«Настоящее писательство — как любовь. Его нельзя укрыть, когда оно волнует душу и толкает к перу; его нельзя вызвать искусственно, в нем нельзя фальшивить без того, чтобы вдумчивый читатель не почувствовал этой фальши и искусственности» (Вацлав Воровский)
«Как бы я желал уметь сказать всё, что я чувствую о Достоевском. <…> Я никогда не видел этого человека и никогда не имел прямых отношений с ним, и вдруг, когда он умер, я понял, что он был самый, самый близкий, дорогой, нужный мне человек.
Я был литератор, и литераторы все тщеславны, завистливы, я по крайней мере такой литератор. И никогда мне в голову не приходило меряться с ним — никогда. Всё, что он делал (хорошее, настоящее, что он делал), было такое, что чем больше он сделает, тем мне лучше. Искусство вызывает во мне зависть, ум тоже, но дело сердца только радость.
Я его так и считал своим другом и иначе не думал, как то, что мы увидимся, и что теперь только не пришлось, но что это моё. И вдруг за обедом — я один обедал, опоздал — читаю: умер. Опора какая-то отскочила от меня. Я растерялся, а потом стало ясно, как он мне был дорог, и я плакал и теперь плачу».
Это строки из письма Льва Николаевича Толстого, которое он отправил своему другу, публицисту и философу Николаю Николаевичу Страхову (1828-1896) сразу, как только узнал о смерти Достоевского.
Письмо носило характер исповеди, было написано в 1881 году.
Это было как раз то время, когда Толстой чувствовал себя очень одиноким на своём новом пути. Достоевского, которого он никогда не видел, с которым нередко расходился во взглядах и эстетических вкусах, Толстой называл своим другом, самым-самым близким, дорогим, нужным («это моё»), опорой, которая «вдруг отскочила».
По ощущению Толстого присутствие Достоевского в мире самого Толстого было очень важным, необходимым. И с уходом Достоевского что-то существенно изменилось. Но почему?
Несмотря на то, что оба великих русских писателя жили в одно и тоже время, были современниками, но при этом никогда не встречались и не обменялись ни одной строчкой в письмах. Они были разными людьми и по-разному смотрели на мир. Именно поэтому по отношению к ним можно употребить слово «невстреча» …
Под «невстречами» Толстого и Достоевского имеется в виду идейные встречи. Это пересечения на «перекрёстках» мыслей, чувства, интуиции, истории, когда по каким-то важным обстоятельствам, связанным с особенностями психодуховной конституции, Толстой и Достоевский расходятся в разные стороны...
Может быть, скажу чуть формально. Это встречи их текстов или встречи в их текстах, когда они либо прямо говорят друг о друге, либо говорят о чём-то очень важном для обоих. Обсуждают, по сути, одни и те же вопросы, но уже не обязательно при этом упоминая друг о друге.
И вот именно эти «пересечения» показывают, насколько по-разному эти два писателя, два человека смотрели на жизнь и веру. Таких идейных «невстреч» в жизни обоих писателей было много...
Только один раз Толстой и Достоевский имели реальную физическую возможность встретиться друг с другом. И это было так.
Оба писателя 10 марта 1878 года присутствовали на лекции молодого магистра философии, доцента Московского университета, в будущем отца русской религиозной философии Владимира Сергеевича Соловьёва (1853-1900). Эти лекции Соловьёва, прочитанные по поручению Общества любителей духовного просвещения, начались с Великого поста в январе 1878 года и составили знаменитый цикл «Чтений о богочеловечестве».
Толстой и Достоевский не подозревали, что они оба одновременно находятся в лекционном зале. Достоевский присутствовал на лекции с женой Анной Григорьевной. Любопытно, что в этом же зале находился человек, который был знаком и с Толстым, и с Соловьёвым, и с Достоевским. Это был уже упоминавшийся чуть ранее Николай Страхов. Но по какой-то загадочной причине, до сих пор до конца не выясненной, Страхов не счёл нужным познакомить двух писателей...
Действительно сложилась совершенно парадоксальная ситуация. Великие русские писатели не смогли встретиться и познакомиться друг с другом, но каждый из них в отдельности был хорошо знаком с Тургеневым, Гончаровым, Некрасовым, Островским.
На мой взгляд, имело значение некое обстоятельство...
Николай Страхов — человек непростой, сложный, мнительный и… завистливый. Он понимал своё «собственное значение» в передаче миру той или иной информации о Толстом и Достоевском. Он, возможно, не хотел терять эту позицию друга, доверенного лица (в первую очередь для Толстого) и корреспондента. Ибо знакомство и дружба с Толстым — «немалый моральный капитал» (Цит. по: Игорь Волгин. «Последний год Достоевского: исторические записки». М., 1991).
Возможно, впрочем, что этой встречи не хотел и сам Толстой...
Это был период обострения религиозных исканий Толстого.
Граф Толстой не боялся встречаться с известными богословами, церковными деятелями и старцами. Толстой сознательно искал этих контактов. Однако именно встречи с Фёдором Достоевским, человеком и писателем того же духовного масштаба и измерения, Толстой мог не желать. И, возможно, даже опасаться.
Но в тот момент и сразу после него и Толстой, и Достоевский не знали, что находились в одном помещении. Уже гораздо позже, после смерти Достоевского, когда вдова Достоевского один раз в жизни лично беседовала с Толстым и сообщила ему о присутствии на той лекции вместе с мужем, Толстой расстроился и произнёс такую многозначительную фразу:
«Как мне жаль! Достоевский был для меня дорогой человек и, может быть, единственный, которого я мог бы спросить о многом и который бы мне на многое мог ответить».
Анна Григорьевна Достоевская об этом написала в своих мемуарах...
На мой взгляд, стоит обратить внимание ещё на одну очень важную «невстречу»...
Графиня и фрейлина Александра Андреевна Толстая, тётушка Льва Толстого, познакомившись с Достоевским незадолго до его смерти, писала в своих воспоминаниях, что «часто спрашивала себя, удалось ли бы Достоевскому повлиять на Толстого». Можно только гадать на эту тему.
Однако точно известно, что незадолго до смерти Достоевского, 11 января 1881 года, Александра Андреевна Толстая передала Достоевскому одно из писем, полученных ею от Льва Толстого.
Прочитав его, Достоевский схватился за голову и воскликнул: «Не то, не то!»..
Но что именно «не то»?
То, что прочитал Достоевский, — это письмо Толстого тётушке от 2 или 3 февраля 1880 года. В этом письме Толстой заявляет, что не может верить в то, что представляется ему ложью. И не только не может, но и уверен, что в это верить нельзя. Что «бабушка» (так в шутку писатель называл фрейлину, которая была всего на 11 лет его старше) верит «с натуги», то есть заставляет себя верить в то, что не нужно ни её душе, ни отношениям этой души с Богом. Такое насилие над душой и совестью есть кощунство и служение князю мира сего. В этом же самом письме Толстой провозглашает, что вера в Воскресение, Богородицу, Искупление для него также кощунство и ложь, творимые для земных целей…
Также Толстой говорит о невозможности для мужчины с образованием «бабушки» верить в такие истины. А в финале письма Лев Толстой призывает «бабушку» проверить, крепок ли тот лёд, на котором она стоит. Говорит ей: «Прощайте!»..
Толстой «чуть-чуть со вчерашнего дня» открыл для себя эту новую веру, но вся его жизнь с этого момента переменилась.
«Всё перевернулось, и всё стоявшее прежде вверх ногами стало вверх головами».
И это открытие Толстого для Достоевского не могло быть чем-то близким. Достоевский хотел и планировал написать Толстому, но из-за скоропостижной смерти не смог реализовать свой замысел…
Александра Андреевна в своем письме жене писателя Софье Андреевне Толстой даёт интересный комментарий к реакции Достоевского на письмо Толстого, к этому «Не то, не то!».
«Бабушка», сравнивая Толстого и Достоевского, отмечает, что оба горели любовью к людям. Вот что она говорит о своей встрече с Достоевским:
«Как-то шире, без рамки, без материальных подробностей и всех тех мелочей, которые у Лёвочки стояли на первом плане.
А когда Достоевский говорил про Христа, то чувствовалось то настоящее братство, которое соединяет нас всех в одном Спасителе.
Нельзя забыть выражение его лица, ни слов его. И мне сделалось тогда так понятно то громадное влияние, которое он имел на всех без различия, даже и на тех, которые не могли понять его вполне. Он ни у кого ничего не отнимал, но дух его правды оживлял всех».
Признаюсь, всегда поражался тому, как по-разному сложились биографии Достоевского и Толстого.
Оба будущих великих писателя были представителями одного поколения. Достоевский родился в 1821 году, Толстой — в 1828-м. Оба были дворянами. Но насколько они разные...
Лев Толстой состоял в родстве с известнейшими дворянскими фамилиями России. Почти все предки Толстого принадлежали к поместному дворянству и прошли через «государеву службу».
Среди его дальних родственников числились не только известные Толстые, как художник, скульптор и медальер Фёдор Толстой, поэт Алексей Константинович Толстой, министр внутренних дел Дмитрий Андреевич Толстой. Среди его предков — Александр Сергеевич Пушкин, по линии матери родная сестра прабабушки поэта доводится прапрабабкой писателю. Родственниками Толстого были Фёдор Тютчев, Александр Одоевский, философ Пётр Чаадаев, декабристы Волконский и Трубецкой, канцлер Горчаков и многие другие…
Достоевский же не может похвастать ни такой биографией, ни роднёй.
Достоевский всю жизнь, в отличие от Толстого, испытывал большую нужду. Если Толстой свои карточные долги довольно легко мог отдавать с помощью своих помещичьих доходов, то у Достоевского таких доходов не было. Достоевский, также имея склонность к «острым игровым ощущениям», вынужден был впоследствии за них горько расплачиваться, жить просто в долг, забирая в издательствах деньги вперёд под ещё ненаписанные сочинения…
В середине 50-х годов что Толстой, что Достоевский находились в довольно трудных жизненных обстоятельствах. Но если Лев Толстой на Крымской войне имел возможность заниматься литературой, вести дневник, стал храбрым офицером, то Фёдор Достоевский, лишённый всех прав, на каторге и в ссылке в Сибири должен был начинать жизнь заново.
Там у него была возможность читать только одну книгу. И этой книгой было Евангелие…
И так почти во всём.
Если Толстой богат, то Достоевский беден. Если Толстой получал баснословные гонорары, то Достоевский писал ради куска хлеба. Если Толстой буквально боготворил Руссо и почитал его за призыв возвратиться к естественному состоянию человечества, то Достоевский к Руссо относился очень критично и равнодушно. В жизни Толстого Вольтер не сыграл значительной роли, а для Достоевского Вольтер очень важный автор, влияние которого, например, очень можно проследить в скептицизме Ивана Карамазова. Если Толстой становился всемирно известным писателем сразу после выхода «Анны Карениной», то Достоевскому долго пришлось доказывать свою гениальность…
В середине 1850-х годов и Толстой и Достоевский создали два очень примечательных документа, вернее два текста.
Это были своеобразные «символы веры», то есть тексты, отражающие религиозные представления обоих писателей. Эти тексты были созданы ещё достаточно молодыми людьми, но они имели и имеют, на мой взгляд, огромное значение для понимания их мировоззрения.
У Толстого вот такой «символ веры». Дата написания - 1855 год:
«Вчера разговор о божественном и вере навёл меня на великую громадную мысль, осуществлению которой я чувствую себя способным посвятить жизнь.
Мысль эта — основание новой религии, соответствующей развитию человечества, религии Христа, но очищенной от веры и таинственности, религии практической, не обещающей будущее блаженство, но дающей блаженство на земле. Привести эту мысль в исполнение я понимаю, что могут только поколения, сознательно работающие к этой цели. Одно поколение будет завещать мысль эту следующему, и когда-нибудь фанатизм или разум приведут её в исполнение.
Действовать сознательно к соединению людей с религией — вот основание мысли, которая, надеюсь, увлечёт меня».
«Символ веры» Достоевского был сформулирован в письме, отправленном Наталье Дмитриевне Фонвизиной из Омска. В Омске Достоевский в тот момент отбывал ссылку.
Напомню, что Наталья Фонвизина — жена декабриста Михаила Фонвизина. Она последовала в ссылку за мужем в Сибирь в 1828 году. Знакомство с женами декабристов поддержало Достоевского по пути на каторгу. Так вот, в январе 1850 года Наталья Дмитриевна подарила Достоевскому единственную книгу, которую, как было уже упомянуто чуть ранее, он мог читать в заключении — Евангелие. И Достоевский в письме 1854 года, вспоминая этот эпизод, попутно сформулировал своё понимание веры в Христа:
«Я слышал от многих, что Вы очень религиозны, Н<аталия> Д<митриевна>. Не потому, что Вы религиозны, но потому, что сам пережил и прочувствовал это, скажу вам, что в такие минуты жаждешь, как „трава иссохшая“, веры, и находишь её, собственно, потому, что в несчастье яснеет истина. Я скажу Вам про себя, что я — дитя века, дитя неверия и сомнения до сих пор и даже (я знаю это) до гробовой крышки. Каких страшных мучений стоило и стоит мне теперь эта жажда верить, которая тем сильнее в душе моей, чем более во мне доводов противных. И, однако же, Бог посылает мне иногда минуты, в которые я совершенно спокоен. В эти минуты я люблю и нахожу, что другими любим, и в такие-то минуты я сложил в себе символ веры, в котором всё для меня ясно и свято. Этот символ очень прост, вот он: верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпа<ти>чнее, разумнее, мужественнее, совершеннее Христа, и не только нет, но с ревнивою любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной».
Эти тексты появились практически в одно и то же время.
То есть, оба писателя в начале 1850-х годов шли в одном направлении. Искали отправную точку, фундамент веры. И Толстой и Достоевский переживали при этом глубокий мировоззренческий, религиозный кризис. И для обоих фундаментом новой жизни стала фигура Христа.
У обоих писателей было и общее, и разное в восприятии Христа.
Что общее? На мой взгляд, это гуманистическое понимание его образа, подчёркивание в нём «человеческого измерения». Скоро в 1878 году Фридрих Ницше скажет своё знаменитое «слишком человеческое» в своей работе «Человеческое, слишком человеческое. Книга для свободных умов»...
Об этом Лев Толстой писал прямо, стремясь освободить образ Христа от всего, что противоречило его собственным представлениям и представлениям его учителей — просветителей XVIII века.
В «символах веры » Толстого противопоставление того Христа, которого хочет знать писатель, тому Христу, которого он знать не хочет и не может, сказано очень определенно.
С моей точки зрения у Достоевского, это противопоставление отсутствовало. Противопоставления не было. Был только Христос, которого Достоевский хотел любить. Любоваться им. Но и Достоевский акцентировал внимание только на человеческие качества Христа: «прекрасное», «глубокое», «симпатичное», «разумное», «мужественное», «совершенное». Это тоже пока ещё «слишком человеческое». Может быть, только красота здесь стоит чуть особняком. Для Достоевского это понятие значило гораздо больше, чем просто эстетическая категория.
Так вот, образ Христа — это проблема, которая является одной из центральных в творчестве Достоевского. В таком виде она почти не существовала для Толстого...
Достоевский скончался в 1881 году. Это был момент религиозного кризиса Толстого, момент «духовного переворота». После этого Толстой прожил ещё 30 лет...
Вся жизнь Достоевского проходила в размышлениях над вопросами, которые были актуальны и для Толстого: «Возможно ли веровать?», «Возможно ли серьёзно и вправду веровать?», «Можно ли веровать, быв цивилизованным, то есть европейцем, то есть веровать безусловно в божественность Сына Божьего Иисуса Христа?» (ибо вся вера только в том и состоит), «Можно ли веровать во всё то, во что православие велит веровать?».
Эти формулировки взяты из подготовительных материалов к роману Достоевского «Бесы».
В одном из своих писем Достоевский говорил, что самый главный для него вопрос — как заставить интеллигенцию согласиться с христианством: «Попробуйте заговорить — или съедят, или сочтут за изменника»…
Константин Васильевич Мочульский (1892-1948) в своей книге «Гоголь. Соловьёв. Достоевский» справедливо указал:
«С беспощадной логикой намечается трагическая дилемма — или верить, или „все сжечь“.
Во всей мировой литературе вопрос о возможности веры для цивилизованного человека XIX века не ставился с такой бесстрашной откровенностью, как в этом черновике к „Бесам“.
Спасение России, спасение мира, судьба всего человечества в одном этом вопросе: веруеши ли?»
Таким образом, в ранних «символах» великих писателей заложено очень важное различие.
Лев Толстой со своим «панморалистическим» отношением к жизни хочет слышать Христа. Для него главным является вероучение, выраженное в Нагорной проповеди. Толстой готов восхищаться и вдохновляться этим учением. Христос для Толстого — только учитель. Пусть и великий учитель. Это этический критерий. Но Толстой не хочет, а скорее не может, видеть Христа.
А вот для Достоевского главное — не слышать, а именно видеть. У Достоевского эстетический критерий - определяющий. Для него важно не только учение Христа, но и сам лик Христов. Лик, неразрывно связанный с красотой. Красота лика Христова является, как скажет Достоевский позже, страшной силой, спасающей мир. Спасающей, конечно, и учением, и заповедями...
После первых ужасов большевистской революции и Гражданской войны, русский философ Николай Александрович Бердяев (1874-1948) напишет, что моралистический нигилизм Толстого явился для России глобальным несчастьем, наваждением, соблазнительной ложью, противоядием против которой должны были стать «пророческие прозрения Достоевского»...
И получается, что гуманизм Толстого и Достоевского имеет общие корни, но разные плоды. Можно сказать, что это противопоставление этического и эстетического гуманизма.
На мой взгляд, важно и другое.
У Толстого его «символ веры» жёстко очерчен и замкнут. Выглядит как окончательная формулировка. В ней ничто и никто не может измениться, к тому же она ориентирована на чужое восприятие («человечество»).
У Достоевского наоборот, его «символ» открыт для движения, динамики, творческого переосмысления и, что, опять же на мой взгляд, очень важно, для обогащения своего маленького и несовершенного опыта чем-то принципиально отличным от него.
Но и для Достоевского оппозиция «Христос — истина», сформулированная в письме к Наталье Фонвизиной, представляла большую проблему. К этому сюжету впоследствии Достоевский неоднократно будет возвращаться в своём творчестве. Думаю, что эта оппозиция была камнем преткновения и соблазна для всех образованных современников.
Для всех тех, кто искал веры...
Война, которую секулярный мир, «эксплуатируя» знание, науку и рациональность как фундаментальный жизненный принцип, объявил Евангелию, Христу и Церкви, эта война была вызовом для всех, кому было суждено родиться в XIX веке…
Теперь немного о разных методах — методах Толстого и Достоевского.
Различие методов Толстого и Достоевского является, с моей точки зрения, иллюстрацией сказанного чуть ранее. Причём это различие в методах и творческих, и духовных. Здесь слово «метод» употреблено в широком смысле: это и художественный метод, и духовные установки, и всё, что с этим связано…
Выявление «инстинкта Божества» в живых существах – это метод Толстого. Что это такое?
Вот запись, сделанная Толстым в своём дневнике в 1865 году:
«Вчера увидал в снегу на непродавленном следу человека продавленный след собаки. Зачем у ней точка опоры мала? Чтобы она съела зайцев не всех, а ровно сколько нужно. Это премудрость Бога.
Но это не премудрость, не ум, это инстинкт Божества. Этот инстинкт есть в нас».
Что этим хочет сказать Толстой?
В каждом человеке есть врождённый инстинкт, который и даёт ему представление о Боге. И не только о Боге...
Например, полководцу Кутузову в романе «Война и мир» этот инстинкт дал способ не нарушать естественного хода событий и дождаться, так сказать, естественного конца, когда враг, то есть французы, Наполеон, будет повержен не с помощью каких-то особых военных ухищрений и стратегических планов, а просто потому, что такова логика войны...
Этот инстинкт так же естественен, как нюх собаки или полёт пчелы в поиске пыльцы…
Дмитрий Мережковский назвал Толстого «тайновидцем плоти».
Для Толстого в этом земном мире нет тайн. Толстой знает, о чём думает лошадь, как ступает по снегу собака, куда и зачем летают пчёлы, на сколько именно цветков они должны сесть. Но важно, что это всегда земная перспектива, это всегда «духовная горизонталь». Мысль Толстого, как правило, никогда не поднимается в заоблачные дали. Толстого не интересуют вопросы о бессмертии души, о воскресении. Мысль Толстого привязана именно к земле...
Тот же Мережковский назвал Достоевского «тайновидцем духа». Почему? Потому что, по мысли Достоевского, человеческая природа «соприкосновенна мирам иным». «Миры иные» — это выражение старца Зосимы из романа Достоевского «Братья Карамазовы».
«Миры иные» - это что такое?
Старец Зосима говорит о том, что человеческое «Я» не укладывается в земной порядок вещей, а ищет чего-то другого, кроме земли, «чему тоже принадлежит оно». На земле есть только одна высшая идея — идея бессмертия человеческой души. Все остальные человеческие высшие идеи вытекают из этой...
Если эта идея так значительна для человека, для его бытия, то бессмертие есть нормальное состояние человека и всего человечества. Бессмертие души человеческой, с точки зрения Достоевского, несомненно существует. Сам Достоевский определял суть своего метода (и художественного, и духовного) следующим выражением: «реализм в высшем смысле». Думаю, это важная формулировка.
Что она означает? Дело в том, что сам по себе метод реализма, конечно, был распространён в XIX веке и в XX-м. Реализм — это попытка изобразить действительность так, как она нам представляется, со всеми её хитросплетениями, со всей грязью и так далее и тому подобное…
Но Достоевский говорит, что в этом смысле реализм не изображает действительность, а просто её копирует. За этой «подкладкой», которую мы видим, и которая проступает в трудах писателей, присутствует некоторая религиозная подоснова. Метод Достоевского заключается в том, чтобы найти эту евангельскую подоснову.
Поэтому в романах Достоевского очень часто евангельский эпизод является ключевым.
Ну вот, например, в романе «Преступление и наказание» переломным моментом явилось чтение Соней Мармеладовой Раскольникову повествования о воскрешении Лазаря.
Воскрешение Лазаря — один из главных, ключевых эпизодов Евангелия от Иоанна, четвертого Евангелия. В нём говорится о том, что Христос воскресил четверодневного мертвеца. По всем законам человеческой жизни и логики этот человек воскреснуть никак не мог. А вот Христос его воскресил, и воскрешение Лазаря стало прообразом воскресения самого Христа...
В романе «Братья Карамазовы» для понимания замысла Достоевского важным эпизодом является глава «Кана Галилейская». Кана Галилейская как эпизод взят из Евангелия от Иоанна, из второй главы.
В ней говорится, что Христос совершил своё первое чудо. Он превратил простую воду во вкусное вино. И это чудо, во-первых, первое чудо, совершённое Христом, как его описывает евангелист Иоанн. Во-вторых, это тоже важный с точки зрения логики Евангелия прообраз.
Прообраз страданий Спасителя, указание на его кровь, которая станет искупительной для всего человечества, указание на будущее причащение, на таинство евхаристии...
И воскрешение Лазаря, и Кана Галилейская — мистические эпизоды. Достоевский говорит о том, что реализм в высшем смысле — это вскрытие евангельской мысли в жизни, в действительности...
Сергей Булгаков, выдающийся русский богослов и философ XX века, впоследствии протоиерей Сергий Булгаков, отметил, что оба писателя, посещая Оптину пустынь, у самого известного оптинского старца Амвросия видели, в сущности, одно и то же.
И Толстой и Достоевский видели толпу людей, которая приходила со всей России...
Но Толстой нарисовал картину мрачную, грустную, холодную, без любви и сострадания. И в чём-то безнадёжную. К примеру, герой повести Толстого «Отец Сергий», священник, совершает тяжкий грех и оставляет свое служение.
А вот Достоевский рисует картину светлую, радостную. В чём-то даже весёлую. Например, глава «Верующие бабы» в романе «Братья Карамазовы». Старец Амвросий Оптинский стал одним из прототипов как раз отца Зосимы в этом романе.
Но и Толстой, и Достоевский были причастны к тайне Божьего мира.
Потому и восклицал Достоевский «Не то, не то!», что вместе с Толстым искал, где же оно, это то…
Потому и плакал Толстой о смерти Достоевского, столь дорогого ему человека…
Если понравилась статья - не забудьте ставить лайки. За комментарии буду признателен.
Если интересуетесь жизнью и творчеством Льва Толстого - приглашаю полистать подборку заметок о нём "Лев Толстой. Заметки о жизни и творчестве Льва Николаевича Толстого"(переход по ссылке)