Этим небольшим рассказом я хочу поддержать всех, кто получил страшное извещение: «Пропал без вести».
***
Анатолий Моисеевич работает у нас очень давно, отвечает за технику безопасности (такая себе должность – не бей лежачего). Часто, на этой должности работают военные отставники, ведь здесь главное - чёткое выполнение всех инструкций и порядок, именно то, что военные пенсионеры умеют делать лучше всего.
Нашему Моисеевичу уже 77 лет, но дедок он ещё бравый, энергия из него так и прёт (иногда даже через чур). Человек он не вредный, если вдруг что, всегда поможет, подскажет, закроет глаза на мелочь, в общем весьма общительный, открытый старичок, любящий на досуге повспоминать армейские порядки в СССР.
И вдруг с начала лета нашего Моисеевича, как подменили. Стал он молчаливым, замкнутым, раздражительным. Оно, конечно, понятно, в связи с военными событиями мы все изменились, но Моисеевич… Дальше – хуже, он начал срываться на планёрках, раздувая каждую мелочь до катастрофы вселенского масштаба, уже все начали шептаться по углам, что типа, отработал своё наш Моисеевич, возраст, начало старческого маразма, в общем, пора, пора нашему бессменному начальнику по технике безопасности на заслуженный отдых.
Мы начали избегать Анатолия Моисеевича. Конечно, он всё это видел и понимал. Иногда казалось, что Моисеевич хочет что-то сказать, но натыкаясь на досадливые взгляды сотрудников при встрече, быстро опускал голову и проходил мимо. А мы не окликали его, облегчённо вздыхая, бежали дальше, по своим делам, хотя, что стоило просто остановиться и спросить: «Как дела, Анатолий Моисеевич? У Вас всё хорошо?» И вот так незаметно, постепенно человек остался один в большом коллективе.
А сегодня, едва я переступила порог входной двери в управлении, как ко мне буквально бросился Анатолий Моисеевич, схватил за руку:
- У меня внук живой! Понимаешь, живой! Он же ещё с мая считается без вести пропавшим… куда мы только не обращались, все списки проверяли… и убитых, и пленных, ничего… А вчера вечером нам позвонил хлопец, вот из последних 32 обменянных пленных, позвонил и сказал, что не волнуйтесь, такой-то и такой-то живой, он в плену, мы вместе были, просто меня обменяли вот сейчас, а его пока нет. Но он живой, мой внук, понимаешь, живой!
- Анатолий Моисеевич, я так за Вас рада! Какое счастье!
- Да-да, спасибо, - часто заморгал глазами Моисеевич, - ты вот что, ты всем знакомым расскажи про этот случай… ведь, сколько ещё таких вокруг… это поддержит человека, укрепит надежду…
Входная дверь открылась, впуская в помещение очередного сотрудника, и Моисеевич точно так же бросился к вошедшему:
- У меня внук живой! Понимаешь, живой! …
Мы все очень рады за Анатолия Моисеевича, который за одну ночь помолодел лет на десять и стал прежним Моисеевичем, которого мы столько лет знали. А мне ужасно стыдно за нас всех. Права была моя бабушка, когда очень давно, в моём детстве, говорила: «Дак, это радость на весь белый свет кричит, а беда… беда, она, молчит». Вот так и Моисеевич молчал… ведь никто даже не знал о том, что его внука забрали. Он боролся сам со своей болью, а мы все записали его в маразматика… И никто, ни один человек не подошёл и не задал самого банального вопроса: «Моисеевич, как жизнь?» Получается, что мы все его предали… А он, не смотря на наше свинство, бросился к нам делиться своей радостью…
А сколько таких Моисеевичей живёт среди нас…
