Получив телеграмму Людмилы Яковлевны, я прилетела в Ульяновск. В аэропорту встретил сын и доложил, что папе уже лучше, его в реанимации продержали недолго и перевели в палату. Решила поехать к Андрюше, поспать, а утром отправиться в Ишеевку к папе в больницу. Летела с пересадкой в Москве, переезжала из Шереметьева в Домодедово, прилетела в Ульяновск уже во второй половине дня, устала хуже собаки. Не девочка уже. Утром сходила на рынок, купила свежей сметаны, овощей и фруктов, выпечку и поехали с сыном и невесткой навещать папу.
Больных в палате было много. Папа лежал в кровати. Рядом сидела Людмила Яковлевна. Папуля начал меня упрекать за то, что я не приехала к нему вчера, сразу с самолёта. Соседи по палате взялись меня защищать. Чтобы не устраивать реалити шоу, мы вышли в коридор. Люсинда заявила, что нужно ее сменить в Ундорах. Я не поняла, зачем. Тут мне в два голоса объяснили, что в Ундорах появились новые жители Бимка и Муська: Бимка щеночек, а Муська котенок. Обоих привезла Люсинда из Ульяновска. Их надо было кормить. Сделали такой подарок, чтобы привязать меня к Ундорам. Я была не против, только на сына ещё не насмотрелась, не наговорилась с ним. Хорошо, что он и Наташа поехали в Ундоры со мной, попрощались с папой и пошли на остановку маршрутки.
Приехали, открываем ворота, а навстречу выкатывается пушистый комок с весёлым лаем.
Серенький, пушистый, удивительной масти пёсик. По всему двору раскиданы черепушки крупного рогатого скота, как во владениях Кощея Бессмертного.
Дома встретил запах плесени и пыли, а ещё малюсенький чёрненький кошененочек Муська.
В холодильнике нашли рекомендованную Людмилой Яковлевной еду - странный холодец, состоявший из крошек мяса и серого желе, тушеную синюю картошку и суп с разваренными серыми макаронами. Помня о хребте селёдки в макаронах, есть эти явства мы не отважились, а Бимка с Муськой покушали с удовольствием. Холодец был из говяжьей головы. Люсинда приспособилась варить у папы эти головы сутками. На одну коровью голову полбаллона газа сжигала, наверное. А голые черепа бросала щенку. Что он там мог отгрызть, он же был ещё малышом. В доме было темно из-за пыльных штор, висящих в два слоя на... проводах наружной электропроводки на канцелярских скрепках. Папу потом спрашивала, как они не сгорели, как он допустил такой ужас? Он делал вид, что не слышит. Сто раз сказала, сто раз не услышал.
Андрюша осторожно снял этот цыганский шатер. Поднялось густое облако пыли. Чихали полчаса. В ванной вся плитка покрылась серой плесенью, на полу ржавчина от багажных ящиков обитых жестяными проржавевшими полосами. Мы с Наташей принялись все это чистить и отмывать. К чести моей невестки Наташи, надо сказать, что она чистоту любила, убиралась дома очень тщательно и быстро.
Из маминого шкафа Люсинда вытащила постельное белье и переложила его в старый шкаф на веранде, и хорошо сделала, а то и оно заплесневело бы от пара при постоянной варке холодца. В мамин шкаф она наложила каких-то пузырьков, шпилек, щётку с запутавшимися в ней волосами, стопки листовок и брошюр, но не орифлеймовских, а религиозных. Наша Людмила Яковлевна была сектанткой, наверное, евангелисткой. Но это лучше, чем безбожие Елизаветы Андреевны (на мой взгляд). А ещё она зачем-то заставила папу порубить пополам матрасы, которых у него было великое множество. Некоторые обшила по срезам, чтобы вата не вываливались, а большинство оставила с ватой наружу. Я так и не поняла юмора.
Люсинда была, конечно, без царя в голове, но не такая корыстная, как Елизавета по отношению к нам. У нее на это просто не хватало фантазии. А Лиза постоянно накручивала папу, настраивала против меня. То нужно дом переписать назад на папу, то сорок тысяч на погребение положить ему на книжку, то на дорогое лекарство срочно дать денег, то костюм купить. И приходилось или отказывать, или покупать.
Люсинда тоже претендовала на сто тысяч. На голубом глазу объясняла, как хорошо будет, если она купит квартирку в учхозе и будет жить там с папой. Я только улыбнулась, подумав про себя, что я ей и пяти рублей не дала бы. Видно, что аферистка, причем недалекая. А Елизавета была хитрая, настраивала папу очень ловко, а он потом портил кровь мне.
Но плюсом было то, что она заботилась о папе. Они много разговаривали. Она была умная. А с Людмилой папуля тупел. Говорил каким-то штампами Эллочки-людоедочки: "Деньги должны работать!" - повторял он, как мантру, люсиндины слова. Деньги, конечно, наши(которых было совсем немного), работать должны на их с Людмилой благополучие.
Кстати, Елизавета Андреевна долгое время не знала о существовании соперницы. Она думала, что папуля обиделся и терзалась раскаянием за то, что "выдавила" его из своей квартиры. Узнав правду, обиделась уже она. Особенно, когда ей рассказали о том, что Люсинда была с папой на свадьбе. А мне не было ее жалко нисколько. Она мечтала заполучить папу - получите и распишитесь. Она считала себя неотразимой и мудрой, а папа и от нее ушел, как тот колобок.
Мне не нравится, когда осуждают его. А хорошо быть одиноким на старости лет? Конечно, не надо было ему от Лизы уходить. Всё-таки у них много было общего. В итоге он остался один. Люсинда, не выудив у него ничего существенного, нашла себе другой объект. Оставила у нас кучу тощеньких подушечек, прекрасную соковарку, муфельную печку и пропала. Говорили, что вышла замуж за москвича.
К Лизе папа не вернулся. Они общались. Ездили друг к другу в гости. Наверное, Лизавета не простила его до конца. Пришлось нам нанимать ему помощников по хозяйству, а потом и вовсе бросать работу и ехать к папе. Он уже был серьезно болен. Сердце, гипертония, тромбофлебит - его джентльменский набор. Один он уже жить не мог. Я не возражала. Когда-то надо было завязывать с Севером.