Тюрьму Мария почти не помнила. На допросах не давали спать. Для неё всё перепуталось: день с ночью, свет с тьмой. Она всё делала как бы механически. Даже следователь на допросах подумал, что она вроде бы невменяема. Даже на побои не реагировала. Он решил от неё избавиться.
Мария не помнила ни пересылки, ни этапа, ничего. В глазах мелькал лишь ненавистный ей теперь образ красавца. Очнулась она более-менее в лагере. На построении выкликнули её фамилию, она молчала и думала о своём. Выкрикнули повторно. Рядом стоящая женщина пихнула её в бок локтём. Но Мария и тут не среагировала. Надзирательница вразвалочку подошла к молодой женщине и дала ей пощёчину. Она грозно спросила у неё имя ещё раз. Мария что-то пролепетала, на что надзирательница схватила девушку за грудки и выдернула из строя, дала ей ещё пару раз по лицу и приказала своей подчинённой отвести Марию в карцер. Все остальные женщины в строю притихли.
Карцер представлял собой бетонный куб с ребром два метра. В углу на полу была лунка, по-видимому, заменяющая унитаз. На стенах влага и плесень. Мария опустилась на колени лицом в угол и потеряла сознание. Сколько прошло времени, она не знала. Охранница, даже при всём своём желании, не смогла привести её в чувство.
На самом деле Мария скорее не упала в обморок, а вошла в какой-то транс. Охранница, - хотя и была жестокой, - испугалась. Но она быстро сообразила, что её могут обвинить в смерти заключённой. И, - хотя это, - то есть убийство, - было не таким уж редким делом, она испугалась и побежала докладывать фельдшеру санчасти, поскольку очень боялась старосты барака. Но староста узнала от своей агентуры, что произошёл такой случай. Она тоже испытывала неприязнь к надзирательнице. И при всяком удобном случае доставляла той неприятности. Тем более, что они ревновали друг друга к арестанткам. У обеих были свои - если можно так сказать - гаремы. Поэтому, когда староста узнала об этом «инциденте», она приказала отправить эту арестантку в лазарет.