От нашего небольшого взвода осталось два человека. Поле боя горело и взрывалось, даже, когда немногочисленный отряд уже не мог оказать сопротивления не утихал огонь. Я нашел Витю в траншее, он полулежал, опершись на земляной вал, гимнастёрка была разорвана, он был ранен. Тогда я подумал, что ранение несерьезное, может царапина, но осмотрев его понял – дело серьезное. В груди младшего лейтенанта Калинина застряла немецкая пуля. Я обещал командиру: «Мы дойдем, найдем деревню, партизан или кого-то уцелевшего». Не знаю, верил ли он мне тогда, но кивал и изредка выдавливал улыбку.
Мы двигались медленно, худенький командир как будто потяжелел в два раза. Он попирался на мое плечо и еле волочил ноги. Выбрались вечером, когда уже стемнело и стали двигаться по звездам.
- Полярная на севере, Алешка – говорил лейтенант, выдавливая слова из пересохшего горла – а нам с тобой, на восток, правее, значит держаться.
Спали мы днем, а ночью волоклись по разбитым дорогам, кустам и канавам. Две ночи прошли спокойно, а на третью мой раненый командир совсем раскис: мы останавливались каждые 20 шагов, он отдыхал и умоляющим взглядом осматривал меня.
- Алешка, брось уже это дело. Не жилец я. Ты бы за полночи дошел, а мы третьи сутки тащимся. – командир кашлял, задыхался, а я лишь снисходительно подхватывал его подмышку:
- Раз можешь такие глупости нести, значит силы появились, пойдем вперед, товарищ командир.
На наше счастье в стороне стояла почти нетронутая деревня – мало там было народу, и мы постучались в избу самую большую. Открыли сразу, хоть и с опаской. Девушка на пороге – красавица, босиком стояла на полу, хоть уже и осень поздняя.
- Есть кто в деревне, девушка? Нам врача надо срочно, командира моего ранили.
Она засеменила вокруг, показала на лавку:
- Сюда его давай скорей, давно он так?
- Третьи сутки идем. А ты помочь можешь?
- Я за бабкой сбегаю, она умеет и пули тянуть и раны лечить. Я бегом – курлыкала девчонка. Как была, босиком, она выскочила из дому, а вернулась уже с сонной бабкой, правда быстро.
Мы надолго задержались в этом доме. Бабка помогла, говорит, повезло товарищу, неглубоко пуля вошла, не задела сердца, а зашить мы уж сообща смогли, нас в госпитале научили, жжеными нитками. Лейтенант все в горячке лежал, а Маруська, хозяйка наша, ни на шаг не отходила, полотенца ему меняла, рану смазывала чем-то пахучим, что бабка дала.
Через неделю совсем окреп лейтенант Васильев, надел уже выстиранную и подшитую форму, выправился по-военному и отдал приказ на восток двигаться, к своим. Радушно мы хозяйку благодарили:
- Век не забуду, Маруся, обратно пойдем, клянусь, найду тебя – говорил ей командир, когда я уже вышел за околицу. А та сидела на крыльце, глядела на него мокрыми глазами, да ноги босые прикрывала подолом платья. Даже не попрощалась.
Мы присоединились к отряду, который начинал наступление через три недели с нашего прибытия. Маршрут проходил в аккурат вдоль Марусиного дома. Да вот незадача – ни девушки, ни дома, ни деревни там уже не было – трубы обгоревшие, да полурухнувшие печи.
- Не уберег тебя, Маруся, где ж теперь тебя искать? А может, уже и нет тебя на белом свете.
Командир отвернулся в сторону запада и долго глядел немигающими глазами.