Следует подробнее представить репрессивный аппарат раннего СССР. Так одним инструментом репрессивной политики режима служил «упрощенный» порядок судопроизводства. Работоспособность карательных органов режима ужасает. «Значимую роль в упрощении процедуры сыграло Постановление ЦИК и СНК СССР от 1 декабря 1934 года, принятое в день убийства первого секретаря Ленинградского обкома ВКП(б) С. Кирова. Оно ввело порядок внесудебного вынесения приговоров, установило, что следствие по делам о террористических организациях и терактах должно вестись в ускоренном режиме (до 10 дней); рассмотрение этих дел в суде должно проходить в упрощенном порядке: заочно, без участия сторон и без вызова свидетелей. Не допускались ни кассационное обжалование, ни подача ходатайств о помиловании. Смертные приговоры должны были приводиться в исполнение немедленно. Хотя первоначально постановление применялось эпизодически, расширение масштаба упрощенного порядка вынесения приговоров совпало с назначением на пост наркома СССР Н. Ежова осенью 1936 года и стало проводиться на регулярной основе с февраля 1937 года. Тысячи людей подвергались преследованиям на основании «объективного вменения» – привлекались к уголовной ответственности без установления их вины. Согласно статье 7 УК РСФСР 1926 года, меры социальной защиты (наказание) применялись не только «в отношении лиц, совершивших общественно опасные действия», но и в отношении лиц, «представляющих опасность по своей связи с преступной средой или по своей прошлой деятельности». Наиболее широкое распространение объективное вменение получило при репрессировании супругов и прочих родственников тех, кто обвинялся в измене родине и других контрреволюционных преступлениях (они осуждались исключительно как «члены семей изменников родины», ЧСИР). Начало этой практике положило Постановление ЦИК от 8 июня 1934 года. С тех пор репрессии в отношении членов семей «врагов народа» осуществлялись на основании статей 58‐1 в и 58-12 УК РСФСР, секретных партийных постановлений, приказов НКВД и других ведомственных инструкций. Точные статистические сведения о жертвах по принципу коллективной ответственности до сих пор неизвестны. В доступной записке наркома внутренних дел Н. Ежова и его заместителя Л. Берии Сталину от 5 октября 1938 года говорится, что «по неполным данным, [было] репрессировано свыше 18 тыс. жен арестованных предателей». Неотъемлемой частью механизма массовых репрессий были также различные внесудебные органы в ведении органов госбезопасности – чрезвычайные комиссии, «тройки», «двойки» и пр., наделенные правом выносить приговоры в упрощенном порядке, без соблюдения процессуальных норм. Так, в 1924–1934 годах в ОГПУ существовали два органа внесудебной расправы: Коллегия ОГПУ, выносившая во внесудебном порядке решения о применении смертной казни, и Особое совещание (ОСО) Коллегии ОГПУ, уполномоченное отправлять в ссылку и заключать в концлагеря сроком до трех лет. Особое совещание продолжило функционировать и после вхождения ОГПУ в состав НКВД в 1934 году. Оно просуществовало до сентября 1953 года, получив осенью 1941 года право приговаривать к расстрелу. За весь период своего существования ОСО было осуждено более 650 тыс. человек. Функцию внесудебного органа также выполняла Военная коллегия Верховного суда (ВК ВС) СССР, которая в 1937–1938 годах выносила приговоры (в подавляющем большинстве – смертные) на основании списков, составленных органами НКВД и санкционированных лично Сталиным и другими членами Политбюро ЦК ВКП(б). По отчетам ВК ВС, за 1934–1955 годы ею было осуждено 47 549 человек, из них с 1 октября 1936 по 30 сентября 1938 года к расстрелу были приговорены 31 456 человек, к лишению свободы – 6857 человек».
Только представьте, что в регионы спускались лимиты по количеству людей, подлежащих аресту. В силу случайности рождения в определенной семье или принадлежа к определенному сословию гражданин преследовался. Эпоха Большого террора – одна из мрачных страниц истории России. «По мере расширения репрессивной политики в 1936–1938 годах по указанию Сталина органами НКВД в Москве были организованы три больших показательных судебных процесса над бывшими высшими функционерами партии, в 1920‐е годы принадлежавшими к внутрипартийной оппозиции. На первом процессе по делу «Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра», который состоялся в августе 1936 года, все 16 подсудимых, включая бывших лидеров партии Г. Зиновьева и Л. Каменева, были приговорены ВК ВС СССР к расстрелу. Этот процесс дал сигнал к началу очередной массовой партийной чистки, за которой последовала волна репрессий в армии и оборонной промышленности (в июне 1937 года состоялся суд по делу «антисоветской троцкистской военной организации» – «дело Тухачевского» и др.). Большой террор представлял собой, словами историка О. Хлевнюка, «серию централизованных карательных операций против различных категорий населения, рассматривавшихся руководством СССР в качестве потенциальных или реальных „врагов“ режима». На основании Постановления Политбюро ЦК ВКП(б) «Об антисоветских элементах» от 2 июля 1937 года и оперативного Приказа НКВД СССР № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов» от 30 июля 1937 года в каждый регион спускались лимиты по числу лиц, подлежащих аресту. Создаваемым на местах «спецтройкам» (в составе руководителей местных органов НКВД, первых секретарей соответствующих комитетов ВКП(б) и местных прокуроров или руководителей местных исполкомов) предоставлялось право выносить приговоры по «первой категории» (приговаривать к расстрелу) и «второй категории» (заключать в лагеря на 8–10 лет). В рамках этих операций территории республик, краев и областей делились на оперативные секторы, в каждом из которых формировались оперативные группы, возглавляемые ответственным работником республиканского, краевого или областного Управления НКВД. Оперативным группам отводилась центральная роль в организации и проведении операции. Начальники групп осуществляли «руководство учетом и выявлением подлежащих репрессированию, руководство следствием, утверждение обвинительных заключений и приведение приговоров троек в исполнение». Списки кандидатов на арест, составленные оперативной группой (на основании «установочных данных и компрометирующих материалов»), утверждались начальниками соответствующих управлений НКВД республик, краев и областей. Санкции прокурора при этом не требовалось. Всего «тройками» с августа 1937 по ноябрь 1938 года было осуждено 767 397 человек, из них – 386 798 по «первой категории» – приговорены к расстрелу. Наряду с «тройками» в 1937–1938 годах действовали «двойки» в составе наркомов внутренних дел республик или начальников краевых и областных управлений НКВД и республиканских, краевых и областных прокуроров (на общесоюзном уровне работала главная «двойка», официально именуемая Комиссией НКВД и Прокурора СССР). Создание этих внесудебных структур предусматривалось Приказом НКВД от 11 августа 1937 года «Об операции по репрессированию членов польской военной организации в СССР». В ходе операции рассмотрение дел производилось заочно, по подшитым в специальные «альбомы» спискам. Такой механизм «альбомного» порядка оформления дел применялся впоследствии при проведении по крайней мере десяти аналогичных «национальных операций» 1937–1938 годов (румынской, латышской, эстонской, финской и др., а также харбинской). С августа 1937 по август 1938 года Комиссия НКВД и Прокурора СССР, одобрявшая направлявшиеся местными «двойками» списки, утвердила 235 122 приговора, из них 172 830 смертных. Ужесточение репрессивной политики в годы Большого террора было связано и с увеличением сроков лишения свободы: в 1937 году предельный срок заключения вырос с 10 до 25 лет».
О депортации народов и некоторых «трудовых указах». В XVIвеке произошло окончательное закрепощение крестьян. Бояре, дворяне, крестьяне, купцы и духовенство должны были служить царю. Лишь в 1762 году вольная грамота дворянству освободила их от обязательной службы государству. Подавляющее большинство населения – крестьяне продолжили жить на правах работ, их покупали и продавали, не считали за людей. В 1862 крестьянам дали вольную, но без земли. Через несколько поколений большевики вернули деревню в прошлое, обязав колхозников отрабатывать трудодни. «В годы войны органы НКВД в административном порядке вновь провели массовые депортации: на этот раз принудительному переселению с мест исторического проживания подверглись целые народы (по данным экспертов, были репрессированы представители 61 этнической группы, включая калмыков, ингушей, чеченцев, карачаевцев, балкарцев, крымских татар, турок-месхетинцев, греков, болгар, крымских цыган, курдов, а также немцев, поляков, жителей аннексированных Советским Союзом Латвии, Эстонии и Литвы). По подсчетам В. Земскова, общее число депортированных в рамках национальных операций составило примерно 3,5 млн человек. Всего за период 1930–1953 годов, включая «кулацкую ссылку» и депортации по национальному признаку, по оценкам демографа А. Вишневского, было выслано не менее 6,4 млн человек.
Накануне и в годы войны был принят целый ряд крайне репрессивных «трудовых указов», жестко карающих за самовольный уход с предприятий и учреждений, прогулы и опоздания (особенную известность в этой связи получил указ, изданный Президиумом Верховного Совета СССР 26 июня 1940 года). Как уточнялось в ранее опубликованном совместном разъяснении СНК СССР, ЦК ВКП(б) и ВЦСПС, прогулом считалось в том числе и опоздание на работу более чем на 20 минут. С 1940 года до отмены указа в 1956 году за самовольный уход с предприятий и учреждений были осуждены 3,3 млн человек, за прогулы и опоздания – 11,3 млн. Всего по трудовым указам были осуждены 17,9 млн человек, 4,1 млн из них приговорены к лишению свободы, остальные – к штрафам или/и исправительно-трудовым работам (ИТР). После войны и очередного страшного голода 1946–1947 годов, унесшего от 1 до 1,5 млн жизней, для принуждения крестьян к ударному и фактически бесплатному труду в колхозах в июне 1948 года был принят указ «О выселении в отдаленные районы лиц, злостно уклоняющихся от трудовой деятельности в сельском хозяйстве и ведущих антиобщественный, паразитический образ жизни». Согласно этому указу, невыработка обязательного минимума трудодней каралась ссылкой в отдаленные местности без решения суда, лишь по приговору общих собраний колхозников. По такому принципу были сосланы более 33 тыс. человек, за которыми последовали в ссылку более 13 тыс. членов их семей».
Уничтожив за десятилетия нелояльные по мнению власти классы и сословия, государство не прекратило репрессивную политику. Середина столетия, победители в мировой войне должны наконец-то жить в мире, но власти так не казалось. Вдруг в мысли советских людей проникнут идеи разлагающегося Запада, который в ближайшее время должен рухнуть, но этого почему-то не происходит. «Созданный в марте 1954 года Комитет государственной безопасности (КГБ) при Совете Министров СССР продолжил борьбу с «врагами» партии в новых условиях. Отказавшись от массовых арестов и расстрелов, тайная полиция прибегла к новым методам подавления потенциально нелояльных граждан и инакомыслящих. Эти методы были усовершенствованы в брежневский период, когда во главе Комитета стоял Ю. Андропов (1967–1982). Акцент теперь делался на профилактических мерах воздействия (социальной профилактике), более тщательном социальном контроле с помощью сетей осведомителей и доверенных лиц. Широкое применение получили также методы «оперативной психологии», психологического подавления и «разложения» инакомыслящих. Уже отмеченная статья 58 УК РСФСР 1926 года и аналогичные статьи уголовных кодексов других союзных республик продолжали использоваться для преследования инакомыслящих до 1960 года, когда вступил в силу новый УК. Хотя в кодексе больше не упоминались «контрреволюционные преступления», в нем содержалась статья 70 «Антисоветская агитация и пропаганда», предусматривавшая лишение свободы до 7 лет, а для ранее судимых за подобные преступления – до 10 лет. По сути, статья 70, которой нередко сопутствовала статья 72 («Организационная деятельность, направленная к совершению особо опасных государственных преступлений, а равно участие в антисоветской организации»), противоречила статье 125 советской Конституции, гарантировавшей гражданам свободу слова, печати, митингов и собраний. В 1966 году в УК РСФСР появилась статья 190.1 «Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй», также криминализующая инакомыслие и предусматривающая наказание в виде лишения свободы до трех лет. По данным КГБ СССР, в 1956–1987 годах по статьям 70 и 190-1 УК РСФСР были осуждены 8152 человека. Большая часть приговоров (41,5 %) пришлась на два года хрущевского правления (1957–1958), что подтверждает факт адаптации (а не прекращения) репрессивных практик в новых условиях».
О советской карательной психиатрии я узнал, только их этой работы. Еще во времена А.С. Пушкина власть обвиняла людей в помутнении рассудка, так было с Чаадаевым за его «Философические письма». В них он ставил под сомнение целесообразность принятия князем Владимиром восточной ветви христианства. Удобный аргумент обвинить политического оппонента в безумии, если не можешь вести аргументированный спор или диалог, в принципе, не подразумевается – государь ничего не обязан объяснять холопу, а на дворе XX век. Обвинить человек помешанным – это одно дело, но ликвидировать специальными препаратами – совсем другое. Режимы уходят и приходят, но методы и практики борьбы с неугодными остаются. «Как описывал экспертную процедуру А. Подрабинек, по инициативе которого в 1977 году была создана Рабочая комиссия по расследованию использования психиатрии в политических целях: «Совесть врача сменилась цинизмом чекиста. Экспертизы как таковой нет. Несколько формальных бесед с обвиняемым достаточно для представления экспертного дела на комиссию». Хотя точные данные (как и многие другие сведения, касающиеся деятельности КГБ и его предшественников) до сих пор недоступны для анализа, на основании имеющейся информации можно говорить о не менее чем 10–20 тыс. жертв советской карательной психиатрии. Известны случаи применения органами КГБ специальных препаратов, причинявших вред здоровью неугодных властям граждан. Писатель Владимир Войнович, который сам пережил воздействие неустановленного вещества во время встречи с сотрудниками КГБ в гостинице «Метрополь» в мае 1975 года, в автобиографической повести «Дело № 34840» напоминал о серии «непонятных ожогов, от которых пострадали Александр Солженицын, французский профессор Жорж Нива, в Москве еврейский отказник Борис Рубинштейн, в Ленинграде – Илья Левин». Впоследствии факты применения химических препаратов нашли документальное подтверждение. Так, 3 октября 1980 года сотрудники КГБ Литовской ССР распылили неизвестное вещество на сиденье в машине священника, одного из основателей «Хроники Литовской католической церкви» и Католического комитета защиты прав верующих Юозаса Здебскиса. В результате он получил серьезные химические ожоги. Разрешение на применение этой специальной меры было запрошено у начальника 5‐го Управления КГБ СССР Ф. Бобкова, а в самой операции принимали участие сотрудники Оперативно-технического управления центрального аппарата КГБ СССР. Есть свидетельства и о применении КГБ специальных (вероятно, психотропных) препаратов в ходе проведения допросов подозреваемых. К примеру, в 1983 году сотрудниками КГБ Литвы было использовано специальное вещество «СП» («СП-26», «СП-36» и «СП-108») в отношении некоторых работников Вильнюсского машиностроительного завода «Жальгирис», подозревавшихся в совершении диверсии. В этом случае разрешение «на проведение оперативного мероприятия с применением спецпрепарата» было получено у первого заместителя председателя КГБ СССР Г. Цинева.
Существуют также серьезные подозрения в причастности органов КГБ к избиениям, организациям несчастных случаев, покушениям и убийствам инакомыслящих. Как правило, перед нападениями гражданские активисты, священнослужители или нелояльные деятели культуры сталкивались с преследованиями и угрозами, а примененное к ним насилие не расследовалось и совершенные в отношении их преступления не раскрывались. Есть также сведения о том, что советские органы госбезопасности принимали участие в подавлении массовых протестов и расстреле людей (например, в Новочеркасске в июне 1962 года и в Вильнюсе в декабре 1991-го).
Неугодных властям общественных активистов и деятелей культуры лишали советского гражданства и фактически высылали из страны, по сути вернув забытый со времен «философского парохода» способ изгнания неудобных интеллектуалов. Как правило, до принудительной высылки они сталкивались с травлей, арестами или существенными ограничениями своей деятельности в Советском Союзе. В 1966–1988 годах за действия, «порочащие высокое звание гражданина СССР и наносящие ущерб престижу или государственной безопасности были лишены советского гражданства более 170 человек. В их числе – писатели и поэты И. Бродский (1972), А. Солженицын (1974), музыканты Г. Вишневская и М. Ростропович (1978), шахматист В. Корчной (1978), танцовщики Р. Нуреев (1962), М. Барышников (1974) и А. Годунов (1979) и многие другие. За критику советского вторжения в Афганистан в январе 1980 года по секретному указу Президиума Верховного Совета СССР в административном порядке были высланы из Москвы в закрытый для посещения иностранцами город Горький академик А. Сахаров с женой Е. Боннэр.
В то же время советским гражданам, стремившимся к воссоединению с жившими за границей родственниками (прежде всего это касалось советских евреев, чьи семьи проживали в Израиле), власти, напротив, систематически отказывали в выезде из СССР. Особенно ужесточилась выездная политика после вторжения советских войск в Афганистан: с тех пор число выехавших в Израиль сократилось в разы. Если в 1979 году успели покинуть страну 51 тыс. человек, то в 1982–1986 годах выехало менее 7 тыс. евреев и членов их семей. Не выпускали из СССР и представителей других национальностей (например, советских немцев) и членов религиозных групп (пятидесятников, баптистов, адвентистов, католиков и др.). «Отказники» часто подвергались давлению, в том числе увольнениям с работы, а также уголовному преследованию по статье о «тунеядстве». На фоне ужесточения репрессивной политики КГБ предпринимал значительные пропагандистские усилия для улучшения собственного имиджа. Стремясь дистанцироваться от зловещих «органов» сталинской эпохи, Комитет позиционировал себя в качестве духовного наследника ЧК революционного периода, одновременно формируя образ высокоэффективной современной службы безопасности, заботящейся о гражданах и защищающей страну от внешних и внутренних угроз. Трансформация значения понятия «чекизм» в послесталинский период была связана с возрождением культа Дзержинского (в 1958 году в его честь был возведен памятник на Лубянской площади в Москве) и других «рыцарей революции». Культивировалось представление о «нравственной чистоте», «моральном таланте» и бескорыстии чекистов в их борьбе с «врагами» советской власти. Этот миф подкреплялся в том числе усилиями советских писателей, журналистов, кинематографистов и других деятелей культуры, что в конечном итоге послужило романтизации образа КГБ в глазах большинства населения .
Хотя большинство опрошенных (58 %) в 1990 году в целом положительно отнеслись к растущей критике в адрес КГБ в эпоху гласности и перестройки (лишь 14 % восприняли такую критику отрицательно, еще 29 % не смогли дать определенного ответа) и примерно столько же поддержали идею деполитизации правоохранительных органов, доверие к КГБ до последнего сохранялось на относительно высоком уровне. Отвечая в мае 1990 года на вопрос: «Насколько вы доверяете КГБ?» – 39 % жителей РСФСР заявили о своем доверии («безоговорочно доверяю» – 12 %, «вполне доверяю» – 27 %), 35 % – о недоверии («не вполне доверяю» – 23 %, «совсем не доверяю» – 12 %), 27 % затруднились c ответом. В этих данных отразились неопределенность, непроработанность общественного мнения, расколотого в эпоху перемен. Неопределенность восприятия, трудность вынесения однозначных оценок накануне распада СССР еще более усилилась спустя год, когда на вопрос «В какой мере вы доверяете КГБ?», заданный в мае 1991 года, о доверии КГБ заявили 33 %, о недоверии 29 % и затруднились с ответом 38 %».
Первого президента РФ обвиняют во всех смертных грехах. Многие из претензий справедливы. Страна находилась в сложный момент трансформации экономики и общества, на постсоветском пространстве вспыхивали очаги вооруженной борьбы. Все это так, но Б. Ельцина можно обвинить в том, что он не ликвидировал КГБ. «Посттоталитарное общественное сознание, привыкшее существовать в постоянном режиме адаптации и двоемыслия, довольно точно фиксировало любые изменения в позициях во властных верхах, легко склоняясь на сторону «победителя» в том или ином политическом противостоянии. Во всяком случае, российское общество весьма чутко отреагировало на сохранение влияния секретных служб уже на раннем постсоветском этапе. После неудачи августовского путча 1991 года одержавший победу в этом противостоянии российский президент Б. Ельцин скоро дал понять, что не планирует существенных реформ органов госбезопасности. Ельцин отверг идею люстрации по образцу Чехословакии или Восточной Германии, высказывая удовлетворение тем, что управление в стране сохранилось в руках «профессионалов». Вместо проведения необходимых структурных и кадровых реформ президент разделил бывший КГБ на несколько отдельных институтов, сохранив за ними большую часть их функций и персонала. Более того, Ельцин все больше искал опору в силовиках – спецслужбах, армии и пр., – особенно в борьбе с парламентом, завершившейся штурмом Белого дома в октябре 1993 года, и с начала 1‐й Чеченской войны в декабре 1994-го. Как констатировал в то время руководитель питерской общественной организации «Гражданский контроль» Б. Пустынцев, «пережив после августа 1991 года период некоторой растерянности, ряд переименований и формальных преобразований ‹…› политическая полиция сегодня воспрянула духом и снова рассчитывает стать одной из влиятельных сил в государстве». Большинство россиян – по крайней мере, те из них, кто следил за развитием событий, – довольно точно отреагировали на эти изменения: 42 % опрошенных в апреле 1993 года согласились с тем, что преемник КГБ, Министерство безопасности, продолжает быть «тайной властью» в России (28 % не согласились, 29 % не имели мнения по этому поводу)».