Старик Яков посмотрел на себя в запотевшее зеркало и немного обрадовался: из-за потеков на стекле нельзя было сказать наверняка, какие из морщин его, а какие –нет.
Сегодня был четверг - день бритья. Во второй половине дня может завалиться компания, и он должен выглядеть как огурец. Он и так выглядел да и чувствовал себя молодцом уже несколько месяцев. Не то чтобы болезни отступили куда-то – он по-прежнему покашливал с легким паровозным свистом, но делал это только когда неумеренно смеялся. Не плохо бы заметить, что и смеяться он стал больше примерно с того же момента, до которого жизнь его была явным прозябанием.
Его предыдущей домработницей была немолодая полная женщина, у которой скрипели колени или обувь, он уже не помнил что именно, когда они поднимались по лестнице. Звали ее Гала. Ему не понравилось ее имя из-за бессмысленной претенциозности. Может быть это не было ее виной, что так звали другие, но сама то она этому своевременно не воспрепятствовала и ходила в Галах. Он пытался ей объяснить про Галу, но ничего не изменилось, и стал он ее звать Гала-представление.
Была она никудышней дом работницей, постоянно спорила о ее правах и обязанностях по регламенту работы, включая готовку горохового киселя каждую неделю. У Якова развился от этого киселя рвотный рефлекс, а с файбером и без гороха в организме у него и так все было хорошо.
В своей прошлой жизни она работала экономистом бухгалтером в каких-то рогах и копытах и теперь ежедневно говорила со своим брокером о купле-продаже ценных бумаг. Как выяснилось позже, работа ей была нужна вовсе не для свода концов с концами, а как средство для приобретения места почти постоянного жительста и для медицинской страховки.
Каждый день она носила одни и те же джинсы, облегающие довольно туго ее крупную фигуру. Однажды Яков увидел эти джинсы, стоящими в ванной комнате сами по себе. Два темных туннеля штанин напоминали собой запускные шахты для ракет тактического назначения. После увиденного Яков был только рад, что Гала не носила платьев или юбок.
Справедливости ради надо сказать, что каждый день она была в разных футболках, надписи на которых имели откровенную сексуальную канатацию. Футболки были явно мужскими, купленными оптом на какой-нибудь финальной распродаже выходящего из бизнеса магазина 99 центов.
Через эти футболки Яков ознакомился с юмором простонародья.
Готовила она тоже неважно. Все было соленым и перченым, а ведь Яков предупреждал ее не раз, что ему нужна была щадящая диета. Но и себя она не баловала – ела то же, что и он.
Надо заметить, что была она вежливой: всегда убавляла звук в телевизоре на кухне, когда программа не слишком интересовала Якова, но при этом усаживалась перед экраном так близко, что кроме звука исчезало и всякое изображение.
Скорее всего, свое рабочее место в агенстве она купила за взятку деньгами как и сертификат дом работницы.
За месяц, разобравшись с бухгалтерией агенства, Гала предложила Якову делать какие-то приписки, чтобы потом делить дополнительные деньги, но он на это не повелся, потому что не любил сговоров с подчиненными.
Согласно условиям контракта, им приходилось выходить на прогулки вместе.
У Галы была дорогая дубленка, и она все время норовила взять его под руку, но не как мед работник, а по-семейному.
Однажды один его знакомый на улице смело предположил, что Яков сошелся с женщиной, и слух об этом разнесся среди пенсионеров. Мужчины посмеивались над ним за его спиной, а одинокие женщины поджимали губы.
Он хотел было отказаться от нее, но его сын возражал, что все не так уж плохо- в конце концов, она не ворует, а он может больше проводить времени в своей спальне, если ему так уж неприятно находиться в ее компании.
Там довольно часто Яков и сидел около окна с газетами и фруктами на подоконнике. Когда газеты бывали прочитаны до конца, он наблюдал за развеской постиранного белья моложавой девахой из квартиры напротив. Она вывешивала напоказ не только темное, но и свое нижнее белье. Иногда Яков бывал заинтригован: он никогда не видал подобных образцов в своей когда-то брачной жизни и не понимал, на какую часть тела такое можно одеть.
Сын Якова, Аркадий, звонил ему каждый день, но заезжал в гости не так часто, потому что с семьей жил где-то в центре Нью Джерзи. У сына была дочка 16 лет, законченная американка, и жена, которая не работала, а только читала эзотерическую литературу и по мнению Якова была законченной дурой.
Однажды с Галой на прогулке случилось несчастье. Она держала Якова по уставу, как медицинский работник, подскользнулась и упала. Перелом оказался очень серьезным, и к Якову прислали новую домохозяйку . Именно с этого момента все его болезни неожиданно отступили или ушли в глубокую ремиссию. Новая домохозяйка была молодая, красивая женщина с грустными глазами. Была она привычной к домашней работе и не слишком словоохотливой. Это не беспокоило Якова, а скорее даже устраивало: он деловито ходил за ней по пятам, якобы с проверкой все ли она правильно делает, а сам любовался ею под разными углами и мысленно примерял на ней неизвестного назначения белье с веревок. Его жизнь начала опять приобретать смысл. Так продолжалось некоторое время. Он говорил себе, что события форсировать не стоит и едва сдерживал себя, чтобы не обнять ее за ноги, когда она вытирала пыль с высот, доступных только пыли, если не вставать на приставную лестницу.
Когда ее рабочий день бывал закончен, и они сидели на кухне и пили чай, то Яков был сама галантность, а не какой-нибудь пенсионер. Он подавал и печенье и варенье, предлагал еще плеснуть в кружку чая или переключить канал телевизора на другой, как только чувствовал, что она хочет идти в свою комнату.
Новую домохозяйку звали Павлиной или по-простому Пашей. Они с мужем приехали на заработки с Украины. Паша неохотно рассказывала про свою семью, Якову было понятно, что она скучает по своим детям. В конце второй недели Яков решил, что пора действовать более напористо, когда узнал, что в единственно возможный день свидания с мужем Паша решила поехать на какую-то экскурсию в Филадельфию. Ему стало ясно, что с мужем у нее не такие уж теплые отношения, чтобы не хотеть увидеть его раз в пол месяца.
В конце второй недели ее работы он решил принять ванну, хотя обычно обходился каждодневным душем. Согласно регламента ванну он мог принимать только в присутствии домохозяйки. Понятно было, что регламент такой составляли люди, которые в первую очередь хотели застраховать компанию от несчастных случаев клиентуры, связанных с падениями и поломками костей, ожогов и анормальных сердцебиений. Составители протоколов процедур совсем не брали в расчет, что пациент и домохозяйка могут быть разнополыми и хотя бы односторонне, но испытывать сексуальный интерес к другому.
Яков придумал такой хитроумный план, от которого у него круги шли перед глазами, начиная со среды. Вообще-то план был вовсе не его. Он видел похожее в каком-то фильме про войну, где потерявший зрение на фронте солдат принимал ванну в госпитале. Солдат был молодой с повязкой на глазах, а помогавшая ему мед сестра - неустроенная женщина среднего возраста, на солдата смотрела не только с жалостью, но и с интересом. Именно задуманная сцена в ванной и подтолкнула Якова к форсированию событий: в среду вечером он проиграл Паше несколько партий в карты, говорил ей комлименты на все случаи жизни и даже коснулся ее ладони несколько раз. В четверг утром он объявил, что ему надоели водные процедуры в медицинском центре «Чайки свободы» и что вместо чаек они едут на Манхэттен. Паша улыбнулась ему и в тон спросила: «А как же радиус действия браслетов нахождения?»
- Никому об этом не нужно знать Что ты думаешь, если у них там на центральной станции что-нибудь запикает, так они сразу на розыск бросаются? А если человек прогуливается прямо по границе действия этого радиуса, беседует с приятелем и машет рукой, которая уже за границей? Браслеты эти сделаны для алцхаймерцев, но на всякий случай розданы всем, ведь в пожилом возрасте новые болезни могут начинаться в любой день.
Тут Яков понял, что стал говорить лишнее, потому что улыбка на Пашином лице сначала просто зависла, а потом исчезла.
Но выбор уже был сделан-они едут в Центральный парк кормить белок не чищенными арахисовыми орехами, а моржей с тюленями килькой в пряном соусе. Кильку Якову было не жалко. Ее выдавали бесплатно в медицинском офисе, где ему подстригали ногти на ногах и терли пятки мыльным камнем 2 раза в месяц. Про кильку Яков думал, что это явный недосмотр врачей: в ней были специи и много соли. Но однажды его осинило, что это может быть вовсе не недосмотр, а сговор подиатра с другим врачем, который после употребления им кильки начнет бороться с его подпрыгнувшим давлением. Мысли свои про кильку и другую благотворительность из медицинских офисов Яков держал при себе: как говорится, дают-бери, а бьют-беги.
Они оставили свои алцхаймеровские браслеты в блюде для ключей. Яков одел на себя новое, уже третий год, махеро-кашмировое пальто от Наутики с застиранной до небесной голубизны модной арабской тряпкой вместо шарфа и понравился Паше. Она даже сказала, что у нее из одежды ничего такого, чтобы соответствовать. Он прямым текстом сказал ей, при ее пригожести никакая одежда уже не имеет значения.
В тот день они замечательно провели время на Манхэттене: гуляли по парку, кормили зверей и разговаривали. Говорил все-таки больше Яков, потому что боялся попасть в пещеру молчания, из которой потом было бы сложно выбираться. Паша слушала его с интересом, но сама говорила немного – она знала, что речь ее бывает путаной, да и русский язык не был ее языком детства.
После ланча в знаменитом деликатесном месте на 57 улице Яков сделал таинственное лицо на колько это было возможно, чтобы оно не представилось показателем резкого ухудшения здоровья и сказал Паше, что сейчас они домчатся до двадцатых улиц и пойдут в массажный кабинет. Паша посмотрела на него с жалостью, мол, кажется ему, что он в Бруклине, раз на массаж собрался, и почти что сказала, что у него галлюцинация – во-первых сегодня не массажный день и во-вторых - они не Бруклине.