Глава 8
– Да-а-а, хреново, – Ромка перелистал дневник Андрея и бросил на свой письменный стол, – такого даже у меня нет. И как твои предки на это смотрят?
– Ещё не видели, – сказал Андрей. – Ты же знаешь, они контролируют только четвертные, а их нам пока не проставили. А на собрании мама не была – я скрыл его факт. Пришлось даже телефон немного… испортить. Если классная и звонила – то в пустоту.
– Орёл, – вздохнул Малиновский.
– Да задолбало всё. Такое впечатление, что нас там сразу на Нобелевскую премию по математике дрессируют.
– Нобелевки по математике не существует. Не знал?
– Вот ради нас и учредят.
Ромка усмехнулся. Андрею же было как-то невесело. В последнее время на уроках он часто ощущал себя дураком. Ощущение это, ему ранее противное, к концу занятий развеивалось и сменялось радостным подъёмом – у него есть девушка, его любовь неожиданно оказалась взаимной, и чёрт с ними, с двойками и трояками. Но начинались следующие уроки, и «я тупой» становилось всё очевидней. Так и носило на качелях: вверх-вниз, вверх-вниз. А ведь раньше он и не подозревал, сколько раз за день у человека может диаметрально измениться настроение, притом что этот человек не псих, склонный взрываться на пустом месте и париться по поводу ерунды.
Ромка, чертящий на листочке очередной лабиринт, поинтересовался – как там с Лерой.
– Нужны деньги, – ответил Андрей.
С девушками просто так не гуляют. Их надо водить в кино, кафе, что-то им дарить. Регулярных карманных денег в семье Андрея не было как понятия, да и святой возможности каждого ученика сэкономить на завтраках навороченная школа его тоже лишила. Деньги за питание родители сдавали прямо на собраниях. Его мама ещё в сентябре рассчиталась за полгода вперёд, чтобы потом не возиться и не вспоминать, за что и сколько она должна. Периодически он просил у неё мелкие суммы, и мама не отказывала, но любой родитель, если он не круглый идиот, обязательно почувствует разницу – на один билет в кино ты просишь или на два плюс ещё кафешка. В другое время, учись он хорошо, можно было и признаться маме, а то и отцу, что появилась девушка Лера и что неплохо бы родителям давать ему чуть больше денег, раз с его нагрузкой в школе и в спортивных секциях ему никак не заработать самому. Но на фоне двоек и троек заявить, что у тебя случилась любовь, – чревато непредсказуемыми последствиями. Как они среагируют – Андрей не знал и проверять не рвался.
– Жданов, ты вроде такой умный, но такой дурной, – Ромка сунул карандаш в рот и хитро прищурился. – Тебе постоянно дают живые наличные, рассчитываться с этой твоей репетиторшей.
– И что? – не понял Андрей.
– Сократи объём занятий, – важно произнёс Малиновский. – Приходишь к этой репетиторше и говоришь – буду заниматься не два раза в неделю, а один. При этом ноешь, что у родителей огромные проблемы, задержка зарплаты и всё такое. Им, мол, неловко, но... Сейчас у всех проблемы, оглянись вокруг. Это твоей, как её…
– Елене Александровне…
– И в голову не придёт перепроверять.
– Вообще да, она нам редко звонит. Всё через меня. Но всё равно…
– Расслабься. Если волнует моральная сторона дела, подумай сам – так и так эти деньги потратили бы на тебя. А на математику там или на презервативы – дело десятое.
Андрей промолчал, не говорить же Малиновскому, что презервативы ему пока были не нужны – с Лерой они только целовались, иногда во время поцелуя она позволяла забраться руками под свою кофту, но вот чтобы заняться сексом в полном объёме – такой возможности пока не выпало. Но над идеей задумался. И вскоре понял – Ромка прав. Одно у него занятие в неделю, два – всё это несущественно.
– А хочешь, приводи сюда, – предложил Ромка. – Если больше некуда. У тебя мать с работы может в любое время припереться. С моим же папашей всё чётко. Придёте – я пойду погуляю, делов-то.
Андрей огляделся. Раньше его не очень интересовал вид Ромкиной комнаты. Она была точно такого же размера, как у Андрея. Тут тоже был диван, письменный стол, шкаф для одежды, турник в дверном проёме. А что ещё нужно человеку? Здесь они играли, бесились, и в детстве Андрею даже нравилось, что на диван можно прыгать не разуваясь. Пол в этой комнате мыли явно по огромным праздникам вроде наступления високосного года или чемпионата мира по футболу. Так же редко папаша Малиновского вспоминал, что постельное бельё порой стирают. А когда стирал – то наверняка самым дешёвым порошком на двухминутном режиме их «Сибири». Одним словом, постельное, которому полагалось быть белым, у Ромки имело сероватый оттенок. Серое бельё, обои, ободранные ещё в ту пору, когда тут завелась мелкая Ромкина сестра, криво наклеенные на одну из стен пачки от сигарет и потрёпанные плакаты со зверскими рожами из агрессивных кинофильмов на другой стене – всё это не тянуло на место, куда водят любимых девушек. Да ещё чтобы переспать с ними в первый раз.
– Не круто, да? – отследил его взгляд Ромка. – Зря паришься. У неё до тебя кто был? Студент? Думаешь, где они трахаются? И не в таких гадюшниках.
Андрей опустил голову и принялся писать буквы и цифры по бокам поля для игры. Сейчас Ромка заведёт свою обычную песню – мол, Лера так резко и непонятно променяла Вову на Андрея, что всё это не просто так и в Лере Андрей сильно заблуждается. И его не убедишь, что Андрей нравился Лере сразу, с первого сентября, а когда заступился за неё перед Вовой, Лера и решила попытаться завести с ним отношения. Она так сказала, и у него нет оснований ей не доверять. Но Малиновский не стал повторяться и спросил:
– Ну что, в какой клетке рождаешься?
– Д-7, – с облегчением и почти благодарностью за избавление от лишнего трёпа сообщил Андрей.
– Тамбур вверх, вверху капкан.
– Иду через капкан.
Вычеркнув в списке инвентаря костыль, услышал:
– И попадаешь в яму номер пять. Выход из ямы – К-9, тамбур влево.
Бродя по лабиринту, поймал себя на том, что снова думает о школе, теперь с обидой. Ну и пусть он стал куда хуже учиться и в четверти наверняка получит почти одни тройки, всё равно то, что вчера устроила их классная – ни в какие ворота. Завтра предстоял день самоуправления. Двадцать пятого декабря все уроки будут вести сами учащиеся. Чтобы после получить уже четвертные отметки, потанцевать на праздничных дискотеках и разойтись на каникулы. И вот когда их физичка распределяла, кто какой предмет ведёт, то сказала: «Жданов – физкультура». Будто у него вообще кончился мозг в голове, и он не смог бы провести математику у малышни. И возражений слушать не стала. Сегодня физрук долго и нудно мотал ему нервы, объясняя, по какой схеме вести урок. Потом заставил записать схему в тетрадку. Таких уроков ему предстояло целых четыре – в трёх четвёртых и одном третьем классе. Малиновскому он этого не сказал. Лишний повод для смеха. Хватило с него Воропаева, которому досталась математика в той же четвёртой параллели…
– Выход с поля. Клад номер четыре – золотой. Та-дам!
– Вот повезло-то.
– Быстро ты его нашёл, даже скучно.
– Ещё раз?
– Давай. Рисуй, я пока пожрать принесу.
Андрей чертил лабиринт, Ромка притащил хлеб и две банки кильки в томате, и всё было не так уж печально…
Утром Андрей получил от физрука последние наставления, свисток на верёвочке и вошёл в спортзал, где уже выстроились первые его ученики – четвёртый класс, знакомый по двум гениальным малявкам, одна из которых испытывала к нему слишком нежные и ненужные ему чувства…
К концу урока он был мокрым и злым – малолетних обезьян провести было нереально. Им по барабану, что ты вроде как за учителя и зовут тебя сегодня Андрей Павлович. Почувствовав свободу, они нарушали дисциплину всеми возможными и невозможными способами, визжали, ставили друг другу подножки, толкались и обзывались, а малявка в бантах, взобравшись на верёвочную лестницу согласно одному упражнению из списка физрука, застряла там, перепугано таращась вниз, и начала верещать, что спускаться не будет, а скончается прямо на высоте. Пришлось лезть за ней и спускаться, рискуя грохнуться и сломать себе шею, потому что раньше он не мигрировал по верёвочным лестницам, имея налепленной на своё пузо вроде бы смелую Катю Пушкарёву…
Передохнув на перемене, он подумал – может быть, следующий класс будет попроще. И да, лестницу из списка следует исключить. Новая партия диких обезьян была ничуть не тише прежней. А в середине урока дверь спортзала с грохотом распахнула всё та же Катя Пушкарёва. В глазах её стояли слёзы.
– Андрей Палыч! – начала она. – Александр Юрьевич на меня орёт! И он не прав!