За забором сада жили пленные немцы. Над забором была сторожевая вышка и в ней был солдат с ружьём. Однажды мы с Лёвой крутились под вышкой и солдат - молодой парень- велел нам уходить. Забор был высокий - метра четыре и солдат не мог нас достать. Эта вышка очень похожая на нашу. Площадка была вровень забором, а по верху забора - колючая проволока. У нашей площадка была пошире и солдат с ружьём мог свободно развернуться. Мы не уходили и тогда он угрожающе махнул в нашу сторону ружьём, патроны непонятно почему выпали и валялись на земле. Мы начали подбирать патроны и бросать ему наверх. Патронов было 5 штук, но один патрон Лёва незаметно передал мне, а я незаметно засунул его себе в карман. Солдат требовал с нас патрон, но не очень настойчиво, видимо, у него был запас или было легко их достать и патрон остался у нас. Мы пошли к Лёве домой, он вынул пулю и высыпал порох на стол- это были чёрные крупинки. Лёва пересыпал порох обратно в гильзу и вставил пулю. Потом мы порох подожгли. Если смотреть сквозь щелку в заборе, не там где была вышка, а в той части, что шла перпендикулярно, то можно было видеть пленных немцев. Один раз к нам с той стороны забора подошли три немца и уж не знаю как объяснили Лёве, чтобы он купил им сахара. Лева уже учился в школе и ему разрешалось ходить в гастроном на улицу Красина (сейчас там ресторан). Они дали ему мятые - перемятые рубли - и откуда они у них были? Когда Лева вернулся, оказалось, что сахара не было и он принёс сахарный песок в бумажном кульке. Немец взял кулёк и знаками спросил, не ел ли он песок. Лёва замотал головой, а немец показал пальцем на его нос. На носу у Лёвы прилипли крупинки сахарного песка. Но Лёва сказал в своё оправдание, что он песок не ел, а только хотел попробовать такой же он сладкий как сахар или нет. Понял ли его немец- неизвестно. Потом солдата с вышки убрали и немцев куда то перевели. Однажды мы с Лёвой крутились около Правления рынка и по обрывкам разговоров взрослых поняли, что грузовик поедет на свалку и сегодня же вернётся. Мы залезли в кузов и пригнулись. Машина поехала. Она скакала по ухабам, но мы терпели, сидеть можно было только на корточках вцепившись в борт возле кабины, чтобы не вывалиться. Заглядывать в кабину через заднее стекло было тоже нельзя- шофёр мог нас увидеть. Хотя он не мог же нас высадить, а поначалу он нас конечно не заметил. Наконец мы приехали на свалку, куда-то за город. Шофер пошел в какой-то не то домик не то сарайчик. Мы должны были держаться недалеко от машины, чтобы вовремя заскочить в кузов. А на свалке не оказалось ничего интересного: была только куча паркета. Мы стали выбирать самые лучшие дощечки и набрали штук по 10, но положить их было некуда, вечерело, холодало а мы были наверное в одних трусах и майках. Мы проголодались и замёрзли. Все свои паркетины мы выбросили. Залезли в кузов, спрятались за бортами и ждали шофера. Наконец он появился с какой то женщиной и посадил её в кабину, где было тепло, а нам оставалось трястись до самой Москвы по холоду. А шофер даже не оглядывался в заднее стекло, как будто и не знал, что мы в кузове. Тем временем наши матери сбились с ног разыскивая нас. По ходу дела они встретились и поняв, что мы пропали оба, а значит - вместе, несколько успокоились. Мы прибыли уже в первом часу ночи, нас слегка, любя, побили и всё кончилось хорошо.
Поехать к дяде Ване в Немчиновку - эта была целая проблема. Нужно было выбрать воскресенье и отложить все дела. По тем временам была шестидневная рабочая неделя. Мама с тётей Любой долго совещались какую купить бутылку водки: купить поллитру - тётя Варя будет недовольна, что её мужа спаивают, а если купить маленькую, то этим будет проявлено неуважение и даже может быть воспринято как намёк на то что он пьяница и ему не следует много пить. В конце концов было решено взять поллитру, поскольку и уважение будет проявлено и они ведь и сами тоже будут выпивать. Наверное это был его день рожденья.
По тем временам по мосту над путями ходил трамвай. Машин было мало и народ переходил улицы и площади в любом месте Ехали с Белорусского вокзала, от нас было идти недалеко, а тётя Люба жила в Большом Козихинском, (который потом переименовали в улицу Остужева, а потом переименовали обратно) и ей надо придти к нам заранее, чтобы успеть на нужный поезд. По площади вокзала ходила железнодорожная милиция в своей особой форме, с саблями, подвешенными сбоку по дореволюционной традиции, хотя было известно, что сабли у них ненастоящие. В тамбурах, а то и вагонах курили. Вагоны тянул паровоз.
Сейчас паровоз можно увидеть только в музее Как-то я стоял метрах в двух напротив паровоза и рассматривал колёса, а машинист не с того ни с его вдруг пустил в мою сторону струю пара. По вагону побирались инвалиды, пели песни на военные темы. Запомнились строки: "... быть может зайдёшь на Ордынку. Жене передай мой прощальный привет, а сыну отдай бескозырку." Помню мы сидели все вряд за столом, а потом пошли на озеро. Дядя Ваня работал в Москве и как то, переходя пути попал под поезд, тетя Люба несколько лет добивалась для Тамары и Толика пенсии по потере кормильца, а жители - надземного перехода, поскольку люди регулярно попадали под поезд. Переход сделали недавно. Подземный. Очень приличный. Вскоре после смерти бабушки мне исполнилось 7 лет, детский сад закончился. В последний день, когда меня забирали, в младшую группу поступили педальные автомобильчики. Как можно было такое упустить? Ведь за всю жизнь больше не придётся покататься. Я прокрался в комнату, где они стояли, свет был выключен. Я залез в автомобильчик и подвигал педалями.
Получилось. Со старшей группы и до самой школы меня преследовало стихотворение: От чего сегодня Петя просыпался 8 раз - Потому, что он сегодня поступает в первый класс а Лёля говорила вместо Петя - Вова, но я на кануне 1-го сентября спокойно спал и лишний раз не просыпался. Ну тут сидит совсем малыш, из младшей, так скажем, группы. А я был конечно старше. Встал вопрос куда меня девать на лето. Решено было отправить меня к тёте Наде в деревню под Брянск. За мной и Лёлей приехала тётя Надя. Поезд ехал медленно. От одного деревянного столба до другого. На столбах были фарфоровые изоляторы. Провода на них сперва медленно опускались, потом медленно поднимались. Вдали виднелись домишки, крытые соломой. С нами в купе были двое ребят старше меня, ехавших без взрослых. Вдруг один из них сорвал с другого пилотку и выкинул в окно. Я на всякий случай снял свою пилотку и спрятал.
Видите дорогу от Кокоревки через Холмечь, Холмецкий Хутор, Крупец в Коммуну? А другой путь - из Брасова через Локоть и Воронов Лог. И совсем недалеко - Бобрик. В ходу была поговорка- близок локоть да не укусишь. Откуда такое странное название? Ехали на поезде до Кокоревки, там сошли. Здание станции было разрушено в войну и ещё не восстановлено, служба движения располагалась глубоко под землёй, туда вела длинная крутая деревянная лестница, сверху была видна аппаратура и мигали лампочки, а на столе стояла коптилка из снаряда. Дальше ехали на подводе в Холмечь. У тёти Нади было много знакомых - и из бывших учеников, и из родителей теперешних. Была проблема, у кого остановиться на ночь. Остановиться у бедных - значит их стеснить, а остановиться у богатых - бедные обидятся, скажут: "У этих остановились, ну конечно, потому что они богатые, у них лучше". У тёти Нади, конечно, были подарки для хозяев, но лучшим подарком была селёдка, которую люди не видели с довоенных времён, а так хотелось, как они говорили- "посолониться хотса". Повсюду был свой - брянский говор. "Табе, сабе, ён (он), завгодно (угодно), нехай, дочка произносилось с ударением на последнем слоге. Буква "г" произносилась мягко. Ухват назывался - ямки (с ударением на "и"), яйца - яечки, курица с цыплятами - квочка, детская люлька -зыбка, летучая мышь - кожан, маленькая птичка - птушка." Куды ён бягёть?" - всё ведь понятно. Забор был - горожа, корзина - плятуха. Дом -хата. Тётю Надю все называли - Ивановна. Уже в путинские времена по нашему микрорайону бомжевал брянский мужичок и я с ним специально заговаривал, чтобы послушать брянский говор. А потом он освоился и перешёл на московский, стало неинтересно. Недалеко от дома, где мы остановились, был обрыв, а внизу была река и бесконечная даль. Под обрывам были норки не то стрижей, не то ласточек.
У хозяев был бычок, который как зазеваешься обязательно подкрадывался сзади и поддавал мне под зад. Я падал. Народ, сидевший на крыльце за нами с интересом наблюдал. Никакой подходящей картинки в интернете найти не удалось.. Тот бычок был поменьше и повеселей, да и без ошейника, конечно. У тёти Нади было такое впечатление от Москвы: - все куда-то бегут, метусмятся, мелькают, у меня от этого голова начинает кружиться. У взрослых были свои разговоры, но время от времени обращались и ко мне, чтобы уточнить особенности городской жизни и не просто так, а чтобы ещё и подколоть:"А правда, что москвичи у хате серуть?". Я стал объяснять, что для этого есть специальная комната всё уносится водой в трубы, но это уже было не важно, главное, что я признал сам факт. А я уже везде успел полазить и обнаружил под хозяйской кроватью большой ночной горшок. У них в хате была чистота, а туалет на улице. "А у вас- говорю- под кроватью ночной горшок". Хозяйка быстро нашлась - "это для детей". Я не сумел быстро и толком возразить. Дети были - мальчишки старше меня и я их не интересовал. Уехали мы не скоро: тогда , вообще, не было ни машин, ни автобусов. Телефона тоже не было. Чтобы что-то узнать надо было идти в контору. Тут я прокололся. Уже стемнело и меня спросили не хочу ли я на двор. Я сказал, что нет. -Не хочешь на двор? - А зачем? - Ну, как хочешь. Оказалось, что "во двор" - понимали в прямом смысле, а "на двор" - означало - в туалет. Спать меня положили на печку.
В щелях между кирпичами жили сверчки, которых называли "чурюканы", они были толстые и противные, но не кусались. Хозяйские ребята с ними свыклись и не обращали на них внимания. Чюрюканы всю ночь чюрюкали. Вот такие были сверчки. Но вроде бы более желтые. Ночью они сверчали. На следующий день мы ехали через Крупец, это была очень длинная деревня из одной улицы. Журавль конечно не тот самый, но что удалось найти похожее. тем более что и крыши были покрыты чаще соломой или тростником. Вдоль дороги было несколько колодцев с длинными "журавлями", на которых были прикреплены общие вёдра. Заглядывать в колодец было страшно.
Где то далеко в глубине видна была вода. Можно было напиться прямо из ведра, но оставшуюся в ведре воду выплёскивали на землю, выливать в колодец не полагалось. Остановились в доме родителей тётинадиной невестки - Пенченковых, их родня и сейчас там живет. Это была землянка, и пол земляной, но было очень чисто. Я звал её тётя Аня (Анна Семёновна), потому что она была намного меня старше. Где- то мы ехали на подводе через лес, тётя Аня правила лошадью и вдруг закричала: "Трус! Трус!" Я ничего не понимая, смотрел по сторонам, потому что, трус - это человек, который всего боится, а оказалось, что это заяц выбежал на дорогу. Лёля заранее задумала надо мной подшутить и когда я начинал с ней говорить, она делала вид, что не слышит. Тогда я говорил громко, на что она отвечала: " Не кричи, тут глухих нет". Наконец мы приехали в конечный пункт путешествия - Коммуну Пчела. Арка была из красного кирпича и вход был всем свободный хоть к колодцу, хоть в церковь, хоть куда. Сейчас ворота и стены побелены.
Вот только ворота открыть не могу. Креста над воротами тоже не было, а стена достаточно широкая - не меньше метра - чтобы по ней ходить и перелезть по верху через ворота. Въехали под высокую кирпичную арку к одноэтажному кирпичному дому справа. Нас встречала бабушка Шура - Михайлова Александра Алексеевна - родственница (тётя?) тётинадиного мужа - Николая Августиновича, про которого мне ничего не известно. Тётя Надя называла её "тётя". Фамилия её была как и у тёти Нади - по мужу- Михайлова. Бабушка и Леля обнялись и начали целоваться, они, понятно, были знакомы по прошлым годам. Давно не виделись. А на меня бабушка и не обратила внимания, что было обидно. Когда сели за стол, Лёля села рядом с бабушкой и говорила с ней очень громко. Я сказал ей её словами : "Не кричи, здесь глухих нет!". Все переглянулись. Тётя Надя сказала: "Бабушка глухая". Бабушка поняла, что говорят про неё, но не слышала что. Мне было очень неудобно. Оказывается бабушка простудилась и её лечили пенициллином из-за чего получила осложнение на уши. Тогда ещё не знали, что пенициллин надо осторожно дозировать, и могут быть осложнения. Место для спанья мне определили на топчане около окна.