Глобальные и локальные темы о прошлом, настоящем и будущем дальневосточной науки поднял в ходе эксклюзивного интервью ИА PrimaMedia новый председатель ДВО РАН Юрий Кульчин. В ходе серьезного разговора о ценности загоризонтного мышления и новой версии "главной проблемы России на букву "Д"", нашлось место и байке о птицах и лягушках, и анекдоту про политиков и ученых, и героям русских сказок.
Получилась невероятно насыщенная и откровенная беседа, которая позволяет взглянуть на российскую науку глазами мудрого и ироничного академика РАН Юрия Кульчина.
— Юрий Николаевич, не так давно вы вступили в должность председателя ДВО РАН и наверняка столкнулись с рядом проблем. С чего пришлось начинать?
— Первая проблема, с которой сейчас пришлось столкнуться — это мобилизация. И это коснулось не только нас. Здесь много непонятного — например, на студентов в отличие от преподавателей мобилизация не распространяется. Как быть? Такая ж ситуация и с наукой. В ряде случаев начали призывать кандидатов, докторов наук. Зачем? Думаю, постепенно все встанет на свои места, нужно время, чтобы разобраться.
Вторая актуальная проблема — нам нужно выстроить диалог с властью и промышленностью. Мы всегда к этому стремились. Сейчас, как никогда, этого требует ситуация, она сильно изменилась, особенно за последние несколько месяцев, а ментальность — нет. Чиновнику пока трудно перестроиться и начать говорить с наукой на одном языке.
Я поднял протоколы наших заседаний еще 80-х годов, и оказалось, что тогда стояли те же самые вопросы: обеспечить связь науки и промышленности. Мы снова возвращаемся к тому, с чего начинали.
Любое производство достаточно консервативно. Производственный процесс запустили, все отладили, он идет. А начинаем внедрять что-то новое, и весь процесс необходимо перестраивать. На это надо потратить время, средства, усилия. Предприятию это не выгодно. Но в то же время, если не будет внедряться новое, то предприятие очень быстро станет аутсайдером на рынке. Что, собственно, сейчас и происходит.
Я прихожу на предприятие, приношу новую разработку, а мне директор говорит: "Нет, у меня план, я его должен выполнять в первую очередь". И он в какой-то мере прав. Но тут должна быть воля власти на то, чтобы обязать предприятия внедрять разработки от науки. Так, кстати, делают в Белоруссии. Там наука востребована. Мы недавно там были — очень много разработок внедрено. Даже вино делают по собственным разработкам, также много разнообразной высокотехнологичной продукции, в том числе и из картофеля и т.д.
— Когда, на ваш взгляд, был период наивысшего благоденствия науки?
— 60-е, 70-е годы. Тогда страна активно, динамично развивалась, еще ресурсы были, было действительно много чрезвычайно важных решений. В науке и в 90-е годы были классные идеи. Но перестало хватать ресурсов.
— Денег?
— В первую очередь. Страна оказалась в кризисе. На науку перестало хватать средств, а задачи были поставлены прогрессивные. Мы думали о полетах на Марс и на Луну, океан тогда не казался нам просто резервуаром воды, а была программа "Мировой океан" на Дальнем Востоке. Мы были лидерами в этом плане. Океан рассматривался совсем с другой точки зрения — как будущее развитие страны, кладезь биологических, минеральных и энергетических ресурсов.
— Как же мы так деградировали?
— Когда мы пришли в так называемую рыночную экономику, задались вопросом: зачем нам вкладываться во что-то, ведь можно все купить. Вот приходишь к чиновнику: "Можно сделать это и это". Он: "Зачем? Я готов это купить и не хочу ждать". К чему это привело? Мы утратили инициативу.
В первую очередь свернули систему качества, которая контролировала все. Ты покупаешь товар, и он совершенно не соответствует тому, что написано на упаковке. Раньше ты купил в магазине продукт, и он одного и того же качества что в Москве, что во Владивостоке, что в любом другом городе России. А сейчас что делается: вид у товара замечательный, а внутри — сплошной вред. Качество практически никто не контролирует.
Второй момент — с предприятий ушла отраслевая наука. Академическая наука не может напрямую транслировать разработки на производство, их кто-то должен довести до внедрения. А этого звена, как оказалось, нет.
Еще одна сложность, которая появилась — большинство крупных промышленных предприятий на Дальнем Востоке входят в холдинги, которые управляются из Москвы. А это значит, что здесь, на местах, нет возможности быстро принимать решения.
Все решения — из центра. А для большого холдинга предприятие на Дальнем Востоке — лишь один элемент системы, чего ради него суетиться. Правительство декларирует восточный вектор развития. Но все институты развития так и остались в центральной части. Это сильно осложняет процесс взаимодействия.
Вот недавно подавали один из наших проектов на конкурс. На нем стоят резолюции и Правительства Приморского края, и администрации Владивостока, и местных предприятий. Но проект не был поддержан. Видимо, министерствам в Москве, виднее, что нам здесь нужно.
— То есть правильно понимаю, что самая большая проблема — это власти и науке услышать друг друга?
— Думаю, да. У меня был такой пример. Во Владивостоке 90-х годов всегда были проблемы с теплосетями. То тут прорвет, то там. Дай, думаю, предложу администрации города, что в конце отопительного сезона полетаю на вертолете над городом с тепловизором, сниму температурную карту, и будет видно, где у нас проблемы с теплосетями. За лето проведете работы, восстановите все это дело. Я замучился это предлагать и доказывать значимость этого проекта. Потом появился какой-то чиновник, посмотрел и сказал: "Нам это не надо". И ушел. Нужно понимать. Чиновнику проще зимой раскапывать, где прорвано, платить сумасшедшие деньги, потому что это освоенные объемы, а не профилактика. Так у него объем работ на годы вперед есть.
— Конечно. Только для России ямочный ремонт характерен.
— У нас зачастую хорошие идеи превращаются в кампанейщину. Сейчас это происходит с проектами по Дальнему Востоку, Арктике и Северному морскому пути. Власть и наука как будто разных полюсах находятся. А ведь только во взаимодействии возможно найти правильное решение. Помните, как в анекдоте про Авдотью Никитичну и Веронику Маврикиевну? Маврикиевна спрашивает Авдотью Никитичну: "А кто ж перестройку придумал? Ученые или политики?", — "Конечно, политики", — "А почему так считаешь?" — "Ученые сначала на животных все проверяют".