Александр Дюма делится с нами интересными сведениями: “Другим не менее важным историческим фактом… являются простые векселя. Эмад-эд-Дин рассказывает о после багдадского калифа, возившего за собой нефть и тростник для зарядов, а также пять человек, которые умели перегонять нефть и метать заряды (как известно, нефть — то же самое, что греческий огонь).
Кроме того, у этого посла было платежное обязательство на двадцать тысяч золотых на торговцев Багдада. Таким образом, простой и переводной векселя не являются изобретением современной торговли, ибо они были в ходу на Востоке еще в 1191 году” (“”Белые и синие).
Принято иронически относиться к Александру Дюма как к историку. Это несправедливо во всех отношениях. В лучших своих романах (“Графиня де Монсоро” и др.) он отклоняется от некоторых исторических фактов, но делает это в угоду более важной для него художественной правде и имеет на это право, ибо, как утверждает Аристотель, “поэзия философичнее и серьезнее истории”.
И остается только сожалеть, что в более поздних романах Дюма в угоду филистерам, ничего не понимавшем в искусстве, укротил свое могучее воображение и подчинил его прозе исторических фактов. Грустно смотреть, как Гулливер сам связывает себя, чтобы избежать насмешек лилипутов.
В незаконченном романе “Волонтер девяносто второго года” Дюма посрамил Тьера и даже указал на некоторые ошибки Мишле.
Но для искусства было бы лучше, если бы он этого не делал и по-прежнему доверял своему вдохновению.
Потому что правда искусства выше скрупулёзной исторической точности.