Так получилось, что у меня не было родных бабушек и дедушек. Были только родители.
Когда родители поженились, их тут же выгнали из общежитий и они жили, где придется: то на съемных квартирах, то у знакомых, а когда я родилась, стало ещё сложнее найти жильё с маленьким ребенком.
Отец пошел работать на стройку и ему дали маленькую комнатку - пенал в двухэтажном бараке на ул. Марченко. Окно комнаты выходило на Север, и прямо в этой комнатке справа от входа стояла печь, которую топили углем. Во дворе этого барака находились так называемые "сарайки", в которых жильцы держали уголь. Двери всех комнат выходили в длинный коридор, в конце которого были умывальники и туалеты. Помню, как мне было страшно ходить туда, туалеты представляли собой просто отверстие в полу с двумя железными подставками для ног, а сверху, время от времени, с шумом низвергалась вода, чтобы смыть загрязнения, не дожидаясь, когда вы сами дернете ручку. Умывальники были ржавые и в помещении днем почти никогда не было людей, все работали.
Надо ли говорить, как мы были рады, когда переехали в новое жилье: на сей раз комнату в коммунальной квартире дали маме на заводе. Комната была большая, квадратная и светлая, целых 18 кв.м., окна были большие и выходили на юг, прямо на Комсомольскую площадь. Мы стали жить в центре Тракторозаводского района. Интересно, что и барак, и четырехэтажный дом существуют и поныне, несмотря на то, что прошло много лет. В бараке разместилось Тракторозаводское РУВД, а в доме на Комсомольской площади по-прежнему живут люди, только многие выкупили комнаты и сделали в бывших коммуналках большие квартиры.
Стена нашей новой комнаты соседствовала с комнатой соседей, в которой жила Бабушка и ее дочь, Анна Трофимовна, учитель английского языка в монтажном техникуме. У Анны Трофимовны было очень много книг и сказок на английском языке. Надо сказать, что я рано начала читать и очень любила сказки, поэтому сказки на английском языке за стеклянной дверью шкафа, не давали мне покоя, очень хотелось их прочитать. Я попросила Анну Трофимовну научить меня английскому языку.
Анна Трофимовна велела мне сказать плииз, при этом кончик языка она поместила между зубами, раздвинула губы и протянула это слово протяжно. Я тогда еще не знала, какой сложный звук просила меня повторить учительница, и легкомысленно говорила плиз, не обращая внимания на положение языка.
Я не буду тебя учить английскому языку, сказала соседка, а я обиделась, не понимая, почему. Когда я заходила к ним в комнату, она давала мне тетрадки на английском языке, а я с увлечением "находила ошибки" и ставила двойки. Анна Трофимовна, а это можно, черкаться в тетрадях? Черкай, черкай, говорила она, заняв меня делом, чтобы не мешала.
С Бабушкой у меня были особые отношения. Она плохо слышала, носила очки с толстыми-претолстыми линзами, была постоянно в валенках, байковом халате и теплом жилете и практически все время сидела или лежала на простой железной кровати. Но при этом ее руки были всегда чем-то заняты. Она вязала коврики крючком, практически ничего не видя, на ощупь. Когда я подсаживалась к ней на кровать, она давала мне коврик в руки и просила посмотреть, как ее вязание. Я, ничего не понимая в вязании, смотрела на коврик и говорила, очень хорошо, Бабушка, красиво. Хорошо? - спрашивала Бабушка и снова продолжала вязание. Мы были с ней, как старый и малый. Вдруг, откуда-то сверху, раздался окрик: Ну где же хорошо, ты что, не видишь, что мама пропустила петли? Ведь ей придется распускать связанное! Бабушка только улыбалась и принималась распускать и перевязывать коврик. Она была очень добрая и на любое замечание дочери только улыбалась по-доброму. А дочь - любила ее и заботилась о ней.
Иногда, когда я делала уроки и в квартире, кроме нас с бабушкой, никого не было, у двери в нашу комнату слышалось легкое царапание, дверь слегка приоткрывалась, потом в щель протягивалась старенькая, вся в пигментных пятнах, ладошка Бабушки и она говорила: На-ко, Танюшко, попробуй. При этом она смотрела на меня через толстые стекла очков и, как всегда, улыбалась. На ладошке лежал изюм, явно старый, с мусором и было понятно, что Бабушка собирала его для меня.
Надо сказать, что больше НИКТО не называл меня ТАнюшко. Правда, мамина сестра, тетя Тося, моя крестная, называла меня ТанЕньки, а ее муж, дядя Миша, Сметанкой.
У Бабушки на голове была большая рана, которую Анна Трофимовна, постоянно смазывала, меняя повязки. Эта рана была всегда. Но однажды, когда я зашла к ним, раны на голове не оказалось. А где рана? Глупо спросила я. Зажила, ответила Анна Трофимовна. Или ты думаешь, она родилась с этой раной? Просто она одна пошла на улицу, хотя я просила ее не выходить одной! Упала на лестнице в подвал, ударилась головой и вот, рана. У старых людей раны заживают плохо, но вот, зажила, слава богу.
А потом Бабушка умерла, я в этот момент пела песни в своей комнате, сосед Андрюша играл на скрипке, а его мать, тетя Надя, пришла к нам и сказала о смерти Бабушки, просила маму зайти к соседям и поддержать Анну Трофимовну.
Похоронили Бабушку в простом деревянном гробу, даже не обтянутом тканью, просто погрузили в грузовик и увезли. Где именно ее похоронили, я не знаю.
Анна Трофимовна, после похорон Бабушки, решила жить с братом и его семьей и первая уехала из нашей коммунальной квартиры.
Спустя несколько лет уехали и мы, потом и двое других соседей, наша коммунальная квартира распалась, там стали жить другие люди.
Но это уже другая история...
А Бабушку я помню, хотя прошло много лет и хочу, чтобы о ее доброте узнали и другие люди.