Завтракали все вместе.
-Как вы почивали, Софья Михайловна?- привычно осведомилась Ольга.
-Отвратительно. Мне не хватает моциона.
Супруги виновато отмолчались. Выгуливать старушку и вправду было недосуг.
-А ты как спал, сынок?
-Хорошо. Только вот не могу вспомнить…
-Сон?
-Косу помню, а вот имя…
-Вова, стыдись! В Украине только одна женщина с косой!- зарокотала Софья Михайловна.
- И это бывший премьер-министр!- вставила Ганна, в честь воскресного дня завтракавшая за общим столом
-Ты имеешь в виду Юлию Владимировну Тимошенко?
Ганна издала смешок, отчего в уголках её рта собрались морщинки.
-Там, у Краснянских, тоже была Леся Украинка!- неожиданно для всех провозгласил профессор.
-Пан Садовой, вы бредите!-воскликнула супруга.
-Ничего не понимаю!-Софья Михайловна отодвинула от себя чашку, так что ложечка в ней возмущённо звякнула.- О чём вы толкуете?
-Мамочка, это сущие пустяки! Тебе будет неинтересно!- объявила невестка.
-Ах вот как! Тогда покидаю вас. Секретничайте на здоровье!-И старушка прошаркала в детскую комнату, где вскоре забубнил телевизор.
-Спасибо, всё было очень вкусно,- затараторила Ганна, порываясь выйти из-за стола.
-Куда вы спешите, Ганночка? –Хозяин дома впервые назвал постоялицу уменьшительным именем.- Опять трудиться?
Ганночка выпорхнула из-за стола и помахала хозяевам ручкой:
- Я -на рынок. До вечера.
Супруги продолжили пить чай. Но когда в прихожей затихли шаги постоялицы, Садовой коснулся запястья жены.
-Лёля, ты была резка…
-Твоя мама должна уважать нашу личную жизнь, Володя! А ещё объясни мне, что за бред ты нёс насчёт Леси Украинки.
-На фото у Краснянских...
Но договорить он не успел. В прихожей требовательно зазвенел телефон.
«Надо бы отключить его! У всех сейчас мобильники. И экономия опять же...»- мысль пришла супругам одновременно.
Ольга опрометью бросилась к телефону. А вдруг опять из милиции?
Но хотя из трубки и послышался очень низкий голос, принадлежал он не мужчине. У Иды Соломоновны с прошлого века сохранилась привычка говорить в телефонную трубку на пределе громкости.
-Оля! Мы отбываем! Да-да! С минуты на минуту прибудет такси. Вы всё поняли? А я звоню вот по какому поводу. Я забыла про «тёщин язык». Нет, это не блюдо. Это ползучее растение. На кухне. Карабкается по стене –очень живописно. А по-научному называется «хойя». Поливайте каждый день, но по чуть-чуть. Вы всё поняли? Что, дорогая? Ах, да! Конечно, не забыла. У меня пока нет склероза( тьфу-тьфу). Я помню. Как будто это было вчера. Такова особенность людей не первой молодости. Это Леся Украинка. Святое имя. И поэзия… Что? Конечно, моя преемница устраивала вечера поэзии. Да! Замечательное мероприятие. Свои стихи читала сама Леся Украинка. Вернее, девушка… её загримировали. Вы всё поняли? Ну, понятное дело. Косу ей пришпандорили на макушку. Что? Да, пришло много гостей. И начинающие поэты! Да одного вы, Олечка, знаете. Выпускник из «Б». Илюша. Сейчас вспомните. Он вёл литературную колонку в школьной газете. А мероприятие посетил не один, а с подругой. Простите, дорогая! Иосиф кричит, что нам пора.
Телефонная трубка в руках Ольги Юрьевны начала издавать прерывистые гудки, словно кардиомонитор, фиксирующий угасание пациента.
Когда она вернулась за стол и присела рядом с мужем, тот коснулся её покрасневшего, точно от жара, уха и подвинул чашку. Ольга сделала жадный глоток.
-Ты слышал?
-Этот голос пробивает стены.
- Вечер, посвящённый Лесе Украинке. Наш ученик…
Снова зашёлся в длинном звонке телефон. Ольга безропотно направилась в прихожую. Но подняв трубку, тут же отвела в сторону:
-Олюшка! Илюша сказал мне тогда: Ида Соломоновна, у меня, как у булгаковского Мастера, есть своя Маргарита. Вы всё поняли?
-Не совсем.
-У Илюши появилась муза.
-Кто такая?
-Тоже даровитая. Можно сказать, что Маргарита превзошла Мастера. Редколлегия журнала «Зелёная лампа» включила её стихи в сборник. Но публикация не вызвала соперничества между влюблёнными,- продолжала тарахтеть трубка.
-А как имя поэтессы?
- Вы всё поняли, Олечка?
- Как её звали?
-Что, дорогая?
-Имя!
-Вы слишком многого хотите.
-Неужели не помните, Ида Соломоновна?
- Я помню всё. Даже страницу.
-Вы - прелесть!
-Страница 28, дорогая. Это год рождения Иосифа Львовича. А теперь я должна отключиться! Такси приехало!
МОСКВА, ЧЕРЁМУШКИ, КВАРТИРА ГУДКИНЫХ
Милочка вылавливала картинки из океана памяти, который плескался в её голове.
В детском представлении у неё всегда имелось две мамы.
Мама-1 подолгу отсутствовала, но всякое её явление становилось событием.
Мама-2 была рядом, а оттого привычна, как воздух. Когда мама-1 разлучила её с мамой-2, девочка ощутила нечто, схожее с кислородным голоданием.
Мама-2 учила простым радостям существования в физическом теле. Мама-1 стремилась приохотить к своему ремеслу. В той самой кладовке, в которую упирается прихожая и где сейчас хранится старьё, размещалась фотолаборатория. Вход в «святая святых» находился под запретом. Но в один из дней шлагбаум подняли –персонально для Милочки.
Мама-1 провела показательный сеанс печатания фотографий, когда Милочке исполнилось семь лет. Девочку поразил свет- красновато-таинственный. Как теперь она понимает, источником явилась лампа с бордовым абажуром. Она до сих пор стоит в кладовке. Как и ванночки. Только тогда эти предметы хранились на виду, так сказать, на почётных местах.
Мама-1 начала молча колдовать над ними – и на сунутых в ванночки листках ожили какие-то тени. Прямо на глазах они превращались в людей, дома и деревья. Это впечатлило. Но фотографом Мила Гудкина всё равно не стала.
Ей хотелось писать сценарии для праздников. Но мама-1 отправила дочку на сценарные курсы. И вот теперь благодаря этой "материнской заботе" Милочка корпит над текстами.
Милочка остановилась на эпизоде, в котором главная героиня облачается в шляпку и платье жертвы – дабы вывести убийцу из душевного равновесия. Но все потуги выстроить сцену по кинематографическим законам закончились ничем. Милочка уже видела скепсис на лице Олега Валерьевича:
« Вам бы на картонной фабрике работать, а не в сценарной мастерской!»
КИЕВ, КАШТАНОВЫЙ ПЕРЕУЛОК, КВАРТИРА САДОВЫХ
Не распознал в Рите землячку! Как он чутким ухом лингвиста не расслышал особую напевность её речи?
Его водили за нос как мальчишку! Крайне болезненно для мужского «эго»! Впридачу ко всему ему досаждали колебания: извещать ли друга в России?
Тем более что после возвращения домой дружеская переписка приняла вялотекущий характер, ограничивавшийся ритуальным обменом информацией: живы-здоровы, чего и вам желаем.
И всё же, и всё же…
Прежнее преподавательское окружение Садового явно или скрытно сторонилось политики. У многих сохранялся посткоммунистический синдром, слово «стукач» не окончательно ушло на периферию сознания. Разумеется, в ситуации, когда все занялись разоблачением «сепаров»- дома и на работе, вести задушевные беседы можно было лишь в кружке особо доверенных лиц. И таким долгое время оставался друг юности Паша.
Но когда знакомое девичье лицо обнаружилось в альбоме Краснянских, Садовой принял решение не сообщать об этом в Россию. Из-за чего ощущал себя мальчишкой, который залез в буфет и съел конфеты, предназначавшиеся для семейного чаепития.
ЭНСК, УЛИЦА СВЕТЛОПОЛЯНСКАЯ, ДОМ БЕЛОЗЕРЦЕВЫХ
Дания Рафаэлевна мастерила игрушки ещё школьницей. Увлечение шитьём забавных зайчат, поросят и котят пришлось на пору, когда в магазинах они практически не водились.
Умение пригодилось и во время дочкиного детства : та обожала зайцев, при чём похожих на главного героя «Ну погоди!» Правда, это не помешало девочке распотрошить одну из игрушек ножом, когда её посетило чувство: мама чересчур много времени уделяет своим изделиям. А мама просто пыталась хоть как-то пополнить семейный бюджет, отдавая их знакомой торговке с городского рынка.
Увидев среди Асиных вещей заячий типаж, которого мастерица ещё не освоила, она не могла совладать с желанием воспроизвести его клон. А для этого требовалось заполучить выкройку, то есть препарировать зайчика. Поскольку внук на эту операцию мог прореагировать остро,она закрылась в супружеской спальне.
-Уму непостижимо!- воскликнула Дания Рафаэлевна, разглядывая свою добычу.
При ближайшем рассмотрении оказалось, что Мартин уже подвергался этой процедуре. Выходит, не одна она хотела заполучить выкройку. Может, это сделала сама хозяйка?
Дания Рафаэлевна, вооружившись острыми, тонкими ножничками приступила к превращению Мартина в развёрнутую ткань. Её ждал сюрприз. Технология изготовления игрушки отличалась от общепринятой: при набивке мастерица использовала бумагу. Всего один листочек. Женщина развернула его и ахнула.
Рисунок! В центре его располагалась окружность.
«Бассейн!»- предположила Дания Рафаэлевна.
В нём плавал человечек. Судя по закрытому, заштрихованному купальнику, женского пола. Рядом плыл человечек побольше. Кудри до плеч выдавали в нём существо тоже женского пола. А из воды тянулись две руки со скрюченными, как у бабы Яги пальцами.
КИЕВ, КВАРТИРА САДОВЫХ
Они снова сидели на кухне и согревались у зажжённой газовой горелки. Оба погрузилась в эмоции, которые напоминали облако мошкары летним вечером над днепровскими водами.
Ольгу Юрьевну так и распирало желание рассказать мужу о приключениях его матушки. Но до последнего сдерживало данное свекрови слово.
Софья Михайловна пребывала в уверенности: украинская лингвистика потерпит урон, если сын-профессор лишится спокойной домашней атмосферы. Поэтому возвращаясь из милиции женщины вступили в сговор: молчать до последнего.
Однако Ольга Юрьевна всё чаще ловила себя на том, что взятое на себя обязательство становится неподъёмным.
-Володя, я кое-что от тебя скрыла…
Муж скользнул взглядом по склонённому лицу. С самого начала их совместной жизни его умиляло Лёлино стремление быть во всём правдивой.
-Мне было велено отослать письма на Главпочтамте.
-Да, помню…
-Но я там не была.
-Ты не отправила письма?
-Я никогда не рассказывала тебе… Я немного опасаюсь бывать там. Хотя и говорят, что снаряд в одну и ту же воронку не падает.
-Ты меня заинтриговала.
-Не знаю, был ли ты тогда в Киеве, но в августе 1989 года обрушился портик Главпочтамта. Я едва успела миновать проход в здание, когда послышался грохот. Меня накрыло облаком цементной пыли.
Она говорила размеренным тоном, как будто рассказывала историю в сотый раз, а до этого отсекла все маловажные детали, оставляя лишь стержень…
Садовой коснулся жениной кисти, примостившейся с краешку.
-Бедная моя Лёля… Я сейчас чайку поставлю.
Она кивнула, и пока он хлопотал, не проронила ни слова, глядя в промежуток между занавесками. Затем они оба сделали по глотку, и она продолжила с того места, где рассказ был остановлен.
- Под этой грудой кирпичей и арматуры нашли смерть 11 человек.
Садовой накрыл её ладошку своей пятернёй.
-С той поры я избегаю бывать там. Мне кажется, что эта цементная пыль снова запершит в горле. Поэтому я не отправила те письма на Главпочтамте, как ты просил. Но здесь неподалёку есть почтовое отделение… Народу там немного, а у почтового ящика и вовсе ни души.
-Лёля, ты сделала всё правильно.
Она пригубила чай, и в этом движении было так много узнаваемого, что Садовой невольно придвинулся к жене.
-Ты знаешь меня, Володя. Я привыкла всё делать хорошо.
- Синдром отличницы!- Садовой коснулся губами её виска.
Ольга вздохнула, пытаясь скрыть разочарование.
"Нет, не достало духу для главного откровения..."
-Ты знаешь, что я привыкла держать всё под контролем.
-Не вижу ничего предосудительного. Но, Лёлик, с мамой ты переусердствовала.
-Что ты хочешь сказать?
- Ты чрезмерно опекаешь её.
-Но она пожилая женщина!
-И ты полагаешь, что одновременно притягательный объект для преступных посягательств? Но ведь мы живём не в Чикаго времён Великой депрессии, а в Киеве 21-го века. Пусть она гуляет по городу там, где пожелает.
-Володя, это опасно.
-Лыко-мочало- начинай сначала!- вышел из себя профессор.- Но почему?
- Объясню,- голос Ольги приобрёл металлические нотки,- твоя матушка нуждается в круглосуточном наблюдении. Ибо она вообразила себя героиней Краснодона. Понятно?
-Нет,- промямлил профессор.
Его растерянный вид несколько смягчил Ольгино сердце. Сменив тон, она произнесла:
- Софья Михайловна изготавливает и распространяет листовки антиправительственного содержания. Теперь ты всё понял?