Уж в каких только аспектах и разрезах Россию нынче не развенчивают! И кто только это не делает, потакая хуторскому мироощущению укронацистов. Вот и мой любимый британский еженедельник «Экономист» до подобной низости, как ни горько мне, докатился. Да ещё где потоптался-то - в хрустальном чертоге великой русской литературы!
Я мог бы долго и язвительно комментировать сие журнальное произведение, но намеренно не буду, оставляя каждому своему подписчику возможность оценить его в меру своего интеллектуального развития, художественного вкуса и политического чутья.
Русская литература сплошь запятнана империализмом
Но это не значит, что следует перестать её читать
У многих на Западе шедевры русских писателей XIX века, таких как Федор Достоевский и Лев Толстой, вызывали благоговение. Эти писатели часто как будто протягивают руки к небу, борясь с универсальной глубиной веры, силы и несправедливости. Британский писатель Д. Г. Лоуренс, например, сказал, что русская литература исследовала «феноменальные сверкания душ самых заурядных людей». Но в некоторых кругах вторжение России в Украину поставило под сомнение не только ценность чтения этих книг, но и мораль.
В литературном приложении к «Таймс» украинская писательница Оксана Забужко решительно заявила, что западные прочтения крупных российских авторов игнорировали их империалистические взгляды и потакали их резкому моральному релятивизму и симпатии к преступникам. Литература, заметила она, «одна плоть с обществом, для которого и о котором она пишет». Книги — «маскировочная сеть» российских танков в Украине. Тем временем украинский философ Владимир Ермоленко писал в журнале «Внешняя политика», что русская классика «набита империалистическим дискурсом» и «жестокостью».
Предполагать прямую связь между классической художественной литературой и сегодняшней военной агрессией — большая натяжка. Тома, которые вдохновили Владимира Путина на вторжение, были в целом более эзотерическими и экстремальными, чем «Анна Каренина» или «Игрок». Тем не менее, эти критики правы.
Самые любимые российские писатели ценятся отчасти за то, что они ведут хронику социальных бед страны. Но и в их сочинениях появляются тревожные, даже опасные идеи. Естественно, то же самое относится и к уважаемым британским и американским авторам. Между тем читатели, чувствительные к империализму и предрассудкам в западных произведениях, в прошлом закрывали на них глаза в русской литературе. Они менее приспособлены к извращенным представлениям об украинской степи, чем, скажем, об американском Западе XIX века.
Возьмем, к примеру, народного поэта Александра Пушкина, которого русские иногда называют «наше все» — прозвище, отражающее его необычайное владение русским языком и его стремление защищать «маленького человека» перед лицом царской власти. Несколько лет Пушкин провёл в ссылке из-за антиавторитарного духа своих произведений, которые оценили декабристы, участники неудавшегося восстания против Николая I в 1825 году.
Однако Пушкин писал и патриотические стихи, воспевавшие имперскую мощь России. Г-н Ермоленко цитирует «Клеветникам России», написанную в ответ на польское восстание против царской власти 1830–1831 годов. Стихотворение порицает предполагаемую европейскую агрессию («Зачем анафемой грозите вы России?») и провозглашает, что враги страны встретят свой конец, если отважатся напасть на российскую землю. Эти настроения перекликаются с сегодняшней риторикой Путина.
Империалистическая направленность Пушкина проявляется и в «Кавказском пленнике». В поэме описывается молодой русский офицер, попавший в плен на Кавказе, которого спасла черкешенка. В эпилоге рассказчик прославляет насильственное покорение региона Россией и заявляет, что «всё подвластно русскому мечу». И здесь кажется, что пушкинская критика царской власти не распространяется на её империализм.
Нечто подобное можно сказать и о Достоевском. Его книги проникают в умы интеллектуальных убийц и ставят под сомнение традиционную мораль. Они также пронизаны колониалистскими идеями.
Вопиющие примеры можно найти в его «Дневнике писателя», жанровом сборнике художественных и научно-популярных зарисовок, созданных в конце его жизни, в которых он с энтузиазмом рассказывает о продолжавшемся тогда русском завоевании Средней Азии. В отрывке, написанном в январе 1881 года, он прославляет победу русской армии при Геок-Тепе (ныне Гёкдепе в Туркменистане), кровавую битву, укрепившую власть империи в регионе. Как отмечает Ольга Майорова из Мичиганского университета, в книге Достоевский надеется, что Россия продолжит завоевание Азии, чтобы люди «вплоть до Индии» могли «убедиться в непобедимости белого царя».
Русский шовинизм Достоевского часто выражается скорее в духовных, чем в милитаристских терминах. После длительной ссылки в Сибирь в 1850-х годах — в результате его связи с Петрашевским кружком радикальной интеллигенции — он стал набожным православным христианином. По его мнению, те, кто отвергал православного Бога, такие как католики или евреи, должны быть преданы анафеме. Давняя неприязнь Достоевского к тем и другим проявляется в его романе «Идиот». Главный герой, князь Мышкин, называет католицизм «нехристианским» бедствием, которое Россия должна победить. «Наш Христос, — утверждает он, — должен сиять, как отпор Западу».
Карта и территория
России, по мнению автора, суждено было стать авангардом духовной революции. Это была мессианская сила, которая должна была победить западный упадок и объединить человечество под Богом. Опять же, на фоне антизападных разглагольствований Путина это звучит до тошноты знакомо. В прошлом читатели видели Достоевского как возвышенного проводника в самые темные, самые сокровенные уголки человеческого сердца. Сегодня он и другие российские писатели вместо этого могут указать путь на фронт в Донбассе.
Так что, хотя обвинять давно умерших авторов в грабежах путинской армии неразумно, некоторые из их работ действительно отражают, даже подпитывают грохочущие патологии, которые снова вылились в насилие. Но это не всё, что эти книги имеют в виду или говорят.
Рассмотрим творчество Толстого, для многих лучшего романиста России и мира. Да, в нём есть империалистические слепые пятна, в том числе в «Войне и мире», его хронике наполеоновского вторжения в Россию в 1812 году. Как говорит Ева Томпсон из университета Райса, в книге игнорируются перспективы колонизированных народов Восточной Европы, особенно поляков, которые часто поддерживали Наполеона против своих русских сюзеренов.
Однако в другом месте Толстой отвергает милитаризм и насилие всех видов. В его изысканной поздней повести «Хаджи Мурат» рассказывается история кавказского воина, пытающегося спасти свою семью в условиях русского завоевания; он сочувствует его бедственному положению и осуждает царскую агрессию. Как показывает смесь патриотизма и пацифизма в творчестве Толстого, литература по своей сути неоднозначна. Великие книги редко можно упростить до одного смысла или морали. Лучше всего разоблачают и анализируют человеческие недостатки, будь то характер, рассказчик или даже автор.
Это относится и к сострадательным повестям Пушкина, таким как «Евгений Онегин» и «Пиковая дама», и, при всех его безобразных взглядах, относится и к Достоевскому. Михаил Бахтин, русский философ, охарактеризовал романы Достоевского как «полифонические», имея в виду, что его персонажи воплощают разные, часто противоречащие друг другу идеи. Мессианское мировоззрение автора на слуху, но часто приписывается негодяям, подлецам и дуракам. При этом он подвергает свои идеи «строжайшему испытанию», — говорит Сара Янг из университетского колледжа Лондона. Читателю предлагается не столько восхищаться его философией, сколько оспаривать ее. Игнорируйте произведения Достоевского, и вы откажетесь от этого приглашения.
Тем, кто ненавидит вторжение г-на Путина в Украину, не нужно выбрасывать свои экземпляры русской классики. Для этого в них слишком много красоты и мудрости; отречение от них было бы нанесением себе раны. Но читатели могут вернуться к ним с более критическим взглядом и новой чувствительностью к империалистическим настроениям. В лучшем смысле этого слова именно это имеют в виду учёные, когда говорят (как и многие сейчас) о «деколонизации» канона.
Это не обязательно означает отказ от выдающихся творений по политическим мотивам, а лишь подход к литературе с новой точки зрения. Это означает признавать тревожные части книг, не сводя их только к этим аспектам. Это означает больше читать, а не меньше.
© Перевод с английского Александра Жабского.