Так шутила девушка, разговаривая по телефону в метро, вдруг вы уже начали собирать им посылку на фронт, а они греют пузо в Узбекистане.
Про пузо я ввернула сама. И про фронт тоже. И вообще перефразировала то, что она сказала, потому что она и сказала-то всего ничего: «Что ты скулишь? Да и пусть мобилизуют! Он тебе теперь кто? Посылку еще ему собери, ага! Может, он уже в Ташкенте, ты же не знаешь!».
Накануне, грешна, я тоже хотела обзвонить «эксов». Поинтересоваться, как там у них дела. Не любопытная, нет. Никаких «восстановления отношений» и «мостов дружбы». Просто был такой порыв. Случись что, я бы тоже стала собирать им посылки и даже вязать шерстяные носки, чтобы не замерзли в «полях». Самое смешное, я никого из них больше не люблю, не уверена, что любила, а сердце – болит. «Я люблю тебя, как сорок ласковых сестер». Когда уходит любовь (привязанность, привычка, хоть горшком назови!), остается – «сестра». С этим ее - «Как там твоя Верочка поживает, еще не бросила тебя, дурака?» (беспокоюсь, будто бы мне действительно это важно, сама - дура!).
А на самом деле, очень хочется кого-нибудь любить! Так – чтобы душа вон! А пока люблю портрет Чехова на стене и памятник Некрасову в сквере вблизи одноименной улицы. Сама удивляюсь, что мы с ним, с Николаем Алексеевичем, одной крови: я бы тоже, загибаясь, задыхаясь, обратилась к книжной полке со словами «Прощайте, друзья!». Вы можете представить себе общую повернутость со своим визави на почве книг? Я могу. Хотя у меня таких мужчин никогда не было. Нет, они, конечно, что-то там читали, какую-то справочную литературу (инструкции и этикетки – в том числе), но, чтобы Еврипида там или Софокла…
Чехову я бы связала на фронт не только носки, но и собачий пояс. Хотя у него – однозначно! – была бы бронь. Его бы сегодня, после последних распоряжений родного правительства – «врачам туда нельзя», не выпустили бы лечиться за границу. И мы бы искали с ним здесь, в России, а не в Германии, чем можно поддержать его легкие, которые разрушает туберкулез. И он бы ругался на меня, лезущей к нему с поцелуями, «Юля, надень маску! Это тебе не шутки! Нет, замуж тебя не возьму. Это огромная ответственность – жить с умирающим!».
А потом, когда и он стал бы бывшим, я бы звонила ему ночами и ныла, за что он так со мной, бессердечно и вероломно, и почему меня не брал, а Книппер – взял? Чем она лучше меня? Только тем, что актриса? А он бы отвечал, кашляя, мол, Юля, Книппер – это другое. И у нее имя есть, если что – Ольга. Запомни или запиши. И вешал трубку.
Некрасова тоже не взяли бы на фронт. И многих моих бывших по судьбе не взяли бы. И ни один из них, что ничуть не впечатляет, не служил! Здоровье подвело. А Бунина вообще нельзя было бы «частично мобилизовать» из-за неблагонадежности. Думаю, что его первого лишили бы российского гражданства из-за этих его метаний туда-сюда. А Зощенко, начни он ерничать - в своем духе! - про доплату в 8% к жалованью нынешних народных избранников, уже бы сидел. Плотно, но не «без права переписки».
И я бы носила ему в Кресты печеную картошку и - ставшие моими фирменными! - шерстяные носки. А он просил бы бумагу, чернила и папирос. И тоже кашлял бы мне вслед из-за оконной решетки.
И я так и осталась бы не у дел: ни девка, ни баба, ни мужняя жена. С воспоминаниями, книгами, не довязанными для очередного - богом отмеченного! - носками. Четырежды нелюбимая. Четыре тысячи раз – «ласковая сестра».
Не плюйте в прошлое, девочки.
И это… Поберегите бывших.