Как разные поэты осмысляют тему войны и вместе приходят к образу поезда, мотивам славянского фольклора и поэзии начала XX века. Исчерпывающий гид по певцам эпохи застоя: Хаски, Манижа, Нойз, Оксимирон, Моргенштерн, Слава Мэрлоу и Маркул
Откуда берется жизнь?
Четверо детей играют на поляне перед гордом, в небе что-то среднее между грозой и вторжением пришельцев, из-за камеры крик: «Он нас убьет», - так начинается клип Хаски, который объединяет в себе краткие версии двух треков «Мир Мух» и «Бог войны».
Мухи в тексте становятся в один семантический ряд со смертью. Нас встречает опустевший город, в котором последний человек отказывается бороться и самостоятельно закрывает «человеческий проект». Мы знакомимся с разными жителями горда: охранником, барыгой, таксистом, все они бессмысленно погибли на пире мух.
«Бог войны» переносит нас от макро уровня к личной человеческой трагедии. Мы ничего не знаем о лирическом герое, только о его отчаянии. Вся песня - это молитва солдата, который просит у Бога войны прожить еще один день. Молитва соединяется с фольклорным напевом: «Ай-да-дари-дари-дари-да», - из-за чего местами песня звучит как очень страшная колыбельная.
Лирический герой просит о жизни в самый разгар пира мух, пира смерти. Начинаясь как стилизация под Булгакова с его описаниями «варев» и «ненавистной прокуратору тьмой», которая нависла над городом, Хаски завершает мысль в прозе: «Люди были охвачены ужасом в результате непонятного явления. Из ниоткуда возникала жизнь. Жизнь, движимая собственной логикой, но равнодушная к людям»
Два поезда
В мире мух живет и Манижа. Однако в отличии от Хаски в ее творчестве больше надежды. Ее лирическая героиня стоит на перроне в ожидании поезда, в котором вернутся люди. Образ ожидания солдат с фронта соединяется с ожиданием возвращения человечности в этот мир. И именно на последнее она и делает акцент: «люди вернуться в людей». Цитата из интервью Юрия Шевчука Катерине Гордеевой. Ожидая возвращения человечности Манжа отказывается от любых форм национализма и говорит, что ее Родина - это планета Земля.
Образ поезда появляется и в треке Markul’a «Конечная станция». Однако если у Манижи - это поезд надежды. Как «Прибытие поезда» братьев Люмьер первый фильм (хотя это заблуждение), который ознаменовал эпоху перемен, технологических, социальных и политических прорывов. То у Markul’a веет «Желтой стрелой» Пелевина (бесконечный поезд-тюрьма для небольшого социума, с которого никто не хочет сходить):
«Когда-нибудь всё это кончится
Конечная окажется станцией
Мы медленно выйдем из поезда
Как будто из галлюцинации»
Окончание «всего» в первых строчках автор также связывает со смертью. Говоря, что после «этого» останется только «Фамилия, имя и отчество». После чего переходит на макро уровень и говорит, что в масштабе мира трагедии эти абсолютно незначительны:
«Новый потоп затушит новый пожар», а наш одинокий шар в космосе этого даже не почувствует.
Аудит негатива
У Вани Нойза есть потрясающий психастенический прием, когда он проводит аудит негатива и в лучших традициях чеховской полифоничности и дает слово оппонентам. Умно звучит, да? Кароч, говорит от лица собирательного хейтера. Например, таким приемом он пользовался в треке «Все как у людей»:
«А ты что-то ******* (говоришь) многовато нам тут
Для заложника режима, сука, с кляпом во рту?»
В клипе на песню «Страна Дождей» Ваня для наглядности стоит перед зеркалом и обращается к себе, задавая, скорее риторические вопросы. Однако кажется, что он задает их себе вполне серьезно. Он обвиняет себя в трусости. В том, что долго не был ни с теми, кто сегодня умирают за «дворец под Геленджиком», ни с теми, кто «против космонавтов с калашами босиком да голышом». Видимо, несмотря на легкость, с которой он говорил в интервью Дудю об эмиграции, отъезд дался ему крайне тяжело.
В песне «Аусвайс» Ваня Нойз так же обращается к себе. Почти скандируя: «Не обеляй себя — ты тоже виноват». Повторяя ту же мысль:
«В бомбоубежище ребёнок издаёт последний писк
Ты всё обдумал, взвесил факторы и не пошёл на риск»
Явно подразумевая осознанный отказ от участия в митингах и решение эмигрировать. В этой же песни звучит очень точная критика социальных сетей, которые сглаживают углы и не показывают настоящий ужас происходящего на любой войне: «Это не смерть, а потенциально неприемлемый контент», - что отзывается рефреном в песне "Иордан", написанной в 2014 году, когда все началось:
«В комуфляжные пятна опять на экранах сложатся пиксели.
Очереди автоматные многократно звукорежиссёр приглушит в миксере»
Однако если в "Иордане" Ваня надеется на то, что "ледянки растают" и "все помирятся", то в "Аусвайсе" он констатирует неизбежное: "Ты должен много — больше, чем когда-нибудь вернёшь".
Пир во время чумы
Еще в песне «Неваляшка» 2013 года Оксимирон обозначает этот парадокс жизни: «Потом был пир во время чумы, а у нас была любовь во время холеры». Странное ощущение продолжающейся жизни на фоне глобальной катастрофы. Эта же мысль часто повторяется и в его новом альбоме с говорящим названием «Красота и уродство». Например, в песне «Празднуй» есть строчки:
«В Греции всё есть и Москва всё вместит
Слева - рестик, справа - арестик»
Также и в новом треке «Ойда» Оксимирон противопоставляет происходящий в мире ужас с размеренной жизнью московской элиты. Наиболее ярко это отражается в двух соседствующих строчках: «Эпиляция в зоне бикини, чистка в зоне оккупации». Истории из двух разных миров. Проблема в том, что из одного.
Как и в треке Хаски "Бог войны" тут присутсвуют ярковыраженные напевы славянского фольклора. Однако динамичность песни не дает ей стать колыбельной.
В треке «НЛО» Оксимирон говорит о чем-то более страшном, чем такое близкое соседство двух разных миров. Он говорит о том, что любовь покинула этот мир. Эта идея очень сильно роднит его с песней Манижи.
«Под это битло
Мои фаны уже стреляют друг в друга
А мы грели друг друга
И нам было тепло»
Первые стали последними
Моргенштерн в новом альбоме «Last one» широко затрагивает тему вынужденной эмиграции. Упоминания этого есть в каждом треке, несмотря на обещание в первой же песне:
«Никогда не думал, что оставим мы Россию
Плохо говорить о бывших — это некрасиво»
Парадоксально, но именно эмигрантская лирика и роднит его с Оксимироном, у которого та была ключевой темой во всем творчестве. И вот, когда Оксимирон ушел от разговора об эмиграции, Моргенштерн - один из главных новаторов русскоязычной музыки, только пришел к ее осмыслению. Тем комичнее выглядит их продолжающаяся перепалка, в которой они иронично цитируют строчки друг друга в своих песнях.
Моргенштерн многократно прибегает к подражанию классиков начала XX века. Например, «Все мы теряли себя на дне этих бокалов» из трека «Дор блю» - чистая есенинщина.
Отдельного внимания заслуживает образ двух девушек, повторяющийся от трека к треку. Стандартный прием начала XX века, мужчина мечется между двумя женщинами, а оказывается, что выбирает между двумя Россиями: царской и советской. Моргенштерн же принципиально отказывается от этого метания, предпочитая оставаться с двумя. Вызов не только себе, но и самой концепции метамодерна (в основе которой и лежит метание как творческий принцип). Либо это настолько авангардно, что мы еще далеки от понимания такого мува из будущего, либо это полное непонимание происходящего в искусстве. Ставлю на первое, Моргенштерн с подачи Славы Мэрлоу многократно интуитивно предвосхищал многие изменения.
И продолжатся 20-ые годы
Главный композитор современной России - Слава Мэрлоу выпустил этим летом трек с говорящим названием "Расстреляй меня", в котором лирический герой обращается к девушке с понятной просьбой. Он говорит, что, когда был известен и никому не нужен, сам нуждался в ней, ее поддержке, но она все делала только хуже.
Полный отказ от действий: уехать, остаться, высказаться. Лирический герой признает свое беспомощность и призывает покончить с этим.
Легко считываются параллели с эмигрантской лирикой XX века. Но в отличии от типичного для прошлого столетия желания умереть в борьбе, герой XXI века стремиться умереть до борьбы, чтобы избежать боли.
Сразу вспоминается Набаковский «Расстрел», в котором герою снится сон о России, как его ведут к оврагу расстреливать. Но он принимает это, более того, желает этого.
Бывают ночи: только лягу,
в Россию поплывет кровать,
и вот ведут меня к оврагу,
ведут к оврагу убивать.
<...>
Но сердце, как бы ты хотело,
чтоб это вправду было так:
Россия, звезды, ночь расстрела
и весь в черемухе овраг.
Расстрел, В. Набоков, 1927
Совсем иначе в этом контексте звучит постоянная музыкальная подпись автора: "Слава, что ты сделал?", - завершающая композицию. Слава Мэрлоу открыл иное прочтение уже знакомой формулировки. Он спрашивает, что же лично он сделал. Ничего. Он оставляет размышления в стороне, фокусируясь на переживаниях и нервах. В этом треке слов не осталось, одни лишь эмоции.
Бум славянского фольклора
Наследие XX века неожиданно роднит последние работы Славы, Моргенштерна и пророческий альбом Вани Нойза "Выход в город", полный отсылок к началу прошлого столетия и предчувствия большой катастрофы, весьма точно описанной в треках "Столетняя война" и "Вуду".
Стихи из альбома переплетаются со старомодным пианино, аранжировками в духе советских ВИА и Дэвида Боуи. Трек "Песня предателя" встает в один ряд песнями Хаски, Окисмирона, Манижи и Славы Мэрлоу, в которых те используют фольклорные славянские мотивы.
Забавно, что "убивая в себе империю" авторы приходят именно к русскому звучанию, в то время как для главных певцов СВО - Shaman'а и Скляра характерна современная американская рок-музыка.
Поиск нового в прошлом, а не в будущем - отличительная черта эпохи застоя. Поэтому в ближайшее время стоит ожидать еще больше треков с переосмыслением народных мотивов и аллюзиями к событиям прошлого.
Люди обязательно вернутся в людей и любовь победит
Ваш краш 💜