Говорят, чужие дети растут быстро... Может, не знаю - так уж вышло, что мне особо не за кем наблюдать. Но мое собственное дите выросло таааак быстро, что я даже не успела толком проникнуться тем, что родитель. Нет, первый год тянулся бесконечно... а, может, даже и первые два. Сейчас, правда, хочется вернуть их обратно, потому что вот тогда я и понятия не имела, кеакое не повторимое это чудо - грудной ребенок. Ну или не совсем уже грудной (кормила я чуть больше года), но вот - совсем крошечный. А дальше время рванулось...
Нет, вот до Лехиных 4х лет я еще как-то успевала отслеживать события и перемены, но он тогда как раз слишком много болел. И очень уж часто приходилось в основном отслеживать не его самого, а его температуру....
В его 4 года я вдруг впервые осознала, что мое любимое дите думает о куда более сложных вещах, чем я привыкла считать. Но... засада. Думать оно думает. А говорить - не говорит. Вот сказать глупость или похохмить - тут да, тут завсегда пожалуйста. А серьезные мысли - чик-трак, заперты на замок.
Как в сказке (причем в какой-то не доброй, в общем-то, сказке) был только один час, когда с сыном можно было поболтать по душам. Когда он был согласен этот самый замок открыть. И этот час подходил для бесед менее всего. Потому что это было 3-4 часа ночи. И только если Леха болел. То есть, то самое время, когда первый температурный приступ у него уже прошел, а второй, утренний, еще не начался.
В общем, поговорить было можно... только спать очень хотелось. И все же обычно я жертвовала сном ради такой вот редкой оказии. Было интересно. теперь я помню многое из того, что он сам уже давно забыл. Например, о его снах или ночных страхах... верней, как... не страхах даже. Он не очень-то и боялся всего того живого, что обитало в комнате, просыпаясь ночами. Ну, вы все, наверное, если захотите, вспомните - чего именно. В детсве практически каждый видел это, и потом приучил себя считать это вот, виденное, плодом воображения, детской фантазией. Но я помню этих ночных созданий реальными. Да и мелкий говорил явно не о придуманном... о странном - да, но имеющем место быть.
Тогда же, года в 4, ну самый максимум - в 4,5, я начала смотреть на Леху не как на малыша. Он казался мне достаточно взрослым и достаточно разумным, чтобы уметь отвечать за себя. В смысле - он был просто обязан отвечать за себя. «Ты, такой большой, подрался с маленьким!» - звучало, когда его «противник» был, самое большее, на полгода младше. А уж если на год... все, практически преступление. Каравшееся, правда, только строгим выговором. Но мое возмущение было таким искренним, что хватало и того. А сейчас вот я нашла его фотку того времени... боги ж мои - малыш малышом. Совсем еще дитеныш.
Семь лет - это вообще большой ребенок. Большущий просто. С таки в больницу-то просится стыдно... но - просилась, оставалась и ни разу не бросила там одного. Пошел новый пик болезней... сильный, даже страшный.
И, один раз... как ножем по сердцу: я вдруг увидела, как он старается не заплакать. Соответсвовать. Быть сильным и взрослым. Тогда ему часто приходилось сдавать кровь из вены. И он терпел... но вот один раз вена не находилаь, перекалывали вновь и вновь. Я знаю, как это больно. И вдруг - Леха запрокидывает голову, и несколько раз быстро, сильно моргает (даже не моргает - часто зажмуривает глаза). Слезы внутрь загонял... а потом иглу вогнали снова - и все ж разревелся. Молча. Только побежало из глаз. А что сделаешь? Не отнимешь же ребенка, картина была такая, что о возможном диагнозе и думать не хотелось. Но Бог был милостив к нам... до сих пор искренне благодарю Его за это.
В общем, в первый класс мы не пошли. Стараниями бабушки учились дома и нам этот год засчитали даже. А второй год уж официально оформляли, как домашнее обучение.
Помню, как собирали каштаны и шуршали осенними листьями... потом почему-то никогда не удавалось вдоволь отдаться этим замечательным занятиям - а вот в те две осени мы это делали, и часто. Помню, как Леха радовался зиме, снегу, горкам, ледянкам, санкам... как осваивал прописи, и какой у него красивый был почерк (когда он начал писать, как курица лапой, я не отследила).
Помню, как пошел в третий класс, и я стала дарить ему подарки - за то, что не болел неделю, две недели, месяц... сначала это были редкие подарки, потом все чаще.
И вот вдруг он уже все мои любимые детские (и не только детские) фильмы посмотрел... и читает Крапивина... и одежду прям вот в совсем детских магазинах не найти, надо искать там, где есть на подростков - растет быстро.
И вот тут вдруг я оглянулась. Боги мои, а он у меня уже не в младшей же школе! Уже - в средней. Когда успел?! Уже и драки стали не малышовые, а всерьез, и обиды - тоже. Но ведь по-прежнему - молчал. Редко-редко, в те самые «заповедные» ночные часы мы могли серьезно поговорить. И, как прежде - если только болел.
А вот он уже сам решает, как будет проходить его ДР, не просто - кого позвать, кого нет, но именно - как. Что купим из угощений, стоит ли проводить дома или в кафе, вместе или по отдельности будут приглашены его ровесники и «взрослые» гости - наши с ним общие друзья. Хотя, при этом. абсолютно счастлив, получив в подарок медведя размером «почти с себя». Так как - это его любимый размер.
И новая неожиданность - уже сам ездит на велике не только по окресным дворам, но и далеко. Даже очень далеко... и я, сцепив зубы, отвечаю разрешением на каждый его звонок: «А можно мы проедем еще немного по направлению туда-то?». Хотя знаю, что там дороги, по сути, без тротуаров... можно запретить? Да можно, вообще не вопрос. И - вернется. Только вот в следующий раз я уже не буду точно знать, где он. Не станет звонить. Что не запрещено - разрешено. Нет уж... пусть лучше звонит.
А потом вдруг: «Забирайте мои документы, я перехожу в другую школу». Не посоветовался, не спросил, не попросил... поставил перед фактом. И перевели. И уже, страшно подумать, седьмой класс.
И... долгожданное, пугающее и радущее: Леха едет в лагерь. Сам, один, на две недели. Впервые - один. Но дело-то не в том! дело-то в том, что он едет _в наш_ лагерь. В тот самый, в который мы когда-то одинаково были влюблены с его папой, сперва побывав там детьми (я так и не однократно, для меня слова «август» и «лагерь» все детсво означали одно и тоже), а потом и поработав там - не один год. Этот лагерь сменил кучу баз и названий (хотя и оставался всегда «Ровесником») от Школы комсомольского актива до лагерных сборов по программе «Лидер»... но сохранил свою суть - идущую еще от коммунаров и «Орленка». Свои песни, свои «орлятские круги», сам свой дух. И страшно было, ох как страшно, что Леха эт вот суть, этот вот дух лагерный - не примет. Отторгнет. Могло так быть? Да запросто. Иное время, иные ценности, иными растут дети...
Мы его не просто в лагерь тогда отвозили, мы ему самое дорогое свое готовились открыть и показать: «Вот, сомтри... мы так жили. Мы вот так живя - были самые счастливые...»
Принял! Без сомнений и раздумий. Окунулся с головой в эту жизнь, звонить забывал! Вернулся с сияющими глазами. И... выросшим.
Ну, нет, конечно не взрослым. Но и не ребенком. Подростком. Детсво закончилось этим вот августом - окончательно. Стремительно начали появляться новые компании, начал пропадать до поздна то в клубе ролевых игр, то в КСП, то у новых приятелей и от туда, и от туда... Обвешался фенечками и разного рода амулетами, заимел себе летнюю шляпу по типу ковбойских и круглые зеленые очки, не вылезал (да и сейчас почти не вылезает) из клетчатых рубах. Стал на пол головы выше меня, и уже я донашивала его кроссовки - те, что и надеть успел пару раз, так быстро росла нога.
И вот уже почти не видим его дома, и не отпрашивается на рок-концерты, а ставит в известность, что идет. И провожает девочек до их дома - по темноте. И получает в глаз от пьяной компании, потому что одет «не как все», но продолжает упорно одеваться так - ярко, вызывающе.
И вот получает паспорт. И сам начинает подрабатывать.
И сам решает поступать не в институт, а в техникум - уходит из 10 класса.
И вот уже НГ встречает не с нами, и не всегда даже в своем городе. И все чаще остается дома один, когда мы уезжаем. Все на дольше. Едет в Питер, на две недели, один - впервые. И первый поход - без взрослых...
И вот - ему 18. Уже. Прямо сейчас. Мне радостно, и страшно.
Ведь если я где-то что-то недоложила в него в детстве - все. Поезд ушел. А я только моргаю этому самому поезду в след и думаю: «Как так-то? Вот только же у меня был _маленький_ ребенок? Куда делся? Почему я почти и не заметила?...»
И мне немного страшно. Ведь если я вот так умудрилась не заметить, как он вырос, значит, процесс однозначно был пущен на самотек. Какое такое воспитание? Не, не слышали...
Были разговоры, были поездки, были фестивали... были книги - вслух, были стихи и фильмы - вместе... Было просто хорошо - вместе.
Я никогда не жила только им. Но я жила прозрачно для него. И он всегда видел, чем я горю, что я делаю, как я живу... писанина ли, друзья ли, кукольная миниатюра ли - все и всегда было ему открыто и доступно. К чему-то присоединялся, к чему-то - нет.
Но воспитание ли это? А я не знаю. Но - что выросло, то выросло. Как там было в песне у кого-то из выпускников:
Что выросло - то выросло,
Уже не изменить.
Воспитанное сыростью
Заплаканной любви.
Надеждой окрыленное,
Насмешкой опаленное...
Такое не смышленое -
Расти еще, расти...
И, конечно, впереди еще много всего... но это все будет уже с каких-то иных позиций. Не как с ребенком... иначе.
Такие дела. )