изучало роман на школьных уроках литературы, видело порой на стенах школьных классов знаменитую цитату из него: «Самое дорогое у человека – это жизнь. Она даётся ему один раз, и прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жёг позор за подленькое и мелочное прошлое, чтобы, умирая, смог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире – борьбе за освобождение человечества».
Писалась книга с 1930 по 1934 год, а её журнальная публикация началась с 1932 года. Роман этот – во многом автобиографический: ставший инвалидом в 1922 году, в 18 лет, вследствие полученных на войне ранений и тяжкой работы по восстановлению страны, а с 1927 года прикованный к постели, обречённый на слепоту и медленную смерть, некогда комсомолец-активист Островский описывал свой жизненный опыт. Главный герой книги, Павел Корчагин, вслед за своим создателем прошёл через полное несправедливости дореволюционное детство, Гражданскую войну на Украине, советско-польскую войну, бурные дискуссии начала двадцатых годов, в которых активно участвовала и молодёжь (и не только о политике, но также об обществе и быте), социалистическое строительство первых лет советской власти, борьбу с троцкизмом и прочими оппозициями, через те же болезни, слепоту и писательский труд в финале. Для многих и многих советских людей Корчагин был образцом для подражания, примером способности человека преодолевать даже самые тяжёлые жизненные обстоятельства.
Написав «Как закалялась сталь», Островский взялся за новый роман («Рождённые бурей», о Гражданской войне в западной части Украины), однако успел закончить лишь первую часть. Пламенное сердце писателя перестало биться в конце 1936 года. Главный труд его жизни впоследствии трижды экранизировался в СССР, а в 1999 году – и в Китае, где роман «Как закалялась сталь» сегодня более популярен, чем на утонувшей в бездне контрреволюции исторической родине.
Теперь вернёмся к эпопеям тридцатых годов и их авторам. Специфическим поджанром отечественного эпоса были «сибирские саги», действие которых происходило на бескрайних просторах восточной части страны – от Урала до Тихого океана. В Советском Союзе одной из первых таких книг была двухтомная «Угрюм-река» (1918-1932) Вячеслава Шишкова, где рассказывается о сибирских золотодобытчиках рубежа XIX-XX веков. Прослеживая жизнь отдельно взятой купеческой семьи, автор демонстрирует, как капитализм с неизбежностью уродует человеческие души, раз за разом превращая изначально не самых плохих людей в явных негодяев. Это произведение можно рассматривать как продолжение традиции, заложенной в отечественную литературу дореволюционным русским писателем Дмитрием Маминым-Сибиряком, который написал несколько реалистических романов о добыче золота и вообще развитии капитализма на Урале и в Сибири.
В основе сюжета «Угрюм-реки» – история купцов Громовых. Основатель династии, Данила Громов, некогда обосновался в тайге и занялся промыслом пушнины, благодаря чему поднял семью и до некоторой степени разбогател. Подобная деятельность на фронтире в условиях капитализма – и так-то не слишком честное занятие, но это только цветочки: умирая, Громов-старший рассказывает своему сыну Петру, что в молодости был разбойником, погубил много людей и награбил много золота, однако спрятал его, сочтя, что добытое таким способом богатство не пойдёт ему впрок; теперь же он завещает клад своим потомкам «на добрые дела», страшась вечных мук на том свете.
Но награбленное золото не принесло счастья ни сыну Петру, ни внуку Прохору, главному герою «Угрюм-реки». На всём протяжении романа перед читателем разматывается бесконечная цепь совершаемых новоявленными богачами и предпринимателями неблаговидных дел и прямых преступлений, вплоть до самых мрачных – а совершаемое зло порождает новое зло, в него втягиваются новые и новые люди из семьи и окружения Громовых. В конечном итоге не выигрывает никто – персонажи эпопеи гибнут, сходят с ума, заканчивают жизнь в полном ничтожестве. Очевидно, что и наследница богатства – Нина, жена совершившего в финале самоубийство Прохора – проследует аналогичным путём, благо по ходу сюжета она уже отказалась от своих прежних социалистических идеалов и управляла семейным предприятием так, как подобает самому обычному капиталисту.
Поверхностный читатель может принять роман за некую выписанную в мрачных красках семейную сагу с сугубо бытовыми страстями, упустив главную мысль о разлагающем человеческие души капиталистическом строе – и автор, в том числе, поэтому не забывает добавить в своё произведение линию классовой борьбы: рабочие золотых приисков Прохора Громова протестуют против невыносимых условий труда, организуют забастовку – и присланный отряд жандармов расстреливает бастующих (очевидная отсылка к широко известному в советское время реальному расстрелу забастовщиков на Ленских приисках в 1912 году). Впрочем, позднесоветским читателям, предававшимся иллюзиям о лично хороших и социально ориентированных предпринимателях, плохо помогало и это, да к тому же в перестройку модно было читать совершенно другие книги.
Подводя некоторый итог обзору эпического жанра, можно констатировать, что советское общество в значительной своей части уже было готово поглощать даже сложные многотомные эпопеи (вспомним ещё и об активном продвижении большевиками в массы дореволюционной русской классики, включая таких монументальных писателей, как Лев Толстой). Это означало, что большевистская программа ликвидации безграмотности масс проходила успешно. А между тем современники советских рабочих и колхозников – скажем, из США – в межвоенную эпоху если и обращались к какой-то литературной продукции, то преимущественно к комиксам и дешёвым детективам.
Помимо жанра эпопеи, в тридцатые годы переживает подъём жанр исторического романа, причём приближенного к реальности: в качестве героя часто выступает реальная историческая фигура, обычно революционер или просто прогрессивный деятель, а автор перерабатывает много исторического материала для создания своей книги.
Одним из первопроходцев этого жанра в СССР можно назвать советского писателя и литературоведа Юрия Тынянова, написавшего несколько исторических романов и повестей на отечественном историческом материале. Героями романов являются представители русской литературы XIX века. Это, в частности, романы «Кюхля» (1925, о декабристе Вильгельме Кюхельбекере, лицейском друге Александра Пушкина) и «Смерть Вазир-Мухтара» (1928, о драматурге и дипломате Александре Грибоедове). Но главным своим трудом Тынянов считал трёхтомный роман «Пушкин» (1932-1943), грандиозную эпопею о становлении и жизни национального поэта.
Из повестей (действие которых происходит в России XVIII-XIX веков) следует особенно отметить повесть «Подпоручик Киже» (1927), основанную на историческом анекдоте времён царствования Павла I. Это сатирическое произведение, высмеивающее бюрократический формализм: император из-за ошибки в документе принимает несуществующего офицера за реальное лицо и начинает отдавать различные приказания в его отношении, а нижестоящие звенья бюрократической иерархии из страха нарушить спущенную сверху инструкцию выполняют такие действия, абсурдность которых не может не быть очевидна им самим: хлещут плетьми пустую скамью для наказаний, конвоируют пустое место как арестованного или венчают его с реальной женщиной.
К сожалению, болезнь, снизившая работоспособность Тынянова, и ранняя его смерть от этой же болезни помешали ему осуществить многие творческие замыслы. Остался незавершённым и роман «Пушкин», доведённый в лучшем случае до середины.
Особой разновидностью советской исторической литературы является так называемая «лениниана» (массив художественных произведений о Ленине), основу которой заложил Маяковский поэмой «Владимир Ильич Ленин», написанной сразу после смерти вождя революции. В тридцатые годы тема Ленина в искусстве переживает свой первый расцвет, и в этой связи имеет смысл назвать Мариэтту Шагинян (1888-1982), литературный профиль которой был весьма широк. Шагинян выступала как писательница, поэтесса, литературовед, историограф, до революции принадлежала к направлению символистов, в двадцатые годы писала в таких специфических жанрах, как советский авантюрно-фантастический роман (трилогия «Месс-Менд») и производственный роман с национально-романтическим оттенком на документальной основе («Гидроцентраль»). Однако наиболее известна она биографическими произведениями о Ленине, первый том которых – «Семья Ульяновых» – вышел в 1937 году. Этот ленинский цикл приходится оценивать неоднозначно. С одной стороны, Шагинян подошла к своей задаче с дотошностью добросовестного историка-исследователя и перелопатила в архивах немало документальных материалов для своей работы. С другой, являясь в какой-то мере продуктом «Серебряного века», Шагинян хоть и приняла Октябрьскую революцию с энтузиазмом, но видела её отчасти в мистико-символических тонах – и Ленин для неё был кем-то вроде эпического героя народных сказаний. Поэтому Шагинян способствовала тому, что в советском обществе Ленин стал восприниматься в квазирелигиозном ключе. Но, конечно, дело тут не только и не столько в работе слишком восторженных биографов; причины лежат глубже, и в конце статьи я скажу об этом несколько слов.
В современной РФ существуют мифы, связанные одновременно с Лениным и Шагинян – например, будто бы Шагинян установила царское происхождение Александра Ульянова (брата Ленина) и раскопала прочий пикантный компромат на ленинских родителей. К реальности все эти перестроечные байки отношения не имеют. На самом деле Шагинян обнаружила калмыцкое и еврейское происхождение некоторых предков Ленина – что в сегодняшней России служит дополнительной причиной ненависти к пролетарскому вождю со стороны нацистов, монархистов и подобной им публики.
Главной фигурой советской фантастики в тридцатые годы оставался Александр Беляев. Он по-прежнему специализировался на романах, обличающих буржуазию, однако среди его произведений появилось и нечто принципиально новое – роман «Звезда КЭЦ» (1936), положивший начало такому важному поджанру советской фантастики, как изображение коммунистического будущего. В своей книге Беляев демонстрирует, как люди изменят облик Земли и начнут осваивать космос, когда покончат с капитализмом во всём мире. Роман был посвящён только что умершему Константину Эдуардовичу Циолковскому, изобретателю и философу-космисту, который традиционно рассматривается как предтеча всей советской космонавтики.
Сюжет и детали не являются сильными сторонами данного произведения. Так, предлог, под которым автор заставил своих героев совершить путешествие на «Звезду КЭЦ» (околоземную космическую станцию, названную в честь Циолковского) несколько надуман: персонажи ищут записи улетевшего на орбиту учёного, который и сам знает, что записи будут искать – но не пересылает их нуждающейся в них коллеге и не сообщает об их местонахождении. Современного читателя не могут не удивлять некоторые мелкие несообразности: в пассажирской ракете отсутствуют ремни безопасности; у скафандров нет радиосвязи; астроном безотрывно сидит у космического телескопа лично (современные астрономы изучают сделанные телескопами фотографии); на космической станции связь обеспечивается бумажными письмами (при том, что в книге «Борьба в эфире» Беляев уже предсказывал куда более современные системы связи); люди летают к полюсу астероидов и ловят метеориты, но ещё не удосужились взглянуть на обратную сторону Луны (это без подготовки делают сами главные герои); при осмотре перед полётом в космос на главном герое (в отсутствие каких-либо эпидемий на Земле) обнаруживаются возбудители десятка смертельных болезней.
Но всё это мелочи на фоне грандиозной картины разворачивающихся проектов переустройства планеты – проектов, о которых сами люди будущего зачастую узнают неожиданно и с удивлением, потому что проектов так много, что за всеми не уследишь. Из сегодняшнего дня можно отметить, что автор не поставил вопроса о возможной нехватке людских ресурсов для работ столь невероятных масштабов, хотя по опыту позднего СССР можно как минимум предположить, что такая проблема вполне может возникнуть.
В 1938 году, после переработки ранней повести, был издан один из самых известных беляевских романов – «Голова профессора Доуэля». Здесь фантастическое допущение – возможность существования на аппаратуре головы без тела и возможность приживления к такой голове нового тела. Это допущение соединено с детективным сюжетом. Ассистент профессора Доуэля, Керн, зная, что тот завещал свои останки для медицинских опытов, убил профессора посредством смертельной инъекции (возможно, намёк на смерть Горького), оживил его голову и стал использовать её в интересах своей научной карьеры (только Доуэль знает технологию оживления голов и способен её развивать). Для ухода за головой Керн нанимает девушку Мари Лоран, сначала скрывая от неё, что голова может говорить – стоит лишь повернуть нужный краник на аппаратуре. Однако та сперва находит общий язык с головой при помощи взглядов и мигания, а потом всё-таки добирается до нужного краника – и тогда голова рассказывает ей историю своей смерти. Далее в сюжете появляются и другие оживлённые головы со своими историями, под руководством Доуэля проходит успешный эксперимент по пришиванию головы к телу, злодей Керн догадывается, что Мари Лоран может его выдать, и прячет её в специальный сумасшедший дом для людей, от которых хотят избавиться. Финал романа – своего рода «хороший плохой конец»: Лоран спасена, злодей разоблачён, но голова профессора Доуэля умирает, и сохранение столь многообещающей технологии, способной спасти не одну жизнь, теперь под большим вопросом.
К началу войны Беляев заканчивает свой последний роман, «Ариэль», в чём-то похожий на «Человека-амфибию». Передовая наука в данном случае не вживляет главному герою жабры, а дарует ему способность к левитации. Конечно, с такой способностью проще приспособиться к жизни в обществе (даже если это общество колониальной Индии, где преимущественно происходит действие) – способность к полёту можно до поры до времени скрывать, можно работать в цирке. Финал романа поэтому не столь печален – вопрос о дальнейшей судьбе героя остаётся открытым.
Беляев умер в 1942 году от голода в оккупированном фашистами городе Пушкине, под Ленинградом. За свою литературную карьеру он написал 18 романов, несколько повестей и около полусотни рассказов.
Далеко не столь плодовитым автором был Григорий Адамов, ещё одна известная фигура раннесоветской фантастики. До войны он опубликовал два романа, «Победители недр» (1937) и «Тайна двух океанов» (1939). Первый из них с литературной точки зрения – откровенно ученический, и значительно более известен второй, где рассказывается о длительном плавании советской подводной лодки «Пионер» с фантастическими техническими характеристиками (недостижимыми и сегодня), а также о попытках фашистской Японии уничтожить подлодку. Стоит обратить внимание на характерное для тех лет присутствие в книге темы вредительства и предательства – темы, для позднесоветской литературы весьма сомнительной. Среди экипажа подлодки оказывается японский шпион; а тема японских шпионов даже в левой среде с перестроечных времён нередко является поводом для неумных шуточек – мол, как человек может быть японским шпионом, если он на японца не похож? В романе как раз описывается ситуация, как был завербован советский гражданин с вполне русской фамилией Горелов, пошедший на предательство ради невесты – дочери генерала-белоэмигранта. Для брака с ней в капиталистическом мире нужны деньги, а жить в СССР и работать там как честная советская гражданка генеральская дочь не согласна. Члены экипажа при этом вовсе не показаны какими-то параноиками, готовыми схватить и расстрелять своего товарища по малейшему подозрению: довольно скоро становится ясно, что кто-то информирует противника о местоположении подлодки, кое-что указывает на Горелова, но экипаж, напротив, спасает механика, когда тот попадает в угрожающее его жизни подводное происшествие. Более того, командованию прекрасно известно, что Горелов имеет родственников в Японии – и это вовсе не помешало ему стать членом экипажа секретной подводной лодки. И хватают шпиона только тогда, когда появляются явные доказательства его преступной деятельности. Да и сам шпион показан как человек, обманувший самого себя – он рассчитывает, что японцы подберут его после гибели лодки и не понимает, что, сделав своё дело, он им больше не нужен, и искать его в океане японцы не станут.
В 1956 году роман был экранизирован, и влияние оттепели сказалось на фильме немедленно: если в романе противниками подлодки являются совершенно конкретные японцы и американцы, то в экранизации враг – это просто некий обобщённый враг, а Горелов – честный советский гражданин, убитый и подменённый вражеской разведкой.
На фоне приближающейся войны в Советском Союзе появилась и военная фантастика в чистом виде. Самым известным произведением в этом жанре стала повесть начинающего писателя Николая Шпанова (ранее – связанного с авиацией военного инженера и журналиста) «Первый удар» (1939). С литературной точки зрения повесть опять-таки весьма несовершенна, зато благодаря её содержанию разнообразные антисоветчики до сих пор поминают её в качестве доказательства «агрессивности СССР» и «легкомыслия правящей советской верхушки». В «Первом ударе» рассказывается, как Советский Союз очень успешно отражает нападение Германии и в первые же сутки войны переходит в наступление сам. Главным козырем СССР являются армады фантастических сверхтяжёлых бомбардировщиков, действия которых и находятся в центре сюжета. Впрочем, несмотря на успешность советских операций в первые дни войны, которые ещё и сопровождаются рабочими восстаниями в немецком тылу (как мы понимаем постфактум – столь же невероятными, как и бомбардировщики Шпанова), это действительно только «первый удар» – в финале повести один из героев констатирует, что война ещё только начинается. Так что вряд ли уместно обвинять повесть в совсем уж легкомысленном подходе к делу.
Детская литература в тридцатые годы продолжает бурно развиваться. Алексей Толстой пишет ставшую классикой повесть «Золотой ключик, или Приключения Буратино» (1936), одну из первых советских сказочных повестей, предназначенных детям, только начинающим читать и учиться в школе. Ранее литературы, рассчитанной на такой возраст, почти не было.
Главный герой повести – живая деревянная кукла, весёлый и озорной мальчик, вследствие своих авантюрных наклонностей вечно попадающий в неприятности. Он стал любимцем многих поколений советских детей, а его образ прочно укоренился в советской культуре. Сама повесть, впрочем, написана не с нуля – первоначально Толстой всего лишь переводил итальянскую сказку конца XIX века «Пиноккио», но в итоге очень существенно переработал и расширил её, получив в итоге вполне самостоятельное произведение. Далее мы увидим в советской детской литературе ещё более характерный пример такого рода.
Другая известнейшая сказочная повесть этого времени – «Старик Хоттабыч», первое крупное произведение Лазаря Лагина (первая редакция – 1938, значительно расширенная и переработанная вторая – 1955). Автор повествует читателю о том, как московский пионер Волька выловил из реки кувшин с заточенным в нём джинном и что из этого получилось. Своей повестью Лагин предвосхитил столь популярную ныне тему «попаданчества» (а в шестидесятые годы, в романе «Голубой человек», обратился к ней вновь), хотя, конечно, исполнил её на недостижимом для современных графоманов уровне. Арабский джинн, хоть и чрезвычайно добродушен, обладает средневековыми представлениями о реальности, а потому в условиях советской Москвы постоянно оказывается в самых нелепых ситуациях – а ещё чаще ставит в них Вольку, честно пытаясь ему услужить. Однако постепенно под влиянием бытия меняется и сознание джинна, и в итоге он органично вписывается в советскую реальность.
В тридцатые годы заявил о себе будущий классик советской детской литературы Лев Кассиль. Из этого периода наиболее известны его повесть «Кондуит и Швамбрания» (1928-1931) и роман «Вратарь республики» (1937). Повесть автобиографична – Кассиль рассказывает о своём дореволюционном детстве, распадающемся на реальность и выдумку: слово «кондуит» отсылает к суровым нравам царской гимназии, это книга, куда записываются провинности учащихся, а Швамбрания – это выдуманная Кассилем и его братом страна, в жизни которой отражается их реальный жизненный опыт. Постепенно реальность выходит на первый план: мальчики взрослеют, в России происходит революция, после революции преображается и школа (в частности, вводится совместное обучение мальчиков и девочек, изменяются образовательные программы, методы обучения), а заодно и вся жизнь в городе, где живут герои. Швамбрания заканчивается, остаётся только куда более притягательная реальность.
«Вратарь республики» – одно из первых советских художественных произведений о спорте. В центре сюжета – история парня из рабочей семьи, которому социалистическое общество открыло дорогу к футбольной славе. В романе через ряд ошибок, которые совершает главный герой Антон Кандидов (откровенно говоря, довольно неприятная личность), утверждаются советские спортивные (и не только) ценности: большие способности – не причина зазнаваться, нехорошо менять команду из материальных соображений, подло делать карьеру, идя по головам товарищей. И лишь положительное влияние друга и коллектива позволяют Кандидову вернуться на верную дорогу.
В конце тридцатых годов начинает публиковаться Николай Носов: для начала – как автор коротких юмористических детских рассказов, рассчитанных на дошкольников и младших школьников. Впоследствии Носов станет одной из важнейших фигур советской детской литературы (а немножко, как ни парадоксально – даже современной политики), поэтому он обязательно появится следующих статьях цикла. А из раннего его творчества наиболее известен рассказ «Мишкина каша» (1938). Это история о том, как двое друзей-младшеклассников на пару дней остались одни на даче и безуспешно пытались справиться с хозяйством самостоятельно – но не сумели и сварить кашу, и, в конце концов вынуждены были просить о помощи соседку. Характерно, что, в отличие от сегодняшнего дня, взрослые приучают детей к самостоятельности с раннего возраста: мама не боится оставить детей одних на даче и даёт им подробные наставления по хозяйству, рассчитывая, что они сумеют ими воспользоваться – а если не сумеют, так хотя бы наберутся полезного опыта.
В эту же эпоху на литературной сцене появляются два столпа советской детской поэзии – Сергей Михалков и Самуил Маршак. Первый прославился поэмой «Дядя Стёпа» (1935), в которой популяризировал образ советского милиционера. Несмотря на свою очень долгую жизнь (умер в 2009 году) и широкую литературную деятельность, Михалков, возможно, ничего лучшего с тех пор так и не написал – слишком очевидно он проявлял свою официозность, конъюнктурность и приспособленчество. Конъюнктурные наклонности Михалкова в итоге отпечатались в истории в весьма гротескной форме – Михалков является автором обеих версий текста гимна СССР, а также и нынешнего текста гимна РФ, радикально различающихся по своему содержанию.
Творчество Маршака – много более глубокое и интересное: он писал стихи и для малышей, и для младших школьников, и для подростков, от маленьких четверостиший до больших поэм и стихотворных пьес, обучал детей в стихотворной форме азбуке и арифметике, с равным успехом говорил о школе, о природе, об обществе, о дореволюционном прошлом, о социалистическом строительстве, о войне, о политике, знакомил советских детей (и не только детей) с культурами разных народов, переводя на русский язык всевозможные стихи (и не только стихи), от английских баллад до Джанни Родари. Маршак – возможно, лучший советский детский поэт и наверняка самый универсальный. Его творческая активность продолжалась с двадцатых до шестидесятых годов; из произведений тридцатых можно назвать, например, стихотворение «Вот какой рассеянный» (юмористическая история о рассеянном человеке, который пытается добраться от своей квартиры до вокзала и сесть в нужный поезд, но на каждом шагу по невнимательности совершает смешные и нелепые ошибки), поэмы «Рассказ о неизвестном герое» (обычный прохожий спасает девочку из горящего дома и затем исчезает в толпе, не дожидаясь славы и наград), «Война с Днепром» (о строительстве Днепрогэса, крупнейшей и наиболее знаковой из раннесоветских гидроэлектростанций), «Мистер Твистер» (американский миллионер по просьбе дочери везёт семью в турпоездку по СССР, сталкивается в заранее заказанной ленинградской гостинице с негром и возмущённо отправляется искать другую гостиницу, но не может ничего найти – все места заняты, для миллионеров никаких исключений нет; и проведённая в самых некомфортных условиях ночь прекрасно излечивает мистера Твистера и его семью от расовых предрассудков). Многие строки из произведений Маршака вошли в русский язык в качестве крылатых выражений: скажем, тот же мистер Твистер был отрекомендован поэтом как «владелец заводов, газет, пароходов» – и сегодня этими словами нередко характеризуют крупных капиталистов.
Наконец, в связи с детской литературой нельзя не вспомнить прославленного советского педагога Антона Макаренко, известного своей успешной работой с беспризорниками и трудными подростками. Макаренко литературно оформил свой профессиональный опыт в виде книг «Педагогическая поэма» (1937) и «Флаги на башнях» (1938), но на эту тему логичнее говорить в цикле, посвящённом советской педагогике.
В предвоенный период лучшие свои повести и рассказы пишет Аркадий Гайдар: «Четвёртый блиндаж», «Военная тайна», «Голубая чашка», «Судьба барабанщика», «Чук и Гек», «Тимур и его команда» и некоторые другие. О них имеет смысл поговорить подробнее – несмотря на статус «детского писателя», Гайдар сумел очень точно передать в своих произведениях дух эпохи.
Эти гайдаровские произведения наполнены предчувствием будущей большой войны, понемногу разгоравшейся в мире уже в тридцатые годы. Вопреки распространённому ныне мифу о войне как о страшном и неожиданном для советского народа ударе (этот миф успешно существуют параллельно с вышеупомянутыми мифами об агрессивности СССР), грядущее прямое столкновение с империалистическими странами отнюдь не было для советских людей тайной за семью печатями – о нём знали даже дети. Ведь к войне морально готовили и детей (а не безуспешно обороняли от всевозможной травмирующей информации, как сегодня), зная, что им и придётся воевать, когда они подрастут.
Рассказ «Четвёртый блиндаж» (1931) – именно об этом. Компания детей шести-восьми лет (двое мальчиков и девочка), проживающих в подмосковном дачном посёлке, заинтересовалась странной деревенькой на горизонте, которая находится посреди полигона и которую на учениях постоянно обстреливают артиллеристы. Выбрав тот день недели, когда артиллеристы на учения обычно не приезжали, ребята отправились в деревню, обнаружили, что дома и прочие сооружения – всего лишь макеты, затем забрались в найденный ими блиндаж… и тут выяснилось, что день недели они перепутали – наверху начался очередной обстрел. Дождавшись затишья, дети выбрались наружу и побежали домой, но вновь попали под огонь, впрочем, быстро прекратившийся, так как детей заметил артиллерийский наблюдатель. Рассказ кончается хорошо — никто не пострадал, а командир батареи не стал ругать ребят, а пожалел их и потом посмеялся над их наивностью.
Герои рассказа – типичные дети межвоенной эпохи: с ними всегда рядом и прошедшая война (отец девочки был красным казаком и погиб в Гражданскую), и сегодняшнее беспокойное время (Красная Армия всегда где-то рядом и что-то делает), и война будущая – полтора десятка лет спустя именно эти выросшие дети отправятся оборонять социалистическую Родину от фашистского нашествия. И требуемый жизненный опыт они приобретают уже сегодня, поддерживая друг друга в сложной ситуации, сохраняя присутствие духа под артиллерийским огнём. Сделавший их старше опасный опыт отражён в конце «Четвёртого блиндажа» – дети рассказывают о случившемся своему товарищу, но тот относится к их рассказу легкомысленно, чем вызывает такую реакцию:
«Глупый, глупый Исайка! Он думает, что в блиндаже сидеть так же просто, как играть в чижа.
Он не слышал ещё ни разу орудийного залпа. Он не видел ни дыма, ни огня взрывающегося снаряда. Ему не приходилось закрывать тяжёлую дверь блиндажа, как Кольке и Нюрке, и не приходилось бежать с тяжёлым осколком в руках по изрытому воронками полю, как Ваське.
И, переглянувшись, Васька, Колька и Нюрка рассмеялись над добрым толстым Исайкой весело и снисходительно, как взрослые люди смеются над ребёнком».
В рассказе «Голубая чашка» (1936) изображена семья, оказавшаяся на грани распада: отец с шестилетней дочерью чуть не уходят из-за того, что мать флиртует со своим приятелем-лётчиком, загружает их на даче вместо отдыха хозяйственными делами, а ещё несправедливо обвиняет их в том, что они разбили голубую чашку (кто её разбил на самом деле, остаётся неизвестным); однако в итоге всё заканчивается семейным примирением. Стиль рассказа очень своеобразен: он ведётся от лица отца, но так, что все события излагаются во многом через призму восприятия маленькой дочери. Это и подчёркивает духовное единство дочери и отца, и в то же время адаптирует рассказ для детской аудитории. Кое-кто из критиков счёл неуместным поднимать темы родительских конфликтов, ревности и развода в детских произведениях; но ведь в жизни всё это встречается нередко, и реалистическая детская литература вряд ли имеет право избегать подобных сюжетов. Стоит добавить, что и в этом рассказе фигурируют красноармейские учения, революционный мотив (отец и мать познакомились на Гражданской войне) и международная обстановка (одна из второстепенных героинь рассказа – девочка Берта, немецкая еврейка, родители которой бежали из фашистской уже к тому времени Германии).
В повести «Судьба барабанщика» (1938) главный герой – подросток, который по наивности оказался вовлечён в козни врагов народа. Его мать умерла, отец женился на другой женщине, потом совершил растрату и попал в тюрьму, а к юному герою явился якобы брат мачехи, оказавшийся впоследствии шпионом и убийцей. Главный герой поневоле впутался в его преступные дела, лишь чудом остался жив, а в конце всё-таки воссоединился с отцом, они вместе решили начать новую честную жизнь – ведь социалистическое общество прощает оступившихся, раз они намерены исправиться.
«Сказка о Военной тайне, о Мальчише-Кибальчише и его твёрдом слове» (1933) – даже не столько сказка, сколько героическое предание для советских детей. Издревле героический эпос и мифы были полны эпизодов мужества и самопожертвования, которые должны были служить примером для слушателей. Былинный герой Мальчиш-Кибальчиш, который встал на защиту советской Родины, попал в плен и умер под пытками, но не выдал военной тайны – это адаптация героической темы для детей тридцатых годов, тех самых, которым во времена ВОВ предстояло стать реальными героями. Советский Союз не выстоял бы, в том числе, и без такой героической литературы для младшеклассников – важного аспекта воспитания нового советского человека. Гайдаровская сказка, изучавшаяся когда-то в начальной школе, прочно впечаталась в советский культурный код: так, в русском языке прижилось придуманное писателем слово «буржуин» (разновидность слова «буржуй», основного варианта презрительного обозначения представителей класса буржуазии; Гайдар творчески улучшил это слово, неуловимым образом сумев обогатить его дополнительным негативным оттенком); стало нарицательным имя главного антигероя – Мальчиш-Плохиш; «бочка варенья и корзина печенья», за которые Плохиш помог врагам-буржуинам, взорвав боеприпасы народного ополчения, устоялись как общепонятный символ предательства. Больше того, реальная история очень горько пошутила с Гайдаром и его сказкой – Мальчишом-Плохишом в народе прозвали внука писателя, Егора Гайдара, председателя российского правительства в 1992 году и одного из самых ненавистных деятелей эпохи рыночных реформ в России.
Сказка была чуть позже органично включена в одну из крупнейших повестей Гайдара, получившую название «Военная тайна» (1934-1936). Там основное действие происходит в знаменитом крымском пионерском лагере Артек, а сказку эту рассказывает своим подопечным пионервожатая Натка Шегалова, узнавшая её от шестилетнего мальчика Альки, сына военинженера Сергея Ганина. Повесть пронизывает тема противостояния старого и нового мира – с одной стороны, описывается безмятежный летний отдых советских детей всех национальностей, вроде бы такой же, как, например, в семидесятые годы, а с другой, зло старого мира ещё никуда не делось, оно всегда рядом во множестве обличий. Инженер занимается ремонтом системы водоснабжения лагеря и сталкивается с хищениями на строительстве; история становится всё более уголовной, а заканчивается тем, что один из преступников, пытаясь убить инженера, убивает Альку. Мать Альки и жена инженера, румынская коммунистка Марица Маргулис, ещё раньше, за кадром повести, была казнена в румынской тюрьме. Один из пионеров рассказывает другу, что его семья раньше жила в Западной Белоруссии и вынуждена была бежать от пришедших в 1920 году польских войск, а его сестра – политзаключённая в фашистской Польше. Он же затем дерётся с местным хулиганом и антисемитом. Инженер в конце повести уезжает на Дальний Восток, где фашистская Япония, недавно оккупировавшая Маньчжурию, всё активнее пробует на прочность советское государство.
Несмотря на всё это, повесть оптимистична. Ничто не остановит сплочённый советский народ на пути к победе коммунизма, никакие потери и будущие испытания – и Гайдар сумел выразить всё это лаконичной фразой: «В ту светлую осень крепко пахло грозами, войнами и цементом новостроек». Инженер не остался один, потеряв жену и сына, как неизбежно случилось бы в буржуазном мире: у него есть его дело, его товарищи по службе, возможно, и Натка. Сама Натка, первоначально не хотевшая связываться с пионерской работой, теперь понимает, что способна справляться с ней и любить её. А будущее тоже здесь, рядом – Натка идёт по Москве, видит снос старой часовни, новые великолепные здания уже начавшейся сталинской реконструкции столицы, советских людей, своими руками созидающих будущее, и детей, которым тоже предстоит в нём жить. «И она знала, что все на своих местах, и она на своём месте тоже. От этого сразу же ей стало спокойно и радостно».
Предчувствие войны есть и в повести «Чук и Гек» (1939), но там оно возникает лишь в форме кошмарного сна одного из персонажей. А сам сюжет вполне детский: двое маленьких братьев, заигравшись, неосторожно выбросили доставленную их матери телеграмму, телеграмма осталась непрочитанной и, более того, испугавшиеся наказания дети вообще не сказали о ней матери. В результате вышло недоразумение: они с матерью отправились из Москвы в уральскую тайгу, в гости к отцу-геологу, но прибыли на место, когда экспедиция там отсутствовала. Как следствие, мать-горожанка с двумя маленькими детьми вынуждена была провести зимой целую неделю на пустующей таёжной базе почти без посторонней помощи. К счастью, всё окончилось благополучно. В этой истории можно отметить как начавшееся освоение советской властью природных богатств страны (геологическая разведка уже в тридцатые годы развернулась очень широко), так и тему взаимовыручки советских людей (появившийся на базе сторож немедленно отправился в одиночку на лыжах за сотню километров к временному месту работы экспедиции и попросил её вернуться на базу пораньше).
Наконец, в 1940 году вышла книга «Тимур и его команда» – возможно, самая известная у Гайдара и наиболее повлиявшая на советское общество: она положила начало тимуровскому движению, просуществовавшему более или менее до конца Советского Союза. Основа сюжета повести – компания подростков подмосковного дачного посёлка под предводительством мальчика по имени Тимур создаёт секретную организацию, которая тайно оказывает бытовую помощь нуждающимся в ней жителям посёлка (например, пожилым женщинам и семьям находящихся в армии военнослужащих), а ещё противостоит группировке местных хулиганов. В книге это пока ещё наполовину игра, но пройдёт совсем немного времени, и такая помощь школьников станет залогом выживания для немалого числа людей во время Великой Отечественной войны. Характерно, что тимуровцев до поры до времени самих принимают за хулиганов – добрые дела совершаются ими негласно, и взрослые привычно трактуют всякую подростковую активность как озорство и безобразие.
Постоянный гайдаровский мотив близости войны в «Тимуре и его команде» достигает апогея. Действие происходит летом 1939 года, уже идут бои советских и монгольских войск с японцами на реке Халхин-Гол, в сентябре Красная Армия вступит в Западную Украину и Западную Белоруссию, далее её ожидают непростая кампания в Финляндии, освобождение Прибалтики и Бессарабии и усиленная подготовка к нападению фашистской Германии и её союзников. Как следствие, кое-кто из жителей посёлка уже мобилизован (и тимуровцы рисуют на воротах их домов красные звёзды в знак того, что организация уделяет этим домам особое внимание), в числе персонажей повести – жена и маленькая дочка «недавно убитого на границе лейтенанта Павлова», младший из участников тимуровской организации хочет «убежать на фронт», а через посёлок проходят на погрузку в эшелоны воинские части. Одна из важных сюжетных линий – героини повести сёстры Ольга и Женя ожидают встречи со своим отцом, командиром отряда бронепоездов: в самом начале книги нам сообщают, что «полковник Александров уже три месяца не был дома; вероятно, он был на фронте», а в конце он на несколько часов заезжает домой в Москву, через всю страну следуя с Дальнего Востока к западным границам.
В течение следующего года Гайдар успел написать два киносценария, продолжающих «Тимура и его команду». Второй сценарий – «Клятва Тимура» – охватывает уже и первые дни начавшейся Великой Отечественной войны. После этого писатель отправился на фронт сам.
В апреле 1941 года Гайдар написал ещё коротенькую детскую философскую притчу «Горячий камень». По сюжету, камень этот лежит в болоте, его можно вкатить на гору и разбить, тогда начнёшь жить сначала. Нашедший камень мальчик Ивашка предлагает сделать это старичку-сторожу, который, как считает мальчик, не видал хорошей жизни, и даже сам перетаскивает камень куда нужно. Но сторож отказывается разбить камень и рассказывает о себе, чтобы стало ясно: старый революционер всю жизнь боролся за счастье своего народа и победил, поэтому другая жизнь ему не требуется. Точно так же отказываются разбить камень и другие находящие его советские люди, включая и самого автора. Гайдар тем самым подталкивает читателя к философскому выводу – кто сумел достойно прожить одну жизнь, тому не нужна другая.
Из сегодняшнего дня, когда далеко не каждый может похвастаться такой жизнью, вывод не кажется бесспорным, однако сам Аркадий Гайдар был последователен до конца и оказался достойным самых достойных его героев. Будучи освобождённым от мобилизации в Красную Армию по состоянию здоровья, он всё равно в июле 1941 года отправился на фронт в качестве военного корреспондента, в сентябре оказался в Киевском котле, отказался от эвакуации по воздуху и воевал в составе одной из групп окруженцев, а затем партизанского отряда ещё полтора месяца. Писатель погиб 26 октября, когда отправился за продуктами к местному железнодорожному обходчику, обнаружил возле железнодорожной насыпи немцев, подал сигнал своим, вызвал этим огонь на себя, но позволил спастись своим товарищам.
Крупнейшим явлением довоенной советской сатиры стала дилогия Ильи Ильфа (настоящее имя – Иехиел-Лейб Арьевич Файнзильберг) и Евгения Петрова (настоящее имя – Евгений Петрович Катаев) о жулике и авантюристе Остапе Бендере. Эта дилогия, состоящая из романов «Двенадцать стульев» (1927) и «Золотой телёнок» (1931), пользуется огромной популярностью по сей день – очевидно, по той причине, что описывает реалии нэповской России, в мягкой форме напоминающие реалии России постсоветской, причём через призму восприятия героя, который очень близок индивидуалистическому сознанию постсоветского человека. Более того, герой этот ловок, обаятелен, целеустремлён и в известной мере везуч – блестящий образец для подражания с точки зрения прохиндеев эпохи поздней перестройки и ранних девяностых, пытавшихся стремительно разбогатеть за общественный счёт. Впрочем, большую часть смыслов, заложенных в произведение авторами, читатели девяностых упускали – ведь целей своих Бендер так и не добился, везение в мелочах оборачивалось невезением крупным, обирать Бендер предпочитал в основном своих же коллег по мошенническому ремеслу (его девиз, не всегда, впрочем, соблюдаемый строго – «Я чту уголовный кодекс!») и предпочитал не связываться с рабочими и вообще подлинно советскими коллективами, понимая, что там ему ловить нечего. А самое главное, вопреки весёлой внешней форме дилогия по своему внутреннему содержанию весьма депрессивна – Бендер и его спутники противопоставляют себя уже зародившемуся новому обществу, выключаются из общественной жизни и бродят неприкаянными по социалистическому миру, безуспешно преследуя свои частные цели и не находя себе счастья. У авантюристов в СССР не было будущего, как не было его и у любых других предпринимателей нэповской эпохи.
Первый роман, «Двенадцать стульев», начинается с того, что у бывшего дворянина, а ныне скромного служащего загса, Ипполита Матвеевича Воробьянинова, вдовца, умирает тёща; перед смертью она рассказывает ему, что десять лет назад, во время революции, спрятала фамильные бриллианты в один из двенадцати стульев мебельного гарнитура, прежде чем воробьяниновская семья бежала из своего особняка. Значит, сокровища можно вновь найти, если найти этот самый гарнитур – а вот это задача не самая лёгкая.
Но будучи не очень умным и опытным по жизни, Ипполит Матвеевич раскрывает историю сокровищ случайно встреченному проходимцу Остапу Бендеру, рассчитывая на его помощь – и дальше они действуют вместе (точнее, действует преимущественно Остап, а из Воробьянинова помощник плохой и даже вредный). Путешествие двух авантюристов по Советскому Союзу в погоне за стульями даёт авторам возможность нарисовать целую портретную галерею мелких людишек, обуреваемых стяжательскими побуждениями и страстями и существующих «параллельно большому миру, в котором живут большие люди и большие вещи» – а заодно изобразить повседневную жизнь страны в двадцатые годы.
Помимо этой парочки, заветный стул с драгоценностями пытается найти проникший в тайну отец Фёдор, православный священник – но он терпит полное фиаско и в итоге сходит с ума в медицинском смысле слова.
А Бендер и Воробьянинов после долгих приключений, безуспешно выпотрошив одиннадцать стульев из двенадцати, всё-таки отыскивают последний, нужный стул – но никому из них не приходится воспользоваться сокровищами. Ипполит Матвеевич, желая получить бриллианты единолично, совершает покушение на своего компаньона, полоснув его бритвой по горлу. (Первоначально сами авторы считали, что Бендер погиб, но потом «воскресили» его для продолжения романа). Затем Воробьянинов отправляется за драгоценностями, но на месте выясняет, что несколько месяцев назад их обнаружили работники московского Ленинградского вокзала, и на вырученные средства для железнодорожников уже построен новый современный клуб. «Сокровище осталось, оно было сохранено и даже увеличилось. Его можно было потрогать руками, но нельзя было унести. Оно перешло на службу другим людям». Воробьянинов остался ни с чем в полном смысле слова – он лишился сокровищ, он лишился маленького, но всё-таки места в советской жизни, без компаньона карьеру авантюриста он продолжать неспособен, идти ему некуда и, очевидно, за ним по следу от совершённого им преступления вот-вот придёт советская милиция. Впрочем, здесь авторы ставят точку, и дальнейшая судьба бывшего хозяина бриллиантов остаётся неизвестна – да и какое она имеет значение…
Название второго романа – «Золотой телёнок» – ироническая отсылка к библейскому «золотому тельцу». Это продолжение приключений Остапа Бендера, так что на первых же страницах он предстаёт перед читателем живым и здоровым. (По ходу романа он упомянет о своём предыдущем приключении и добавит, что «хирурги еле спасли мою молодую жизнь»). Бендер случайно встречает мелкого жулика Шуру Балаганова, который рассказывает ему о подпольном миллионере Корейко. Этот Корейко сколотил себе большое состояние в нэповские годы всевозможными экономическими преступлениями (в том числе самыми гнусными – хищением продовольствия, отправленного в голодающее Поволжье, спекуляцией лекарствами во время эпидемии тифа), а теперь под личиной самого скромного советского служащего ожидает падения социализма и прячет нажитые миллионы. Далее Бендер (с компаньонами и без) вновь гоняется за потенциальной добычей по всей стране; в этом роман похож на предыдущий, но в то же время и отличается от него – страна меняется, сбрасывает с себя последние остатки нэпа, вместе со страной меняются люди и жизненная обстановка. В конце концов Бендер настигает Корейко и шантажом убеждает его поделиться богатством – отдать ему один миллион из десяти.
Но на этом месте вступают в действие экономические и человеческие законы социализма. Казалось бы, Остап впервые за карьеру авантюриста достиг своей заветной цели и раздобыл миллион, но потратить деньги ему некуда: он не может даже купить автомобиль, поскольку государство ещё не продаёт автомобили частным лицам. Тем более невозможно обзавестись «заводами, газетами, пароходами» – всё это может быть только государственным, а мелкий частный бизнес придушен вместе с нэпом. Он хочет поделиться деньгами с бывшими компаньонами, но это оказывается для них бесполезным; он хочет вернуться к девушке, которой вскружил голову, а затем бросил ради погони за Корейко, но та уже вышла замуж и больше на него не клюёт; он пытается вести как можно более роскошную жизнь, не боясь, как Корейко, привлечь внимание к своему богатству, но советская роскошь настолько дёшева, что миллион почти не тратится, приобретаемые же дорогие вещи – громоздки, бесполезны и обременительны. Всё это не удовлетворяет Бендера, и он решает бежать за границу, ожидая, что станет там уважаемым богатым человеком. Он подпольно скупает драгоценностей на весь миллион, но при попытке просочиться через советско-румынскую границу попадает в лапы румынских пограничников, которые мигом отнимают у него все богатства – и самому Остапу, уже без всякого миллиона, удаётся вырваться от них лишь потому, что те слишком увлекаются дележом. Последняя фраза романа, которую произносит выбравшийся обратно на советский берег Днестра главный герой: «Графа Монте-Кристо из меня не вышло. Придётся переквалифицироваться в управдомы».
Дилогия о Бендере, возможно, обогатила русский язык таким количеством устоявшихся словосочетаний, фраз и выражений, как никакое другое произведение. Это, например, «великий комбинатор» (так называет себя сам Остап Бендер, а мы можем назвать любого авантюриста), «утром – деньги, вечером – стулья», «зицпредседатель Фунт» (подставное лицо, на которое обрушится кара закона и гнев народа, тогда как настоящие виновники недостойного предприятия останутся в тени; так можно назвать и большинство современных политиков и президентов), «но был ли покойный нравственным человеком?» (часто употребляется теперь при обсуждении смертей многих известных личностей), «сейчас его будут бить, может быть, даже ногами», «Остапа несло» (реакция на словесный поток), «знойная женщина, мечта поэта», «все крупные современные состояния нажиты самым бесчестным путём», «Нью-Васюки» (характеристика очевидно фантастических прожектов, составляемых преимущественно для обмана людей) и многие, многие другие.
К сожалению, творческий дуэт Ильфа и Петрова долго не просуществовал. В 1935-1936 годах писатели вместе совершили автомобильное путешествие по США, по итогам которого написали блестящую книгу «Одноэтажная Америка», которая представляет собой серию очерков об американских реалиях и американском обществе тридцатых годов. Уже в следующем году Илья Ильф умер от туберкулёза, обострившегося как раз из-за американской поездки. Евгений Петров пережил соавтора всего на пять лет и погиб в авиакатастрофе в 1942 году, возвращаясь с фронта после очередной командировки туда в качестве военного корреспондента.
Леа Руж, Александр Хайфиш