⇦ предыдущая часть
14. Иркутск
На нас, едущих из далёких окраин Сибири, Иркутск производит впечатление уже европейского города, а не жалкой на него пародии. Улицы в Иркутске широки, здания прекрасны, много очень хороших гостиниц, магазинов; есть городские сады, даже театры. Есть книжный магазин, к чему мы совсем не привыкли.
Вообще въезжая сюда, мы были приятно удивлены и обрадованы. Иркутск известен не столько своим настоящим, как славным прошлым, когда золотопромышленники и разные авантюристы Сибири прожигали здесь жизнь. Лотереи, балы и оргии их славились на всю Сибирь, которую в этом отношении удивить трудно. «Но теперь не то»… Жизнь Иркутска скромна, тиха и очень скучна, как и вообще в провинции.
Понятно, в городе нет освещения и мостовых. Со всем этим мы помирились, приехавши в гостиницу. Опять запахло Европой: номера хорошо меблированы, порядочные рестораны, и в два дня мы всё-таки приняли, хотя немного человеческий вид.
Здесь мы вот уже почти за полтора месяца в первый раз узнали, что делается на свете, и прочитали свежую газету. Когда я почувствовал, что могу ехать дальше, я с сожалением покинул свой номер.
15. На лошадях до Красноярска
Дорога по эту сторону Иркутска производит совсем особое впечатление: во-первых, зажиточных сёл и довольно хороших далеко более чем раньше. Сёла идут по тракту в расстоянии 20 вёрст одно от другого; почти все с церквами. Если где церквей и нет, то есть часовни, где служит раза 2-3 в год священник, приезжающий из соседних больших сёл. Дома часто крыты тёсом, окна со ставнями… Хотя, понятно, есть и покосившиеся, убогие домики; но всё-таки вы получаете впечатление зажиточности.
Есть и такие сёла, например, Тулун, что не только не уступят, но и далеко превосходят среднесибирские и восточносибирские города, вроде Канска, Нижнеудинска и т. д. В Тулуне есть даже трёхэтажные каменные дома.
Во-вторых, города, например, Канск, хуже наших станиц средней руки. Я уже не говорю про отсутствие мостовых и т. д; но самый вид городов вводит вас в заблуждение.
В Канске я спрашиваю почтосодержателя; «Где же город?» – «А вот, отвечает, махая неопределённо в воздухе рукой». – «Где вот?» – «Да вот и город». Но перед вами только две-три улицы с жалкими домами и больше ничего.
В третьих, как-то бьёт в глаза необыкновенное пьянство. Кабаков, кажется, более чем домов. Иногда проезжая через село в праздник, видишь улицы, сплошь покрытые «мёртвыми телами»… Везде группы сидящих на земле, с ведёркою-сулеею (кто в теме, поведайте, что за предмет, интернет не знает) сивухи в центре; везде крики и песни.
Кое-где кучки тесно сидящих кружком мужиков в глубоком молчании, - это мечут «банк».
Вообще здесь большинство занимается извозом, как говорят, живут «бичом». Часто целый год ничего не делают, везут зимой чай из Иркутска в Томск, зарабатывают на 3-4 лошади до 300 рублей и опять лежат на боку целый год. Хлебопашество – в полном загоне, хотя много хорошо родящей земли.
С проведением железной дороги все эти сёла ожидает полный кризис: «бич» придётся бросить! Нелегко будет с ним расстаться человеку, жившему бичом десятки лет, и от лёгкого труда обратиться к сохе… Много будет здесь и драм и трагедий! А теперь вы видите везде у станций массу праздно стоящего народа с кнутами, - это «вольные», предлагающие вам свои услуги везти на своих лошадях, при неимении почтовых.
Овёс страшно подорожал: с 20 копеек за пуд стал 1 р. 20 к.; но никто из них и рукой не пошевелит, чтобы обрабатывать пустые, лежащие сбоку поля. Поэтому распущенность населения и лень – превосходит всякое описание. Что же касается до самой дороги, то здесь заметен хозяйский глаз: по всей Иркутской области идёт чудное шоссе, которое нельзя и сравнивать с забайкальским.
После первых же станций за Иркутском идут леса на многие сотни вёрст по тракту. Леса чередуются: то чисто хвойные, то лиственные. Всё время приходится ехать как бы в огромном зелёном коридоре. Огромные деревья стеной стоят сейчас же за дорогой, и такие стены идут без конца и края. Вида поэтому нет никакого. Только иногда дорога вдруг идёт под гору, показывается над рекой село, потонувшее в лесу, а там опять леса и леса. Лугов, полей и сенокосов не видно вовсе. Они стали видны только близ Красноярска.
Отмечу, как курьёз, следующий факт: у меня было мелких денег довольно большая сумма, но непредвиденные расходы все их поглотили. Остались одни сторублёвые. Вот тут-то я и познал всю горечь бытия. Надо платить на станции прогонных 1 р. 73 к., но сдачи нет и разменять негде. Пришлось ходить по дворам и молить Христа ради. Едва собрали на сто рублей мелких; но зато за размен и заплатил пять рублей.
Станции также здесь лучше и опрятней забайкальских; но как бы ни было хорошо, а уже 2500 вёрст на перекладных с пересадкой каждые 20-25 вёрст до такой степени меня измучили, что я мечтал о железной дороге, как о недосягаемом блаженстве. Когда верстах в 70 от Красноярска показались рельсы, я уже считал, что нахожусь почти дома, хотя это «почти» составляло 5000 вёрст.
Но вот, наконец, после трёхнедельной езды на лошадях показался впереди и город Красноярск. От восторга, как говорится «в зобу дыханье спёрло»… После переезда широкого и быстрого Енисея, не обращая внимания на город, едва ли представлявший из себя что-нибудь занимательное, я помчался прямо на вокзал железной дороги.
О великом сибирском тракте, прежде чем расстаться с ним, я считаю долгом ещё сказать несколько заключительных слов.
Газета «Донская речь» № 315 от 12 декабря 1896 года.
⇦ предыдущая часть | продолжение ⇨
Навигатор ← Необъятная Россия
