Далее будет диалог из книги, который почему-то очень откликнулся....
ДИАЛОГ МЕЖДУ МИРАНДОЙ И КАЛИБАНОМ
М. (Я сидела на кровати, курила. Калибан – на стуле, на своем обычном месте, у открытой железной двери. В наружном подвале работал вентилятор.): Что вы думаете о водородной бомбе?
К.: А что о ней думать?
М.: Ну что-то вы же должны думать?
К.: Надеюсь, она на вас не упадет. И на меня тоже.
М.: У меня создается впечатление, что вам не приходилось общаться с людьми, которые всерьез воспринимают то, что происходит. (Он создал обиженное лицо.) Ну давайте попробуем еще раз. Что вы думаете о водородной бомбе?
К.: Если я и скажу что-нибудь всерьез, вы этого всерьез не примете. (Я уставилась на него и не отрывала взгляда, пока он не заговорил снова.) Это же ясно. Ничего тут не поделаешь. Никуда от нее не денешься.
М.: И вам все равно, что случится с человечеством?
К.: Все равно – не все равно, какое это имеет значение?
М.: О господи.
К.: Нас ведь не спросят.
М.: Послушайте, ведь если нас будет много, нас, тех, кто считает, что ядерное оружие – это зло и что честный народ, честное государство и помыслить не должны о том, чтобы это оружие у себя иметь, какими бы ни были обстоятельства, правительству придется что-то делать. Правда?
К.: Тоже мне, нашли на что надеяться.
М.: А с чего, вы думаете, начиналось христианство? Или еще что-нибудь такое? С крохотной горстки людей, которые верили и надеялись.
К.: Ну а что будет, если русские нападут? (Он полагает, это убедительный аргумент.)
М.: Если нужно выбирать, я предпочитаю, чтобы они завоевали нас, а не мы бросали водородные бомбы на них. И всегда я буду за это.
К. (шах и мат): Ну, это пацифизм.
М.: Конечно же – пацифизм, эх вы, бездушный человек. Если хотите знать, я прошла пешком от Олдермастона до самого Лондона[60]. У меня не так уж много свободного времени, но я не жалею, что часами стояла на улице, раздавая листовки, надписывала конверты с воззванием, пыталась переубедить таких же, как вы, несчастных, которые ни во что не верят и за это и вправду заслуживают, чтобы на них сбросили бомбу.
К.: И ничего это не доказывает.
М.: Я просто в отчаянии. (Тут я немножко жульничаю, я не все смогла ему сказать. Но здесь я хочу записать не только то, что действительно сказала, но и то, что хочу сказать.) В отчаянии оттого, что людям в этом мире не хватает сочувствия, любви, здравого смысла. Оттого, что кто-то может запросто рассуждать о возможности сбросить ядерную бомбу, не говоря уже о том, чтобы отдать приказ ее сбросить. Оттого, что нас, неравнодушных, всего лишь горстка. Оттого, что в мире столько жестокости, подозрительности и злобы. Оттого, что большие деньги могут превратить абсолютно нормального молодого человека в злого и жестокого преступника. Способного совершить то, что вы сделали со мной.
К.: Так и знал, что до этого дойдет.
М.: Да вы же – неотъемлемая часть всего этого. Ведь все, что есть в мире свободного, честного, – все это заперто на замок в отвратительных тесных подвалах! Людьми, отупевшими от равнодушия.
К.: Знаю я вас. Вы все считаете, что мир должен быть устроен только так, как вам надо, чтоб все шло по-вашему.
М.: Ну тут вы попали пальцем в небо.
К.: Уж я-то знаю. Я был в армии простым солдатом. Такие, как я, имеют право только приказы выполнять. (Тут он по-настоящему вышел из себя – насколько мог.) И пусть попробуют отказаться.
М.: Зачем же застревать на том, что было раньше? Теперь вы богаты, нет никаких оснований считать себя обиженным судьбой.
К.: Разве все дело в деньгах?
М.: Во всяком случае, теперь никто не может вам ничего приказать.
К.: Где уж вам меня понять.
М.: Ну почему же? Прекрасно понимаю. Я знаю, вы вовсе не тедди-ненавистник[61]. Но в глубине души вы прячете ненависть. Из-за того, что по положению ниже кого-то. Что не умеете четко выражать свои мысли. Они хулиганят и крушат все вокруг, а вы сидите и злитесь на весь мир. Сидите и твердите себе: «Делать добро людям? И пальцем не шевельну. Помочь человечеству выжить? Да пусть оно катится подальше, это человечество. Надо о себе позаботиться, а оно и так обойдется». (У меня было такое чувство, что я бью его наотмашь по щекам и он вздрагивает от пощечин.) Какой кому толк от ваших денег, если их не использовать по назначению? Вы хоть понимаете, о чем речь?
К.: Да.
М.: О чем?
К.: О, вы, конечно, правы. Как всегда.
М.: А вы, как всегда, иронизируете?
К.: Вы точно как моя тетушка. Вечно распространяется о нынешней молодежи и о том, как люди нынче себя ведут. Что всем все равно и всякое такое.
М.: Вы говорите так, будто гордитесь тем, что не правы.
К.: Чай будете пить?
М. (сверхчеловеческим усилием воли): Ну хорошо, давайте на минуту предположим, что все то доброе, что человек может сделать ради человечества, ни к чему хорошему не приведет. Такое предположение смехотворно, но допустим. Но ведь речь идет о каждом из нас. Я не думаю, что Движение за ядерное разоружение способно поначалу сколько-нибудь значительно повлиять на действия правительства. Здесь приходится смотреть правде в глаза. Но те, кто участвует в этом движении, показывают и себе и другим, что им не все равно, что будет с человечеством. Это помогает хотя бы сохранить самоуважение. И помогает увидеть всем другим – ленивым, злым, обиженным на весь мир, утратившим надежду, всем, похожим на вас, – что есть такие, кому небезразлично, что кто-то принимает близко к сердцу судьбы мира. Мы пытаемся пристыдить вас и этим заставить вас задуматься. И начать действовать. (Молчание. Потом я закричала.) Да скажите же что-нибудь!
К.: Я понимаю: это нехорошо.
М.: Ну так сделайте же что-нибудь! (Он вытаращил на меня глаза так, будто я настаиваю, чтобы он вольным стилем переплыл Атлантику.) Послушайте. Один мой друг прошел пешком до американской военной базы в Эссексе. Вы слышали про эти марши? Их, разумеется, остановили у ворот, а потом к ним вышел сержант охраны, и они поспорили, и спор вышел очень горячий, потому что сержант этот думал, что американцы – это что-то вроде средневековых рыцарей, а Англия – прекрасная дама, которую надо выручать из беды. Что без ядерных бомбардировщиков не обойтись, они совершенно необходимы и тому подобное. Постепенно, пока шел этот спор, участники марша стали осознавать, что этот сержант вовсе не такой ужасный человек, что он им даже нравится. Потому что он искренне и честно отстаивал свои взгляды и верил в то, что говорил. И не только мой друг рассказывал И я всегда думаю о том, что вы сказали.
М.: Да ничего подобного. Вы превратили свой мозг в склад, где все, что вы от меня слышите, хранится в тщательно упакованном виде. И навсегда исчезает.
К.: А если бы я захотел отправить деньги этим, ну, как их… По какому адресу?
М.: Только чтоб купить мое одобрение?
К.: А что в этом плохого?
М.: Конечно, нам нужны деньги. Но еще больше нам нужно сочувствие. А мне не кажется, что в этом смысле вам есть что отдать. Вы не можете выиграть в матче, всего лишь заполнив карточку «Спортлото».
К. (после неловкой паузы): Тогда до вечера.