Над Киевом занималось серое, набрякшее сыростью утро.В прихожей зазвучала мелодия Сороковой симфонии Моцарта. Завтракавшие супруги обменялись вопросительными взглядами.
Запахнув потуже банный халат, Садовой пошёл открывать. На пороге стояла матушка. Из-за её плеча выглядывала расплывшаяся в улыбке физиономия братца, чьи руки оттягивали два фибровых чемодана.
-Кто там?-подала голос Ольга из кухни.
-Свои!-басовито бросила в ответ матушка.
Сбросив искусственную шубку, некогда атрибут достатка советского человека, Софья Михайловна осталась в спортивном костюме. Бывшая преподавательница физического воспитания в Донецком пединституте являла собой контраст: фигура молодой женщины, увенчанная головой старухи Изергиль.
-Мама!- вышедшая в прихожую Ольга, мгновенно оценив драматизм ситуации, обняла свекровь. А потом увлекла её за собой вглубь коридора.
Микола Миколаевич разделся, и древесный дух, затаившийся в складках его пальто, распространился по прихожей. Старшего брата прозвали Миколой Селяниновичем: он один среди Садовых оправдал фамилию, поступив в своё время в сельскохозяйственный институт. Отработав положенные молодому агроному три года, подался в науку. Ныне доктор биологических наук, Садовой возглавлял отдел аллелопатии в Киевском ботаническом саду.
«Растения не так уж невинны, как полагают многое. Между ними тоже идёт борьба – не на жизнь, а на смерть. И воюют они молекулярно-генетическим оружием».
Изучением этого самого оружия и занимался Микола Селянинович.
Садовой, чтобы чем-то занять себя, а заодно преодолеть неловкость, подхватил два перегородившие прихожую чемодана и двинулся на женские голоса.
Эти самые фибровые чемоданы разевали свои пасти ( а именно таковыми казались они маленькому Вове после того, как «челюсти» сомкнулись, прищемив пальцы) и поглощали их с братом майки, трусы, папину шляпу, такую же как на пастухе из «Весёлых ребят», мамины платья с разбросанными по подолу цветами, названиями которых старший Коля уже начал интересоваться. А "скармливание" мама производила ежевечерне в соответствии с меню- списком вещей, которые семья планировала взять в отпуск.
И вот теперь чемоданы появились в Киеве.
Стоило Софье Михайловне войти в квартиру, как она завладевала всем её пространством, заполняя каждый уголок. Чтобы поставить хоть какие-то границы, следовало разместить маму в отведённой ей комнате- бывшей детской.И при этом стоически выносить все её замечания и пожелания, более схожие с претензиями. На закате жизни даже лучшим представителям рода человеческого свойственно раздражаться из-за сущих пустяков. Но при этом стойко выдерживать сильные потрясения.
Софья Михайловна придирчиво оглядывала место, где предстояло провести следующий месяц. Взгляд упёрся в навесную книжную полку. Казалось, что та прогнулась под тяжестью Библии- современной, в новейшей редакции, с гигантским справочным материалом. Она была уложена в специальную суперобложку, и судя по затёртости «книгу книг» активно изучали. Критический взгляд новой жилички лишь равнодушно скользнул по ней и метнулся в угол, где на тумбочке примостился старый чёрно-белый телевизор. Выражение крайнего неудовольствия, мгновенно отразившееся на лице старушки, не сулило ничего хорошего.
-Где мой внук?
Для ушей родителей вопрос прозвучал выстрелом. В упор. Но выкованное годами терпение не подвело и на этот раз.
-Мама, у него теперь своё жильё.
Это было правдой лишь отчасти. Приобретённая на родительские деньги квартира сына находилась в залоге у банка- кредитора. Нет, Андрей, названный в честь биологического отца, не стал банальной жертвой склонности к займам. Его страсть была духовного свойства и именовалась «Евангелие успеха».
Суть его сводится к исключительно привлекательным для широких масс постулатом: каждый христианин имеет доступ к финансовым благам. Уверовавший в Иисуса Христа просто обречён на процветание. Юноша, приученный всем укладом жизни бюджетников к самоограничению, прозрел: надо просто принять правильную веру – и тогда у тебя будут и коттеджи, и автомобили, и тугой кошелёк на другие приятные вещи. А чтобы ускорить процесс – аккуратно плати десятую часть своих доходов в церковную кассу, а ещё лучше доверь накопления христианскому банку, и не важно, что он учреждён за пределами родной страны…
-Упустили мальчишку!- вынесла вердикт Софья Михайловна. Видимо, кое-какие слухи об «Евангелии успеха» достигли и её ушей.
Ольга и Владимир хранили молчание, вдруг озаботившись установкой свечей в разных частях помещения. Пустая трата времени –пускаться в объяснения по поводу всех иезуитских хитросплетений, в которые попался сын и внук.
-Надо продать квартиру в Донецке!
После этого безапелляционного заявления до Садового дошло: мать пребывает в счастливом неведении. Город, построенный её мужем, подвёргся обстрелам, кладбище, где он упокоился, усеяно воронками от снарядов, а квартира, за которую она планирует выручить солидную сумму, выгорела в результате пожара сразу после того, как она едва успела унести оттуда ноги.
Профессор, сочтя свою миссию выполненной, предоставил женщинам решать вопросы обустройства, а сам поспешно ретировался.
-Что скажешь, Микола Миколаевич?-спросил он нарочито легкомысленным тоном, входя на кухню, где уже успел обосноваться гость.
-А что спросишь, Володимир Миколаевич?
Предстояло выяснить причины матушкиного марш-броска и определиться со сроками её пребывания в Каштановом переулке. По периодически доходившим сюда обрывкам информации было известно: внучка брата, прибывшая в Киев на учёбу, предпочитала «украинську мову», а Софья Михайловна для коммуникативной функции выбрала русский.
Поначалу вербальное общение оставалось двуязычным. Но прочно обосновавшись в столице, юная львовянка начала компанию по украинизации дедовской семьи, и в первую голову –прабабки-москальки.
Случись такое до февральского переворота, а иначе Софья Михайловна «революцию гидности» и не называла, она бы запросто поддалась на уговоры:
« Ну вывчи мову, она же твоя, ридна, та пивуча, ну вывчи!"
Но в новых обстоятельствах старушка закусила удила. И как в своё время отказалась учить немецкий, так теперь объявила бойкот украинскому.
Бесконечные политические дискуссии довели хозяина дома до белого каления. И всё чаще он находил спасение под сенью своего ботанического сада. Так бы и продолжалось, если бы не форс-мажорные обстоятельства. И тут Миколая Миколаевича не остановили даже соображения финансового порядка, а именно: шедшая в общий котёл матушкина пенсия.
За время отсутствия хозяев Микола Миколаевич успел подогреть чаю и теперь вкушал согревающий напиток.
- Коля, позволь спросить: почему ты не предупредил нас ?- младший Садовой пристроился напротив.
Заданный в лоб вопрос, похоже, не поколебал спокойствие Миколы "Селяниновича".
-Ты знаешь,брат, как всё переменилось…
Миколай Миколаевич редко обращался к профессору вот так- «Брат!» И до Владимира Николаевича дошло: дело запахло жареным. А гость продолжил:
-Я думал, обойдётся. Ну повздорят на кухне… Тем и закончится. Но тут…
Гость отхлебнул из чашки. А Садовой неожиданно поймал брата на привычке-обрывать себя и заглатывать конец. Чтобы не сказать лишнее?
-Новые жильцы- с отчётливым западэнским акцентом, -продолжил Микола Миколаевич.
-И этим тебя испужали?-подпустил иронии профессор, но брат её проигнорировал. Или не заметил. Или сделал вид, что…
-Ребята стали проявлять инициативу.
-Записывать всех подряд в правосеки?
-Для тебя выглядит комично. А у нас… У соседей –сын в мединституте учится. На лоджии у него стоит скелет. В полный рост. Для учебных целей. Так эти хлопцы пристали: что это за символ у вас на балконе? – Те, конечно, пришли в замешательство, потому как ни о каком скрытом смысле ни сном, ни духом… А те своё гнут. Дескать, намёк на…
Здесь брат понизил голос, перейдя почти на шёпот:
-Наши потери в Иловайском котле.
- Бред!
-Родители студента – понятное дело, тёртые, прошедшие через жернова коммунистической идеологии, смекнули: пора давать задний ход. Дескать, не подумали. Уберем с людских глаз. Простите за политическую незрелость. Но на беду, дома оказался сын. Тот самый студент-медик. Он в разговор опрометчиво встрял, объяснив хлопцам на хорошем русском языке, что у тех паранойя.И сослался на незаконченное психиатрическое образование. Те в дискуссию ввязываться не стали. Может, просто отдельных терминов не поняли. Короче, ушли без лишних слов. А где -то через неделю «психиатра» встретила ватага молодцов в балаклавах и …задала трёпку.
-Понятно,- Садовой встал, чтобы налить себе чаю.
-Чего тебе понятно?- вышел-таки из себя Миколай Миколаевич,- ты сидишь в своём кабинете, как на необитаемом острове. «Арабский и русский –языки-братья!» А мне вот на «украинську мову» переходить.
-Давно пора,-примирительно улыбнулся Садовой,- ты в украинском государстве живёшь. К тому же двуязычие – хорошая профилактика.- И заметив промельк удивления на лице гостя, пояснил: - Против старения мозга.
Микола Селянинович, проигнорировав доводы брата, продолжал:
-Младшая внучка пришла из садика и говорит:
«Россиянська мова дюже погана,гавкають, як собаки».
Кстати, теперь на Машу не откликается. Только на Маричку.
-Пройдёт. Это как подростковые прыщи.
-Думаешь?
-Уверен.
Микола Селянинович уставился на свои крупные крестьянские руки и резко сменил пластинку:
-У вас и пригляд лучше. Всё-таки две пары глаз.
-Ну да,-обречённо вздохнул профессор.
-Сдюжишь, брат?
Бритый профессорский подбородок медленно опустился.
А Микола Миколаевич засобирался домой.
«Боится, что передумаю?»
Садовые проводили гостя, и Ольга заперла дверь на металлический засовчик. И дверь, и запор сохранились со времени её детства. Лишь за ними она чувствовала себя в безопасности. В особенности в последнее время, а если абсолютно точно, после поездки деверя в Донецк.
Пройдя в детскую, супруги присоединились к Софье Михайловне, стоявшей у окна и наблюдавшей, как старший сын, чуть ссутулившись, пересекает двор. Вот он миновал обтянутую снежно-ледяным корсетом скамью, развернулся и,отыскав взглядом их окно,поднял правую ладонь. (С течением времени она всё более напоминала жест благословения.) После чего Софья Михайловна разжала пальцы, и тюлевое полотнище плавно вернулось в исходную позицию.
Предоставив свекрови и мужу потолковать с глазу на глаз, Ольга отправилась на кухню. Забраться бы сейчас в кресло, подтянув ноги к груди и открыть любимую книжку. Как в детстве.
Но сегодня не до чтения… Да и единственное удобное кресло теперь в кабинете супруга.
Ольгу снедала тревога. И начало ей было положено поездкой на родину Садовых. Нет, деверь был немногословен, но даже в том скупом отчёте, она с чуткостью гуманитария ощутила тяжёлые эманации боли, ужаса и отчаяния. Тогда она впервые увидела «Миколу Селяниновича» под другим углом зрения.
Миколай Миколаевич следовал заповеди «плодитесь и размножайтесь», произведя в промежутках между научными экспериментами, защитой диссертации и организации целого отдела пятерых детишек. Чуб младшего брата трансформировался у него в ёжик, напоминающий припорошенный снегом чернозём. Низко свисающие, будто вытянутые руки, сохраняли загар даже зимой. Он раньше других просёк послемайданную ситуацию и принял превентивные меры, вывезя мать с Донбасса. Видимо, сработала генетическая память предков, не единожды спасавшихся от войны.
Для срочной эвакуации он выкатил из гаража ботанического сада стоявший без надобности, но всё ещё ходкий «Запорожец». Видимо, вид двух "пенсов" на ушастой колымаге с багажником, забитым жалкими пожитками, оказался убедителен: на блок-постах обеих противостоящих сторон дополнительных вопросов не возникло. Впрочем, время « дани» за проезд наступит позже.
В результате эвакуация стоила Садовым, что называется, малой крови. Что касается самой Ольгиной свекрови, то обошлось лишь сетованиями на необходимость поручить заботам соседки кота Рыжика, ровесника первого майдана.
Усилиями «министерства правды» киевского образца они были отрезаны от сколько -нибудь достоверной информации. Правда была строго дозирована и процежена ситом цензуры. Но мало-помалу пришло убеждение: тебя дурят, а ты делаешь вид, что это… Короче,ты принимаешь правила игры. Потому что иначе… О, это они уже проходили в идеологически стерилизованном СССР. Оставался один выход. Или вход. Абсолютная воинственная аполитичность.
Поначалу супругам Садовым она оказалась не по нутру, и некоторое время они в тайне друг от друга лазили по Интернету в поисках альтернативной точки зрения. Это не прибавляло оптимизма, и тогда, чтобы не сойти с ума, они затворили створки своей раковины. Так и жили последние месяцы
Не участвуя,
Не состоя,
Не думая.
И вдруг эта встреча в книжном магазине "Абзац"!
Её первый муж Андрей Малафеев, что называется, парень с нашего двора. Казалось, его жизненная программа не подлежит корректировке. Но советская империя рухнула –неожиданно как для населявших её народов, так и для соседей, и простой киевский инженер-конструктор с окладом в 120 рублей и женой-учительницей, прихватив котомку челнока, двинулся нехожеными тропами первоначального накопления капитала. Но едва удавалось обрасти мало-мальским жирком, наскакивали «братки» и бесцеремонно «ошкуривали». Находить с ними общий язык бывший технарь не научился, самому пойти по кривой дорожке – воспитание не позволило. И он подался в революционеры.
Шёл 2004 год.
Итак, он ушёл в первый майдан.
Ушёл и не вернулся.
Потому что в его потёртой кожаной куртке, приобретённой у друга-кооператора, в связанной женой шапке, в башмаках, которые Ольга привезла из Польши, а они оказались велики, с его лицом и его походкой, стал приходить, открывая дверь своим ключом, другой человек. От него и пахло иначе. Дымом революционных костров и… деньгами. Про источник дыма ей было известно. Про финансы имела смутное представление.
Когда-то её учили: общественные преобразования совершаются на волне пассионарности. А при чём тут деньги? Да ещё в долларах! Их приземлённость не монтировалась с высотой идеалов!
Ольга относилась к тому поколению, у кого слово «валюта» ассоциировалось с крупными неприятностями: при Советах её кузен получил срок по этой статье.Не по душе было и то, что семейное гнездышко превратилось в штаб-квартиру партии «Свобода». В головах её членов, заседавших в самой большой комнате, как в блендере, крутились самые невероятные идеи. На кухне беспрерывно кипятился чай и резались бутерброды. Впрочем, испытание коммуной она, пожалуй, выдержала бы. Доконало другое: революция, подобно молодой дерзкой любовнице, заполучила лучшее, что было в Андрее Малафееве- его надёжность, его привязанность к жене и сыну. Ольге пришлось довольствоваться жалкими остатками, что он доносил до дома.
В один из дней гроздья гнева созрели и пали на голову супруга. Она собрала носильные вещи- ребёнка и свои, стопку книг и…вернулась к родителям. А оказавшись в родных стенах, почувствовала себя счастливой: здесь не работал телевизор. Андрей и его соратники беспрестанно смотрели в «ящик», даже спали под его бормотанье.
Парадоксы жизни: «вечный троечник» вознёсся на вершину властной пирамиды.
И судьба вновь свела их- Ольгу Садовую и её первого супруга.
Для чего?