*мистическая история*
Маленькая девочка шла одна по зимнему лесу… И ей было очень страшно…
«Вдруг сейчас из-за деревьев выбежит волк и набросится на неё…»
Очень холодно сегодня. На руках у девочки шерстяные варежки, которые ей подарила тётя Галя, а на ножках новые валеночки. Эти валенки, ей купил в сельмаге дедушка, оттого ножкам было хорошо, а ручки немного мерзли.
Летом они иногда ходили с дедушкой Васей по тропинке через этот лес в село Кленовка. Там дедушка покупал хлеб, крупу, масло, а ей, своей маленькой внучке Леночке, вкусные-превкусные конфетки. Однажды в магазине они увидели белые красивые валеночки, и дедушка купил их внучке на зиму.
Снежок скрипел у девочки под ногами. Она слушала этот скрип и тихонько плакала. Ей было до боли в сердечке жалко дедушку. Дедушка остался в доме один – и он был уже неживой.
Зимой дедушка любил спать на печи, а Леночка уютно прикатывалась к нему под бочок. Дедушка очень интересно рассказывал ей о своём далёком детстве и даже сказки иногда ей придумывал. Под его тихий ласковый голос девочка засыпала, и ей снились счастливые добрые сны.
Утром, когда она просыпалась, дедушки рядом с ней уже не было. Он топил печь, готовил завтрак, управлялся по хозяйству. Хозяйство у него небольшое, десяток кур да пёс Бернар. Бернар большой и лохматый. Летом он куда-то исчезал, а зимой появлялся и жил у деда во дворе. Пёс этот был приблудный.
Как-то зимой вышел дед из сеней, смотрит, а на крыльце сидит огромная собачища и, поджавши хвост, скулит негромко: жалобно и протяжно. Дедушка тогда пожалел животное: отогрел в избе, накормил, тёплую будку во дворе ему сколотил и Бернаром назвал.
В будке Бернар перезимовал, а весной вдруг исчез. Погоревали дед с внучкой по Бернару да со временем и забыли о нём. Но в начале следующей зимы Бернар неожиданно объявился опять. Леночка очень обрадовалась, а дед вынес ему миску жирных щей и даже с косточкой. Пёс восторженно и с взвизгиванием скулил. И пока, по-человечьи встав в полный рост и опершись передними лапами о дедову грудь, он не облизал старику всё лицо, к еде не приступил.
Девочка любила Бернара, и он отвечал ей взаимностью. Когда он видел девочку, глаза его излучали, казалось, какую-то человечью радость. Девочка вскарабкивалась на мягкую, лохматую спину Бернара, а умный пёс осторожно катал её по двору. Дедушка сидел на крылечке, курил и, глядя на них, тихо посмеивался.
Но в эту зиму Бернар не пришёл. Дедушка ждал его. Он подолгу стоял на крыльце, опять курил и все всматривался в сторону леса, но Бернар так и не появлялся.
– Дедушка, а почему ты его Бернаром назвал? – как-то спросила Леночка.
– Давным-давно, когда я ещё пацанёнком был, отец мой привёз с ярмарки щенка. Щенок вырос и стал большим лохматым псом. Отец его Бернаром называл. А все потому, что, обнищавший в годы революционного лихолетья оголодавший барин, у которого папа мой выменял породистого щенка за мешок картошки, сказал, что того щенка так и зовут – Бернаром. Наш пес на того Бернара шибко похож, вот я также его и назвал.
И долго потом растолковывал дед любопытной малышке, что такое «революционное лихолетье» доступным для неё языком...
...Вот идёт девочка одна по страшному лесу, вспоминает про то, как дедушка всегда ласково с ней разговаривал, какие интересные сказки рассказывал, книжки ей читал. А ещё вспоминает, как у Бернара на спине она каталась.
От воспоминаний этих милых… хороших, слёзы на щеках её высохли и даже страх почти пропал.
А ещё один разговор с дедушкой вдруг припомнился:
– Дедушка, а где папа и мама мои?
– Уехали они очень и очень далеко.
– А что они там делают, в этом «далеко»?
Старика вопросы девочки застали врасплох. Врать ребёнку ему было неприятно, и он отвечал с некоторой досадой:
– Не знаю, что они там делают... Работают, наверное.
– А скоро они к нам приедут?
– Ой, не знаю, внученька. Когда вырастешь и станешь большой, тогда, может быть, и приедут.
– А долго мне ждать, – вздыхал ребёнок.
Знал, конечно, дед Василий Иванович, что живут где-то на белом свете: и мать – кукушка, и папа – негодяй. И совесть их нечистая спит непробудным сном... до поры до времени.
У Василия Ивановича в Кленовке жила кума – Татьяна. С мужем её, Михаилом, царство ему небесное, они, как братья были – в войну партизанили в одном отряде. И так случалось, что жизни друг другу часто спасали.
Четыре года назад осиротела Татьяна – помер её ненаглядный Миша.
Из далёкого сибирского местечка прилетел на похороны отца крестник Василия Ивановича – Санька. Помнил Василий Иванович Саньку пацаном голопузым, а сейчас, поди ж ты, солидным человеком крестник-то его зделался. Он теперь военный, и звание у него серьёзное – полковник. Нынче никто из земляков его Санькой уж не зовёт, а почтительно – Александром Михайловичем величают.
…Леночке в ту пору годик минул – второй пошёл. На поминках она тихонько сидела у деда на коленях и с любопытством таращила свои большущие синие глазоньки на незнакомых людей.
Вышли мужики из горницы в сени покурить, покинув невесёлое поминальное застолье. На улице шибко морозно: конец декабря – на крылечке курить – застудишься. Василий Иванович оставил девочку на попечение женщин, тоже вышел и, пока сворачивал самокрутку, магазинного курева не признавал, приметил, что крестник со странным любопытством смотрит на него.
– Крёстный, что за ребёнок у тебя появился?
– Внучка.
Удивился Александр Михайлович. Знал он: прожил крёстный с супругой своей, доброй и сердечной Дарьей Петровной, долгую и счастливую жизнь, но Бог не дал им деток. Когда десять лет назад старушка умерла, то остался Василий Иванович один на всём белом свете.
Старик свернул цигарку, прикурил, затянулся крепким, терпким самосадом и, выдохнув дым стал рассказывать:
– Эдак год назад, зимой, шёл я по лесу. Погода стояла безветренная, солнечная, морозная. Я получил пенсию на почте и возвращался из Кленовки к себе домой на хутор – слегка навеселе. Раньше-то я, как пенсию получал, к бате твоему обязательно захаживал, и мы маленько выпивали под разговоры о жизни... И в тот раз я к Михаилу заглянул. Выпили мы, как обычно – четвертушку. Эх! Не знал я тогда, что так скоро остановится его сердце.
Тут дрогнул голос старика, и показалось всем, что он сейчас заплачет, но справился старик с собой и, помолчав недолго, продолжил свой рассказ окрепшим голосом:
– Так вот иду я по тропке лесной с хорошим настроением, с душой радостной и безмятежной… Вдруг слышу писк какой-то непонятный. Тут душенька моя в тревожном предчувствии свернулась в махонький комочек.
Мужики аж про курево свое забыли, слушают заинтриговано.
– Остановился я, прислушался, а писк этот жалкий с перерывами в секунду всё повторяется. Двинулся я на звук, от которого у меня мурашки по коже поползли, и с трудом различил я комочек белый – прямо у тропинки моей лежит. Подошёл я ближе и увидел свёрток из одеяльца. Стал я его разворачивать трясущимися руками… Развернул, а там, Боже ж ты мой, дитёнок махонький – грудной еще. Пищит беспрерывно и розовый ротик свой открывает, исторгая звук тонкий, тоскливый и безысходный. А глазенки-то его смотрят уж как-то по-взрослому – умоляюще. Тут и зашлось у меня сердце моё старое. Да так, что чуть там же рядышком не лёг я и не помер от жалости...
Завернул я одеяльце обратно, подхватил ребёночка и быстрее домой. Бежал, бежал… и, странное дело, не упыхался даже. То бывало, шагов пять быстрых сделаю и уж задыхаюсь, а тут хоть бы что!.. Прибежал я домой, положил ребятёнка на кровать и печь скорее растапливать стал. Пока я в Кленовке-то находился, изба немного выстудилась. А дитё, будто почувствовало заботу человеческую – затихло.
Натопил когда, одеяльце и пелёнки развернул – девочка оказалась. Открыла она глазёнки, глянула на меня, словно с обидой, и опять заплакала, видно, от голода. Что делать? Обратился к соседке Галине. Нас всего двое стариков на хуторе нынче живёт. У неё всего две козы от хозяйства осталось. Рассказал я Галине, как девчушку в лесу нашёл и домой принёс. Заохала она, запричитала, кинулась козу свою яловую доить. Нацедила она молочка, вскипятила, остудила. У Галины, к счастью, и бутылочка с соской нашлась – еще от внучки осталась. Так чмокала деточка с аппетитом и от наслаждения едой – даже глазки прикрыла... Всю бутылочку высосала. Насытившись, открыла она глазоньки свои васильковые, взглянула на нас с Галей благодарно и заснула…
Мужики слушали повествование старика сосредоточенно, молча, глаза друг от друга прячут и опять за курево хватаются.
– Думал, думал я: «Куда ж мне дите-то пристроить?» И решил до весны у себя оставить. А там видно будет. У Галины тогда, на счастье наше, коза всю зиму молока понемногу давала. Я тем молочком девчушку и выкормил. А она уж таким некапризным, спокойным и весёлым ребёнком оказалась, постоянно мне улыбалась и песенки пела: агу-у-у, агу-у-у. А я, верите иль нет, помолодел с ней!.. И хвори мои куда-то вмиг подевались. Даже уход за малышкой не в тягость мне, а в радость. Прошла зима, пришла весна, а потом и лето наступило, но не стал я никуда заявлять и отдавать в приют сиротку. Прикипела к ней душа моя, и, кажется, никого я не любил так сильно, как люблю мою названую внученьку. В сельсовете, по-свойски, обещают метрики ей выписать...
Мужики разошлись. Остались в сенях двое, Василий Иванович и его крестник. Курили молча.
Тут вдруг старик и говорит крестнику:
– Чувствую, недолог мой век. Не успею я внучку до самостоятельности довести. Помру когда, ты уж возьми, Саня, сиротку к себе.
Промолчал тогда полковник, а потом сказал, подумав крепко:
– Ой, не знаю я, крестный… Служба моя, сам знаешь, военная… непростая. Сегодня тут – завтра там… Даже жена меня бросила… А ты хочешь, чтоб со мной еще и ребенок мучился?..
...И вот… идёт наша Леночка по лесу…
Вдруг слышит за спиной едва слышный скрип шагов и частое голодное дыхание.
«Неужто волк?!» – в страхе подумала девочка.
Обернулась она испуганно, и раздался средь деревьев радостный голос её:
– Бернар, миленький!.. Да как же ты здесь оказался-то?!
Пёс подбежал к ней, встал на задние лапы и всё лицо её облизал своим тёплым языком. А девочка с улыбкой, с восторженной нежностью обнимала своего лохматого друга.
А потом погрустнели вдруг глаза ее, и сказала она:
– Горе у нас, Бернар… Помер дедушка наш сегодня ночью во сне. Одни мы с тобой остались на всем белом свете…
И, словно понял пес язык человеческий… Показались слезки в глаз его вмиг опечаленных.
...Однажды летом, когда пришла внучка с дедушкой в Кленовку, он сказал ей:
– Вот здесь, внученька, находится наша местная власть, – и указал на большой дом против магазина. – Ежели, что случиться со мной или помру я, вот сюда иди – в сельсовет.
А девочка сказала ему:
– Ты никогда не умрёшь, деда, я знаю!
Слова деда сильно тогда расстроили её. Она заплакала, и старик еле-еле успокоил малышку.
…Дошли они с Бернаром до Кленовки. Пес остался на улице, а девочка пошла в дом, где находилось сельское начальство.
В большой комнате, куда кое-как отворив тяжёлую дверь, протиснулась девочка, за столом сидели двое дядечек и играли в шашки. И на ребёнка они не сразу обратили внимание.
Девочка молча смотрела на них и слышала:
– А я вот так тебе врежу!
– А я вот эдак.
– А вот тебе дамочка, сударь.
Наконец, тот, что сидел лицом к двери, большой и усатый дяденька, заметил малышку и спросил рассеяно:
– Тебе, чего здесь надобно, дитятко?
– Мой дедушка умер.
– Какой ещё дедушка? – переспросил сельский руководитель, напряжённо вглядываясь в шашечную доску.
– Дедушка Вася, на хуторе который.
Теперь к ней обернулся и другой дяденька, маленький и лысый, тот, что сидел к двери спиной. Поинтересовался:
– Василий Иванович Пикарев?
– Да – это мой дедушка – он умер, – девочка молча плакала, не утирая слёз.
Не обращая внимания на ребёнка, руководящие дяденьки думу думали:
– Как-то похоронить бы надо одинокого старика, – сказал усатый.
– И на какие шиши? – удивленно спросил лысый. – В кассе-то тридцатник всего валяется. А надо людей подрядить, могилу выкопать, поминки справить, что б всё – честь по чести...
Сидели мужики и чесали затылки.
Первым оживился лысый:
– Слушай, Федотыч, он же участник войны. Партизанил, боевые награды имеет. Так пусть его военкомат и хоронит.
– Ну, чёртушка, ну, умная голова, – с облегчением затараторил усатый, хватаясь за телефонную трубку. – Не зря я тебя к себе замом определил. Оправдываешь ты моё доверие.
…Девочка шла по сельской улице. Бернар плёлся за ней следом и жалостливо поскуливал. Пёс понимал, что теперь его маленькая хозяйка уже никому не нужна, и оттого собачья душа его томилась печалью.
А навстречу девочке шла молодая и очень красивая женщина – учительница местная. И угадывалась в ней красота не только природная, но духовная.
– Девочка, ты, куда идёшь одна – без папы и мамы?
– Папы, мамы у меня нет… Да и не было никогда. А иду я к дедушке. Он умер сегодня ночью. А сейчас он остался один и ему там плохо. Я буду с ним, пока его не похоронят.
– Можно, и я с тобой пойду к твоему дедушке?
Девочка всмотрелась в глаза, склонившейся над ней тётеньки. И были они такие же синие, как у нее, ласковые и очень добрые.
– Можно, – сказала девочка и почувствовала в своём маленьком сердечке доверие к этой красивой женщине.
…И вот по деревенской улице в сторону леса шли уже трое.
Высокая статная женщина держала за руку маленькую девочку. А позади них, свернув хвост колечком и изредка радостно полаивая, семенил умный пёс Бернар.
И чувствовал он, что все у них теперь будет хорошо!..
Если Вам интересны такие истории поддержите подпиской и лайком!