День политзаключённого в СССР получил официальный статус уже после августовского путча в память о голодовке узников мордовских и пермских лагерей, начатой 30 октября 1974 года. Любопытно, что Верховный Совет РСФСР принял решения 18 октября в день митрополита Филиппа, оплатившего жизнью борьбу с опричниной Ивана Грозного. Тема «большого террора» в трещащей по швам стране была более чем популярной. Изданные официально книги Шаламова, Ширяева, Волкова, Нарокова, Лихачёва, Солженицына (художественную и фактологическую ценность «Архипелага ГУЛАГ» оставлю без комментариев) были настоящими бестселлерами, рефрен «Это не должно повториться!» звучал из всех утюгов. В начале 1990-го к Донскому монастырю в Москве выстраивались очереди на выставку Юрия Бродского, посвящённую Соловецким лагерям особого назначения, массовым спросом пользовались вымпелы Леонида Проурзина на тему СЛОНа. Безусловным апофеозом стало открытие Соловецкого камня в сквере у Политехнического музея в непосредственной близости от здания на Лубянке.
Валун, привезённый с Соловецких островов, был открыт 30 октября 1990 года. Хорошо помню тот хмурый день с моросящим дождём и вполне соловецкой моряной (промозглый северный ветер). Мне довелось побывать на митинге, написать репортаж и отправить его на Соловки, где Тоня Мельник включила его в обзор «Соловецкое братство» как «свидетельство очевидца». Для меня это стало первой журналистской публикацией.
До начала шествия мы хотели успеть сфотографировать камень, но попали как раз к моменту, когда сквер оцепили. После небольших приключений на полдороге к Сретенке мы примкнули к шествию. Представляло оно собой довольно большую колонну, над которой развевались красно-сине-белый, Андреевский и какие-то другие флаги. Были там железные флажки с образами Богородицы, Николая Угодника. Сбоку колонну сопровождал «Рафик», из которого на фоне траурной музыки раздавались фамилии, краткие сведения о заключенных и полученные ими сроки. Перед машиной шел старик с нашитым на куртку номером.
Шествие наше вышло на площадь Железного Феликса. Мы вошли в сквер со стороны Политехнического музея. Слева от памятника построена высокая трибуна, еще левее — куча корреспондентов, а за ними — автобус с усилителями. Сквер был заранее оцеплен с трех сторон, скоро по просьбе кого-то с трибуны закрыли и задний выход.
После небольших неприятностей (люди пытались подальше отодвинуться от камня) Евгений Евтушенко сказал: "Подождем старших товарищей". Из «Рафика» вновь стали говорить фамилии. Люди начали зажигать свечи. Оказалось, что поднято довольно много лозунгов. Например:
«КГБ — гарант от правового государства»,
«КГБ не отмыться от крови»,
«Вечная память жертвам коммунистического режима»,
«Вспомним всех поименно
горем вспомним своим.
Это нужно не мертвым,
это нужно живым»
и другие.
Стемнело. В начале шестого подъехал писатель О. В. Волков, и писатель Юрий Афанасьев начал митинг. Следом выступил Сергей Станкевич. Он предложил бывшим заключенным О. В. Волкову и З. Д. Марченко открыть памятник — снять с него покрывало. Мы стояли хоть и недалеко от головы митинга, но мало его видели за спинами корреспондентов.
Слово предоставили Волкову. Он сказал, что памятник жертвам ГУЛАГа и памятник Дзержинскому не могут стоять рядом.
Из речи бывшего заключенного Льва Разгона я больше всего запомнил слова: «Мы ставим этот памятник не себе — при жизни, а тем, кто не вернулся...»
З. Д. Марченко, выступавшая за ним, сказала: «Теперь у нас есть место, куда мы можем прийти, принести цветы, поклониться, привести внуков...»
После нее сидевший в 50-х, ныне депутат Моссовета Булгаков, приведя цифру — 60 миллионов, замученных в советских застенках, — заметил: «В каждом нынешнем демократическом законе — кровь вот этих людей».
Продолжил митинг С. А. Ковалев. Он вспомнил о голодовке заключенных в 1974 г. и сегодняшней, проведенной последними 16-ю политзаключенными в 35-й зоне.
После выступления Г. Алятуняна Алесь Адамович провозгласил:
«Лубянку под памятник!
Лубянку под Мемориал!"
Корякин рассказал, как Ворошилов чемоданами сжигал архивы.
К тому времени над трибуной появились новые плакаты:
«КГБ — вон из России!»
«Коммунизм — религия убийц!»
Е. Евтушенко прочитал поэму. О. Глеб Якунин освятил памятник. В молитве прозвучала вечная память всем погибшим — замученным, сожженным, утопленным — за Родину.
На этом митинг объявили законченным.
Вначале люди заполняли сквер не полностью, но потом масса народу стояла уже и за его пределами. Мы долго не могли выйти. Через какое-то время оказались у камня. Он был оцеплен штатскими, и люди по 3 человека проходили с двух сторон от него. Памятник завален цветами. У выхода из сквера, у клумб люди ставили недогоревшие свечи.
Вечером в ночных новостях объявили, что какая-то группа после митинга требовала возложить к памятнику Дзержинского венки из колючей проволоки.
В следующий раз я попал сюда 1 ноября. Вокруг камня толпа, сам он утопает в цветах. Внизу стоят таблички городов и лагерей, по краям на камне горят свечи. Поверх цветов — лента: «Жертвам коммунистического режима».
Репортаж был опубликован в «Соловецком вестнике» № 1 (18) за январь 1991 года. Кстати, на момент открытия Соловецкого камня мне было 14 лет. В те времена отсутствовали скрепные законы, запрещающие подросткам посещение массовых мероприятий, не организованных властями.
Задачей монумента было сблизить людей в противовес репрессивной машине государства, сделать память о невинных жертвах священной, внедрить в сознание мысль о гибельности и бездушности тоталитаризма. Хотя практически сразу было очевидно, что, например, эмигранты третьей волны, преимущественно евреи, и Национал-патриотический фронт «Память», поддерживая идею увековечивания жертв ГУЛага, вкладывают в неё совершенно разный смысл. Крайне сомнительным, поспешным, конъюнктурным было и решение СГИАПМЗ снять с колокольни лагерную звезду — безусловно, ярчайший символ эпохи...
Но громкие убийства Александра Меня, Игоря Талькова, Владислава Листьева на фоне массового обнищания, расстрела Белого дома, чеченской войны вытеснили советскую историю с актуального поля. С каждым годом сквер у Политеха собирал всё меньше людей: умирали бывшие узники, из политических партий разве что «Яблоко» пыталась поддерживать интерес к теме... А потом с разгрома НТВ началась совсем другая эпоха: дела Ходорковского и Лимонова, убийства Щекочихина, Политковской, Немцова. Болотная площадь, Навальный, объявленный в розыск Невзоров, записанные во враги Макаревич и Шевчук... Плюс целый альманах отнюдь не журналистских статей за «оскорбления», «дискредитацию», «экстремизм», «разжигание розни», «фейки»: почти 58 (с учётом пропаганды ЛГБТ) на место злосчастной, но всеобъемлющей 58-й.
15 лет назад стартовала акция «Возвращение имён» у Соловецкого камня накануне Дня памяти жертв политических репрессий (теперь это называется так), где зачитывались вновь выявленные имена из поныне закрытых архивов. В этом году столичные власти мероприятие запретили «с учётом складывающейся эпидемиологической обстановки, в целях предотвращения распространения на территории города Москвы коронавируса». Недавний массовый праздник с салютом на Красной площади, разумеется, опасности не представлял: цэ ж не шабаш на Хэллоуин! Вот интересно, 6 июня 2023 года исполнится 100 лет со дня основания Соловецких лагерей особого назначения: как среагирует кремлёвская пропаганда на юбилейную дату? Ведь время, когда мы радовались, что средства массовой информации лишились мрачного окончания (в СССР были СМИиП) похоже тоже кануло в Лету.
Камень преткновения, камень на распутье-перепутье: «Ай-яй-яй, туда нельзя!», камень на сердце, камень с плеч... Есть красивая карельская легенда (цитирую по книге «Карельский фольклор», Петрозаводск, «Карелиля», 1992 г.):
Было два брата. Старшего звали Изосим, младшего Савватий. Они на камне пересекли Белое море.
- Почему мы не тонем?
И сразу камень начал немного погружаться.
Старший брат сказал:
- Что ты зря переживаешь, пересечём мы море.
На камне они приближались прямо к Соловецкому острову. На острове они собирались построить монастырь. Три недели они думали:
- Как назовём это место?
Когда они наконец сказали, что назовут Соловецким, камень сразу пристал к берегу.
Затем они начали строить церковь, и строителей пришло много. То, что днём построят, ночью опускалось под землю. Камень, на котором они плыли, надо было водрузить над дверьми. Они думали:
- Как мы поднимем этот камень наверх?
Утром пошли смотреть, а камень уже сам по себе поднялся над дверьми.
Павел Рожин
Рисунок автора