Запах пыли, прибитой дождём, был одним из самых тревожных запахов на свете. Серёга смотрел в окно на волнующиеся под ветром деревья, на тучи, как-то разом заполнившие небо, на капли, уже срывающиеся сверху и бьющие ещё пока вразнобой по подоконнику, стеклам, лицу и листьям.
Было тоскливо ехать в такую погоду, хоть и говорят, что дождь в дорогу — хорошая примета. Было тоскливо собираться, прикидывать, что с собой взять на ближайшие три дня, укладывать в рюкзак батарейки, фонарь, сублимированную тушенку и гречку, но, когда внизу, у подъезда, мелькнула красная крыша Тошкиного ауди и квакнул сигнал, стало совсем тоскливо. Но Сергей подхватил рюкзак, телефон, сунул ноги в старые кроссовки, хлопнул дверью покрепче и поскакал по лестнице вниз. Про ключи на тумбочке в прихожей он вспомнил уже в машине, когда Тошка вырулил со двора на проспект и погнал на выезд из города.
Ливень начался, когда они почти продрались сквозь пробки и застряли уже возле поста ДПС. Вода потоками била в стекла, дворники не справлялись. Сразу стало как-то ещё темнее, и, глядя на красные стоп-сигналы впереди, Серёга подумал, что, может, стоило перенести. Тошка молчал и втыкал в телефон. Но на когда перенести? Он высчитывал этот день почти полгода: кучи таблиц, сотни страниц в интернете; сверял, прибавлял, отнимал, накладывал циклы. Нет, пофиг, дождь — значит, дождь...
Антон высадил его через три часа на съезде с федеральной трассы. Всю дорогу они молчали и даже не перекинулись и парой слов. Впрочем, у Тошки были свои дела, и был он в них по горло. Прощаясь, он протянул Серёге руку и сказал:
— Если что, я ведь даже не знаю, где тебя искать, ты понимаешь?
— Понимаю. Всё норм. Езжай. Так надо.
И через паузу неуверенно добавил:
— Вернусь — поговорим.
Антон кивнул, хлопнула дверь. Аудюха, газанув и слегка вильнув задом на мокрой обочине, выскочила на шоссе. Сергей вскинул рюкзак на плечо, тыкнул в телефон посмотреть направление и зашагал по съезду с трассы, считая полоски на ржавом отбойнике. На сороковой полоске отбойник закончился, и за ним и вправду оказалась тропа, которая шла ещё ниже, в густой траве и разросшемся репейнике. Всё было мокрое, и спускаться туда не хотелось. Сергей поёжился и шагнул на тропинку.
До столба указателя он добрался уже почти затемно, когда в синих сумерках запахло сырой прохладой и лес стал казаться мрачнее и злее. Серёга был мокрый уже почти насквозь, в кроссовках хлюпало последние три часа, но он четко держал направление и не останавливался передохнуть. Поэтому и добрался до столба, когда ещё можно было различить, что на нем написано.
Столб был в точности как на фотке в интернете, только слегка осел и покосился. Краска пооблупилась, но буквы, вырезанные на дереве, чернели отчетливо и читались легко. «Смотри вперед, узри, что за спиной. Молчаньем поделись со мной». Дальше было на старославянском, но Серёга знал, о чем там. Теперь главное — до темноты успеть к церкви.
Он встал спиной к столбу с той стороны, где торчала ржавая железяка, когда-то явно служившая крючком для фонаря, отсчитал по мокрой и густой траве двадцать шагов, повернул направо, ещё двадцать, уворачиваясь от мертвых веток елей и низких сосен, плотной стеной окружавших полянку со столбом. На двадцатом шаге он замер, повернулся налево и сразу увидел что-то тёмное в просвете между стволами. Зашагал туда.
Стены разрушенной церкви были словно вымазаны черным. Будто когда-то огромный пожар выжег всё, что было вокруг, а на кирпичах оставил жирный слой копоти. Церковь была заброшена так давно, что уже потеряла первоначальный облик. Куски стен, каменные обломки, ямы и бугры, проросшие внутри фасада молодые деревья и над всем этим — изломанный, но уцелевший, держащийся непонятно на каком честном слове силуэт колокольни, уходящий в небо. Сергей долго стоял, пораженный этим странным зрелищем. Потом почувствовал, что замерз, встряхнулся, пошел искать проход внутрь.
Странная это была ночь. Но, наверное, такая, как и должна быть накануне перехода. Костер почти прогорел, но волны тепла продолжали греть ноги. Он поел гречки, сваренной на костре, попил и просто сидел, глядя в темноту. Прислушивался. Чего он ждал от перехода, он и сам не знал. Ему всегда хотелось прикоснуться к чему-то, что было непостижимым и иррациональным в эту идиотскую эпоху мобильного интернета и всеобщего цинизма. Люди ищут равновесия, взбираются на горы, разыскивают шаманов на краю света, жрут грибы и познают дзен, или не дзен, неважно… Все ищут что-то такое, что даст другой взгляд на этот дурацкий мир. Раскроет глаза. Мысли путались, и он чувствовал, что начинает дремать. Нельзя.
Сергей наклонился вперед, выбрал обугленный сучок, дунул на него. Искры, красный уголек на кончике. Поколебавшись, ткнул в запястье левой руки, вздрогнул и сжал кулак. Боль от ожога запульсировала на коже. Сон сняло мгновенно, и он сразу почувствовал сырость, обступившую его со всех сторон. Глупость, конечно, все эти интернетные россказни. Он потратил столько времени, разыскивая, покупая инфу, ездил, встречался, втирался в доверие, всё для того, чтобы найти… он сам не знал что. Невыносимо было чувствовать себя одним на десятки тысяч людей и не быть способным с кем-то разделить свои мысли.
Родители давно поставили на нём крест. Нелюдимый, странный, ушибленный, чокнутый. Он бросил учёбу и уехал на Урал. Оттуда вернулся полный идей и не мог никуда устроиться работать. Круг общения распался, никто не хотел его видеть снова. Даже Тошка, с которым они вместе сидели за одной партой… Впрочем, Тошке спасибо, он один выручал. Ходил с ним по всем этим типам, лазил по заброшкам, когда Сергей искал знаки, даже дрался за него, когда они нарвались на бомжей, доедающих собаку. А потом и Тошка кончился, сказал, что хватит. Хорошо хоть помог добраться.
Рука болела. Ничего, этой ночью спать нельзя. Слишком тонкая грань между мирами, надо быть очень аккуратным. Лес вокруг разрушенной церкви молчал, и только ветер иногда шевелил листья на проросших внутри молодых березках.
Что такое переход, так никто толком и не объяснил, но Серёга представлял его словно дорогу, которая должна открыться… куда? Он не знал. Куда-то, не всё ли равно. Ему так хотелось уйти туда, за грань, он чувствовал, что там есть и дороги, и измерения, и непостижимые слои реальности. Не может быть, чтобы всё было только так, как здесь! Уезжая из дома, он надеялся, что не вернётся. Если не получится здесь, придется снова искать. Если бы тогда, на Урале, шаман взял его в ученики, он, не задумываясь, остался бы там навсегда. Но шаман оказался трусливый. Неделю Серёга ходил к нему в пещеру, уговаривал, спрашивал, объяснял. Тот сначала молча окуривал травами, долго разглядывал, а потом разрезал руку каким-то ножом, брызнул кровью в огонь и разволновался. Залопотал что-то и выгнал. Даже вещи не забыл сбросить ему со своей скалы. Сука, вредный всё-таки дедок оказался. Даже не объяснил ничего. Испугался.
Где-то сзади, где была колокольня, из темноты ветер принес странный звук. Сначала Сергей думал, что это музыка, и не понял, откуда она. Потом с отвращением подумал, что это рингтон на телефоне или активная колонка и ещё кого-то вдобавок принесло сюда, чтобы даже в эту ночь всё испортить. Он встал и сердито посмотрел в темноту. Музыка словно бы стала тише. Блин, ну вот почему так?
Он надел кроссовки, теплые и сухие и словно ставшие на размер меньше. Набросил куртку, достал из рюкзака фонарь и пошёл на звук.
За стенами церкви, с задней стороны, лес стоял почти на пригорке, даже на холме, и холм этот с чернотой провала в середине был очень нетипичный для леса, пологий, заросший короткой травой, как в кино про Властелина колец, где хоббиты жили как раз в таких холмах. Дыра была неаккуратная и явно глубокая, оттуда сквозило ветром, и действительно что-то играло именно там.
Включить фонарь Серёга не успел, стало трудно дышать, и на какую-то секунду он вдруг увидел себя, обалдело стоявшего по колено в траве, потом чернота наступила ему на глаза и раздавила их.
В темном недвижимом воздухе тело поднялось над травой, рванулось, изгибаясь и раскидывая руки, выгнулось дугой, съёжилось, снова выгнулось и упало в траву. Всё это видела только неясыть, сидевшая на ветке сосны над холмом. Но неясыти все эти штуки были без интереса, потому что еды не добавляли и даже мышей после таких фокусов приходилось искать на другой стороне леса.
Костер уже еле светился, угли были подернуты пеплом, когда из темноты шагнула фигура. Человек сел к огню ближе, погрел руки. Медленно и озадаченно осмотрелся, разглядывая рюкзак, разложенные сушиться вещи.
В разгорающемся пламени было видно, что глаза у него черные — даже белки, не только радужка. Он бросил ещё пару веток в огонь, потом с недоумением посмотрел на свою левую руку, почесал кисть, озадаченно скривился и прислушался. Издалека ветер принес неразборчивый шум: то ли электрички, то ли какой-то праздник и музыка, слышно было плохо и невозможно определить направление.
Человек встал и долго ловил носом ветер. Всё пахло непривычно, незнакомо. Тело было тоже непривычным, но равновесие уже держало хорошо, глаза видели в узком спектре, но и это было не страшно. Всякий раз перевёртыши получали очень слабые тела в этом мире, неизлечимо больные или принесённые в жертву, то есть мёртвые. Это тело было сильным и здоровым, удача за столько циклов. Человек с чёрными глазами засмеялся и достал нож.
Автор: Смотритель маяка