А вот и вторая часть рассказа про странные приключения сотрудника исследовательского института. Первая часть по ссылке https://dzen.ru/media/id/632c5ee60a41ae12b5e45014/63531c5e5247b135d8517ddf
- Он приходит сюда в эту самую столовую со дня основания института. Чаще всего садится за тот столик, где сидит сейчас, но бывает, что вон за тот, у окна.
- Что? Что вы имеете ввиду? Ведь институт, кажется, существует с середины 19-го века!
- Я имею ввиду, что он приходит сюда с даты основания института.
- Это невозможно.
- Невозможно. Но это так. Первый раз я увидел его тут, когда был студентом. Я был студентом, а он точно таким же. Также доедал свой пирожок. Что вы сейчас почувствовали? Страх? Раздражение? Ощущение, что нарвались на шулера, на полоумного старика? Отвращение? Чтоб там ни было, вам сейчас очень дискомфортно, хотя, наверное, и любопытство вас съедает, - профессор улыбался, но не своей обычной доброй улыбкой, а какой-то неприятной, и усы его как будто стали гуще и темнее.
Всё было именно так. Мне было неприятно. Неприятен этот разговор, неприятны изменения, которые произошли с профессором, неприятен этот молодой человек, заурядная внешность которого никак не вязалась с какой бы то ни было таинственностью. Странно, но любопытство я испытывал в последнюю очередь, а, возможно, не испытывал его вовсе. Возможно, я решил, что профессор на старости лет рехнулся, но почему-то это казалось мне маловероятным.
- Я попрошу вас, - продолжил профессор и его тон показался мне совсем сухим, - никому не рассказывать об этом разговоре… Хотя бы пока я жив. И ни о чём больше меня не спрашивать, - он сделал паузу и посмотрел на меня долгим, пристальным испытующим взглядом, мороз по коже пробежал у меня от этого взгляда.
Потом профессор достал из пачки сигарету, сказал, что пойдёт возьмёт себе кофе, вышел из-за стола. Когда он вернулся, его лицо снова было прежним или почти прежним: спокойное, отеческое. Пока профессор отлучался, молодой человек взял свой поднос с грязной посудой, отнёс его и вышел из столовой.
После того дня я больше никогда не видел профессора. Через несколько дней я уехал домой в Москву, а через пару месяцев после этого мы узнали, что Отто Шмитт скончался. Странно, но я почти никак не отреагировал на его смерть - мне было почти всё равно. Уже через несколько дней я забыл об этом.
Я сделал хорошую научную карьеру, стал известным в своей области учёным, я постоянно ездил по всему миру, но как-то так складывалось, что в Дрездене я не бывал.
В следующий раз я попал в тот институт спустя почти сорок лет. Там всё очень сильно изменилось, добавились новые современные корпуса, но сохранилось и то старинное здание, в столовой которого мы обедали с профессором. Жив был и профессор Стравинский - ему было почти сто лет и он был там живой легендой. Он очень плохо видел и слышал, но сохранял абсолютную ясность рассудка.
Я приехал тогда недели на две, график был очень плотным и не находилось времени ни поговорить с профессором Стравинским, ни пойти в ту старую столовую, но вот, практически накануне отъезда такая возможность представилась. Я пришёл к профессору и мы стали говорить о прошлых днях, вспоминать общих знакомых. Конечно же я помнил ту историю со странным молодым человеком, и мне было интересно, знал ли о ней только профессор Шмитт (или всё-таки это был плод его старческой фантазии) или кто-то также был осведомлён об этой истории. Я не спрашивал напрямую, но из косвенного разговора стало ясно, что ничего подобного профессор Стравинский не знал. Мы поговорили ещё некоторое время, затем я попрощался и направился в столовую.
Молодой человек был там. Доедал пирожок. Наверное меня должен был охватить ужас, но вместо этого я испытал страшное раздражение. Это был он. Совершенно точно. Тот же невзрачный персонаж, аспирант или младший научный сотрудник. Я прожил жизнь, почти состарился, ещё немного, и я умру! А он всё будет приходить сюда, есть пирожки и безмолвно над всем потешаться. Над нашей наукой, нашими чувствами, нашим желанием познания, наконец, над нашими короткими и такими, видимо, с его точки зрения бессмысленными жизнями. А может он ни о чём таком и не думает – просто живет себе свою никчёмную вечную жизнь, и на этом всё.
Он доел, отнёс грязную посуду, вышел из столовой. Я направился за ним. Я толком не знал, зачем это делаю (возможно я хотел убить его), но проследовал с ним до вестибюля, вышел на улицу, дошёл до остановки трамвая.
Он сел в трамвай номер девять через переднюю дверь, я же вошёл через заднюю, чтоб быть для него незаметнее, хотя по существу в этом не было никакого смысла, ведь этот человек даже не мог знать о моей слежке. Мы проехали центр города, выехали на окраину. В какой-то момент я заметил, что в трамвае больше нет пассажиров, только мы вдвоём. За окном начались поля, потом лес. Я удивился, что городской трамвай ходит в такой местности, однако быстро вспомнил, что читал в одной брошюре про трамваи (мне всегда нравились трамваи), что иногда они ездят не только по городу, но и за город и решил, что Дрезден именно такое место. Ещё меня немного смущало отсутствие остановок, с другой стороны, ясно, что за городом они должны быть реже. Однако с последней прошло более получаса – что-то было явно ненормально. Я решил подойти и прямо спросить у того человека, почему мы так долго едем, я встал, подошёл к нему и задал этот вопрос. Ответ меня ошеломил.
- Я не знаю точно, но полагаю, это как-то связано с тем, что вы преследуете меня.
Можно было бы подумать, что в этом высказывании содержалась злая ирония, усмешка, но всё было произнесено с такой непосредственной, даже растерянной интонацией, что сомнений не было - человек говорил абсолютно искренне. К тому же он постоянно глядел то себе под ноги, то по сторонам, избегая смотреть мне прямо в лицо.
- Эти трамваи - абсолютно сумасшедшие, - продолжал говорить он будто кому-то другому, - здесь и вагоновожатого-то нет… так, иногда какую-нибудь куклу посадят или ворону.
Я подбежал к кабине и с ужасом обнаружил, что внутри действительно пусто.
- Что здесь происходит?! - закричал я.
- Я не знаю, - человек был по-прежнему как будто растерян и теперь задумчиво смотрел куда-то между стеной и потолком, - я не знаю… - снова повторил он, - самому иногда надоедает.
Я заметался по салону: подбегал к окнам, залезал на скамейки, дёргал двери, затем я подбежал к двери, которая вела в кабину и с удивлением обнаружил, что она поддалась, когда я постарался её открыть. Я вошёл и сел на место вагоновожатого.
- Простите, вы не знаете, за что тут нужно дёрнуть, чтоб трамвай остановился? - я крикнул за спину.
- Не знаю, - услышал я в ответ тот же негромкий серый голос, - попробуйте большой рычаг справа.
Я потянул за рычаг, и вагон действительно стал постепенно сбавлять ход, через минуту он полностью остановился. Открыть двери оказалось несложно.
- Я прошу прощение за беспокойство, но я, пожалуй выйду, - сказал я, воодушевленный успехом, и спрыгнул на траву.
- Ничего страшного, всего хорошего, - раздалось за моею спиной.
Дальше было сложнее - вокруг стоял довольно густой лес и было не совсем ясно, куда идти - самым разумным казалось пойти назад по трамвайным рельсам. Расчёт был прост: я ехал от последней остановки полчаса, от силы сорок минут, скорость была не такая уж большая, так что по моим предположениям часа через два-три быстрого шага я должен был выйти на окраины Дрездена. Я пошёл по шпалам. Идти, правда, по ним было неудобно, но я чувствовал в теле удивительную лёгкость, поэтому неудобства практически не замечал.
Прошло два часа, но лес не кончался. Всё бы ничего, ведь я рассчитывал на два-три часа ходу – так что время ещё не вышло, но меня удивило, и удивило весьма неприятно, что по сторонам нависал всё тот же глухой лес, а ведь когда я ехал, я отчётливо это помнил, видел вокруг поля. “Наверное сейчас они начнутся” - думал я, не особо-то уже веря своим расчётам.
Через четыре часа стемнело, но местность вокруг так и не поменялась. Я сел на шпалы. Странное дело, но я в общем не чувствовал сильного страха или тоски, мне не хотелось кричать или плакать, напротив, я вспомнил, что в рюкзаке у меня есть пара бутылочек пива, которые я сегодня купил, чтоб отвезти друзьям, а также батон сухой колбасы. Я достал колбасу, открыл пиво об шпалу (это оказалось очень сложно, и первую бутылку я просто разбил), уселся и стал откусывать колбасу от батона, запивая пивом. Мне нравилось смывать с языка солёный вкус колбасы холодной пивной горечью, как морской прибой.
Я вспомнил свою жену, которая умерла много лет назад, вспомнил дочь, решил позвонить ей, достал из кармана телефон. Вообще-то я был готов к тому (ну как-то из логики моего странного положения это следовало), что связи нет, однако, сигнал был превосходным. Мы проговорили с дочерью полчаса, после чего у телефона села батарейка. Я лёг спать прямо на насыпи.
Проснулся я от какого-то гула, было почти темно, лишь еле-еле пробивались первые лучи из-за частокола деревьев. Гул нарастал. Через несколько минут на рельсах показалась маленькая дизельная дрезина. В дрезине сидел грузный человек в солнечных очках и с пышной бородой. У человека не было ног, во всяком случае, так казалась в предрассветной мгле.
- Не подбросите до города? - кричал я, на бегу поравнявшись с дрезиной.
- Почему нет! Прыгай! - кричал безногий здоровяк.
Я запрыгнул на дрезину.
- Как тебя зовут? - поинтересовался безногий.
- Александр, - ответил я, а тебя?
- Харон.
- Тот самый?
- Нет, тёзка. Мама так назвала. Теперь все пугаются.
- Я не испугался.
- Хорошо. Ты вообще мне сразу понравился: видно, умный человек и вроде с юмором. Ну, поехали!
Он разогнал дрезину сначала до сверхзвуковой скорости, а потом, наверное, и до скорости света. Мы мчались через какие-то раздутые гиперпространства, временные дыры и очень холодные измерения. Харон был прекрасен и абсолютно спокоен, и я старался не отставать, хотя к горлу то и дело подступала тошнота.