Ноги налились свинцом. Я чувствовала, как они сдаются, как мышцы наполняются кровью, тяжелеют. Пот струился по спине, жар поглощал мое тело, а грудь, казалось, взорвется от нехватки кислорода. Мир вокруг двигался медленно, так медленно, что от отчаяния мне хотелось плакать. И хотя ужас подгонял меня вперед, хотя я изо всех сил перебирала ногами, стараясь оторваться от своего преследователя, где-то в глубине души нарастало понимание - все напрасно. Силы мои были на исходе. Тело уже проиграло эту гонку и все, на что мне оставалось уповать - чудо. Может быть кто-нибудь, что-нибудь отвлечет внимание золотого всполоха, все ярче вспыхивающего за моей спиной. Заставит стихнуть тревожащий, неясный шелест, заставлявший меня тревожно озираться все последние дни. Я уже видела неоновые витрины центральной улицы, проулок становился шире. Еще немного усилий, и я окажусь в спасительном свете.
Нога запнулась о выбоину в асфальте и, коротко вскрикнув, я покачнулась.
- Вот и все, - мелькнула в голове дрожащая мысль.
Я была рада попасть в команду Наблюдателей. Хотя работа в музее истории города приносила мне огромное удовольствие, прожить на скромную зарплату музейного работника было весьма непросто. Поначалу я подрабатывала официанткой в закусочной "У Гарри" на Второй улице, но пятнадцать часов на ногах и недосып быстро превратили меня в ходячего мертвеца, вернуть жизнь в которого не могла даже самая большая кружка эспрессо. Мне пришлось оставить закусочную, и вновь думать о том, где взять деньги. И тут мне на глаза попалась реклама Наблюдателей.
Поначалу мои задания были простыми - зайти по дороге домой в супермаркет и оценить качество овощей, написать свое мнение о выкладке товара или же, разыграв некую ситуацию, рассказать о поведении продавцов. Смогли ли они мне помочь? Были ли любезны? Насколько я удовлетворена скоростью обслуживания?
Мне это нравилось. От меня не требовалось никаких усилий, а короткие отчеты на пару страниц приносили хоть маленький, но стабильный доход. Так курирование все того же супермаркета на протяжении месяца принесло мне заработок сопоставимый с зарплатой, которую я получала в музее.
Я втянулась. Мне нравилось ощущать себя агентом под прикрытием, как бы смешно это ни выглядело, и, когда мой рейтинг достаточно возрос для того, чтобы перейти на более серьезные задания, я практически не сомневалась в том, что готова отказаться от основной работы ради Наблюдателей.
И я ни разу об этом не пожалела. Теперь я могла каждый месяц откладывать деньги на сберегательный счет. К тому же моя жизнь еще никогда не была такой интересной. Наблюдатели предложили мне тестировать авиалинии, и я несколько месяцев путешествовала по штатам, попутно успевая осматривать достопримечательности. Я провела неделю в отеле "Tower" в Сиэтле, и даже была допущена к проверке национальной галереи в Нью-Йорке. Задания, связанные с перелетом и длительным проживанием в другом штате, несмотря на свою привлекательность, редко пользовались популярностью. Не все Наблюдатели могли позволить себе надолго оставить семьи, или же были не готовы расстаться с основной работой. Особой гордостью для меня было то, что мое образование давало мне особый приоритет, позволяя выбирать практически любое задание.
Впрочем, последние полгода при выборе задания я полагалась отнюдь не на свои знания. Все дело было в Эле. С Элом мы вместе учились в школе, и я питала к нему искреннюю симпатию. Эл никогда не был школьной звездой, не состоял ни в одной школьной команде и не участвовал в викторинах для умников. Но он мне нравился своим дружелюбием. Когда в классе были совместные занятия, нас с Элом нередко ставили в пару для работы над очередным проектом. Эл послушно выполнял свою часть задания и терпеливо позволял мне вносить в нее свои изменения. С ним всегда было просто и весело. К тому же Эл был закадычным приятелем моего кузена Билли, и мы нередко вместе гуляли после школы. Некоторое время я даже была им увлечена, и сильно расстроилась, когда узнала, что Эл не пойдет на выпускной бал, так как его семья переезжает в Вермонт.
Я не видела его десять лет. От Билли я знала, что Эл поступил в полицейскую академию, но вскоре они перестали общаться, а меня захватила студенческая жизнь. И вот мы с Элом встретились вновь.
Он неохотно рассказывал о жизни в Вермонте. Я знала лишь, что Эл был среди полицейских, которые пытались сдержать беспорядки после того, как их коллега при патрулировании застрелил чернокожего парня. О большем я расспрашивать не решалась, живо представляя себе, отчего лицо Эла каждый раз каменеет при упоминании о тех событиях.
Впрочем, все остальное время он оставался тем же жизнерадостным парнем, каким я помнила его по школе. Казалось, что этих десяти лет не было. Эл остался таким же, каким я его помнила, и рядом с ним я ощущала себя беззаботной старшеклассницей.
Вместе мы уже несколько раз ездили в длительные поездки. И хотя Эл держался дружелюбно и был ко мне внимателен, он все так и не решался пересечь черту, переведя наши отношения на новый уровень. Я не понимала, что его останавливает. Я знала, что в школе он был в меня влюблен, да и теперь нередко замечала на себе его взгляд. Я могла бы поклясться, что нравлюсь ему, но самое большее, что он себе позволял - поцелуй в щеку при встрече и прощании.
Но с прошлого месяца все изменилось.
- Нам нужны двое человек, для работы с церковью Золотого света, - сказала Ханна на очередном собрании Наблюдателей. Здесь присутствовали только те, чей рейтинг был больше четырехсот очков, и за спиной имелся немалый опыт поездок.
- Что это? - удивилась Лидия, единственная из присутствующих, кто пришел в организацию раньше меня.
- Новая церковь в Талсе. Они протестанты, во всяком случае, таковыми себя называют, и относятся к ветви меннонитов. Учат, что прощение и Царство Небесное можно обрести за счет мыслительной деятельности, - Ханна сбилась и устало сняла с себя очки. - В общем, о них пока мало что известно. Их называют меннонитами, но они больше похожи на нас, чем на своих братьев. В церкви приветствуют всех, лишних вопросов не задают. Учат христианским догматам, но, как меннониты читают свои проповеди на немецком языке, высоко ценят труд. В общем, правительство хочет понять, с чем мы имеем дело. Действительно ли это новая ветвь протестантской церкви, или же очередная опасная секта. Кто-нибудь из вас владеет немецким языком?
Эл поднял вверх ладонь.
- Моя мать - немка.
- Отлично, - просветлела лицом Ханна. - Не хотелось, чтобы эта работа ушла в другой штат. Хотя, конечно, я рассчитывала, что это будет кто-то из женщин. Они вызывают меньше подозрений.
- Кейт тоже владеет немецким, - тут же отозвался Эл.
Ханна перевела на меня взгляд.
- Это правда?
Я кивнула. Раньше я и в самом деле учила немецкий, когда думала поступать на отделение перевода. Но это было давно, да и годичный курс едва ли мог мне чем-то помочь. И все же, глядя на ободряющую улыбку Эла я не могла ответить иначе.
- Ура! - Ханна победно вскинула вверх кулачки, и все рассмеялись. - Моя лучшая пара снова в действии. Отправляйтесь, посмотрите, что к чему. Правительство уделяет особое значение этому заданию, так что не подведите меня.
Церковь Золотого света располагалась в пригороде. Хотя, было бы вернее сказать, за городской чертой. Небольшой сложенный из досок дом, в котором проходили службы, стоял на обширном земельном участке, принадлежавшем одному из прихожан. Насколько он большой, я не знала. Во всяком случае, его граница проходила где-то в лесу, а на территории располагалось большое озеро. Здесь же стояли дома особо ярых приверженцев новой церкви, которые трудом зарабатывали себе место в Царстве Божьем. Место это выглядело утопически. Деревянные дома, такие, какие были у переселенцев в начале прошлого века, высокие раскидистые ели, зеленые поля, скот. Увидеть это могли лишь те, кто поселялся в общине, прихожанам же вход дальше церкви был закрыт.
Мы с Элом решили разделиться. Я поселилась в пригороде, недалеко от общины, в то время, когда он, переговорив с ее членами, занял один из домов людей Золотого света. Виделись мы с ним на службе, после чего я возвращалась к себе, а он продолжал наблюдение изнутри.
Это было странное место. Служба начиналась рано утром, и длилась пару часов. Происходящее казалось мне ожившей сценой из фильмов об Энн. Просторное помещение церкви, все еще пахнущее свежей древесиной, заполняли парты и лавки, за которыми сидели люди. Здесь были женщины, мужчины, дети. Кто-то был одет в традиционные одежды меннонитов, кто-то, как я, приходил в повседневной одежде. Здесь можно было увидеть женщин в чепцах и фартуках, которые мирно соседствовали с дамами в обычных свитерах и футболках. Мужчина с окладистой бородой и в жилете косился на парня в толстовке и солнечных очках. Впрочем, никакого противостояния между ними не было.
На протяжении всей службы люди сидели молча и занимались тем, чем хотели. Пока молодой пастор в центре комнаты читал проповедь на немецком языке, сидящие перед нами женщины занимались вышивкой и вязанием. Парень в толстовке что-то искал в телефоне, его сосед жадно все записывал в тетрадь. Пожалуй, чуднее всех выглядел Эл. Вооружившись кисточками, он покрывал краской натянутый на раму холст. Бросив на него взгляд, я смогла различить темные очертания улицы и капли золотого дождя. Именно угадать, потому что изображение представляло собой хаос разноцветных широких мазков, напрочь лишенных детализации.
Сама же я напряженно вслушивалась в слова проповеди. Немецкий язык постепенно всплывал в моей памяти. Я понимала далеко не все, чаще угадывая смысл слов по контексту и помечая на листке бумаги то, что нужно будет посмотреть в словаре. Ничего крамольного в учении Золотого света я не видела. Проповедник говорил о святой Троице, и слова эти совпадали с тем, что я уже знала. Разве что описывая Отца, Сына и Святого духа, он уделял много внимания деталям. Так Дух у него имел вполне человеческую форму. Лик его был гордым, но милосердным, черную смоль волос венчал нимб. Он сам испускал сияющий свет, мчась на золотых крыльях над головами праведников. Отец был суров ликом, но милостив в делах. Волосы его были золотыми, как песок, глаза голубые, как небо. Он держался тени, ожидая своего часа. Сын был мягок ликом и больше похож на простого человека. Во взгляде его читалось милосердие, кожей он был светел, а волосы его горели медью.
Отец скрывался в Небесах, Сын жил на Земле, Дух был обречен вечно парить между ними.
Я не знала, часть ли это учения Золотого света, либо же пастор сам вносит поправки в религиозный текст, стараясь сделать Троицу более близкой и понятной слушателям, однако его рассказ увлекал меня. Я сильно расстраивалась, если мне что-то не удавалось понять. В моих заметках становилось все больше и больше пометок, а в дни, когда Эл провожал меня домой, мы говорили только о проповедях. Эл куда как лучше меня владел немецким и объяснял мне сложные места.
Впрочем, он и сам не все понимал. Так он никак не мог разобраться с фразой "Сын живет в телах смертных", но мы решили, что речь идет о смертном теле. Ни я, ни Эл не видели ничего криминального в происходящем. Люди Золотого света вели себя тихо. Служение значило для них выполнение работы, во время которой они могли погрузиться в собственные мысли.
На всякий случай, помня о важности возложенной на нас задачи, мы решили остаться еще на одну неделю, после чего вернуться домой. Эл признался, что хочет дорисовать картину - он много лет не брался за краски, а во время проповедей на него находило вдохновение. Мне же очень понравилась природа Талсы, и я была совсем не против задержаться здесь подольше.
Впервые я услышала шелест, когда принимала душ. Звук этот был едва различим, и, вернувшись в комнату, я приняла его за шелест тюля, трепещущего на ветру. Я закрыла окно и легла в постель. Звук настиг меня снова, выдернув из забытья. На этот раз он стал четче, и явно исходил не от окна. Теперь он больше напоминал шорох, с каким мог передвигаться маленький зверек. Потянувшись, я включила абажур и отбросила в сторону одеяло. Если в постель забралась мышь, я хотела сразу ее увидеть. Звук не повторился. Осмотрев комнату, я ничего не обнаружила, и, немного успокоившись, заперла дверь в комнату, после чего уснула.
Назавтра я услышала шелест по дороге в церковь. Он звучал куда как громче. Повторился он и во время службы. Стараясь не привлекать к себе внимание, я наклонилась к Элу.
- Ты это слышал?
- Что?
Я только покачала головой. Что-то нервы разыгрались. Вчера вечером я точно была уверена, что звук издают шторы. А ночью это могла быть птица. Или полотенце, которое я неровно повесила сушиться, и то заскользило вниз по перекладине. Не говоря уже о проселочной дороге, ведущей в церковь. Да и сейчас, кто-то перекинул ногу на ногу, а я всполошилась.
Весь день я напряженно ожидала, не послышится ли звук вновь, но его не было. Я нарочно не пошла в квартиру, проведя весь день в парке, и поужинав в траттории. Отчего-то такая мелочь выбила меня из колеи, и, вернувшись домой, я с опаской зашла внутрь. Все было тихо. Окончательно успокоившись, я просмотрела почту, написала очередной отчет для Ханны, и пошла в ванну. Дурные мысли оставили меня, и, разомлев от горячей воды, я прикрыла глаза, представляя, как приглашу Эла в ресторанчик, в котором сегодня ужинала.
И тут прямо над ухом раздался шелест. Я открыла глаза и увидела золотую вспышку. Это длилось мгновение, не дольше, но вода в ванне внезапно показалась мне ледяной. Покрывшись мурашками, я завернулась в полотенце, и, оставляя за собой мокрые следы, вышла в спальню. Мне стало жутко. Я видела и слышала то, чего не замечали другие. То, чего не могло быть. Иногда сознание играет с нами дурные шутки и нам мерещится то, чего не может быть. Но шелест преследовал меня, раздаваясь снова и снова. И, если у меня в одночасье не развилась опухоль мозга, то я видела что-то паранормальное, то, чего не могло существовать.
Меня объял ужас. Дрожа всем телом, я натягивала на мокрое тело одежду, судорожно думая о том, куда идти. Я не могла оставаться в этом доме, быть наедине с мучительным звуком. Схватив с вешалки куртку, я бросилась прочь.
Ноги сами несли меня к горящим огням города. Талса находилась в двадцати минутах ходьбы, но страх подхлестывал меня. Я то и дело переходила на бег, чувствуя кожей чей-то пристальный взгляд. С волос текло на спину, но я горела, точно в лихорадке, не ощущая холода. Быстрее, - билась в голове отчаянная мысль, - быстрее.
Звук повторился вновь. На этот раз гораздо отчетливее и громче. Теперь он не стихал, заглушая биение сердца. Я снова увидела золотой росчерк, и завопила от ужаса. Скорее, скорее к людям, скорее выйти на свет!
До города уже было совсем недалеко. Я миновала промышленный район, впереди оставался мост и несколько крохотных улочек. Золотой росчерк исчез, и, воспользовавшись передышкой, я снизила темп, почти перейдя на быстрый шаг. В боку нестерпимо кололо, легкие и спина взрывались острой болью, едва я делала вдох. Я чувствовала, пауза не продлится долго, а потому с жадностью вдыхала воздух, стараясь не обращать внимание на разрывающую меня боль.
И шелест повторился вновь. Вздрогнув, я обернулась и увидела, как из темной подворотни вылетела стайка голубей. Вот этот звук! Это шелест крыльев! Его я слышала все эти дни!
Уцепившись рукой за перекладину пожарной лестницы, я всматривалась в пустоту, откуда вспорхнули птицы, и мозг мой метался, пытаясь привести мысли в порядок, найти логичное, разумное объяснение всему происходящему. Должно быть, под крышей дома какая-то птичка устроила себе гнездо. Да, это могло быть. Ее я слышала в ванной и спальне. Все дело в вентиляции. На улице, конечно, тоже были птицы, это объяснимо. А в церкви... Наверное, кто-то и в самом деле невольно произвел шелест похожий на тот, что сводил меня с ума. Да, так и есть. А я едва не довела себя до безумия. Выскочила в мокрой одежде на улицу и несколько кварталов мчалась прочь от синицы или воробья.
От облегчения я рассмеялась. Все стало таким простым, таким нелепым! Ну и фантазия у вас, мисс! Главное, никогда никому об этом не рассказывать - засмеют! Я убрала с лица прилипшие волосы и осмотрелась, пытаясь решить, что теперь делать. На улице совсем стемнело, и мне не хотелось снова идти через промышленный район, возвращаясь к себе. Нужно найти какой-нибудь бар и отсидеться в нем до утра. Или же попросить кого-нибудь заказать мне такси. Да, так будет лучше всего.
Я завернула в проулок, и вновь отчетливо услышала шелест крыльев. Птицы, - решила я и обернулась. В десяти шагах от меня застыла золотая тень. Очертания ее были смазаны ярким свечением, но я отчетливо видела контуры крыльев. Из горла вырвался судорожный вскрик. Кожа покрылась мурашками, я бросилась наутек.
Я мчалась изо всех сил, подхлестываемая липким, тошнотворным страхом. Теперь я знала - это не шутки сознания и не мои выдумки. Золотая тень была реальной, она преследовала меня, терзая вновь и вновь. Ноги налились свинцом. Я чувствовала, как они сдаются, как мышцы наполняются кровью, тяжелеют. Я слишком ослабла, подошла к черте.
Нога запнулась о выбоину в асфальте и, коротко вскрикнув, я покачнулась.
- Вот и все, - мелькнула в голове дрожащая мысль.
Но я сдалась слишком рано. Сбившись с темпа, я все же смогла устоять. Улица была совсем близко, я уже видела неоновые вывески магазинов.
Но тень настигала. Обернувшись, я увидела распахнутые крылья и крепкую руку, тянущуюся ко мне.
- Нет! - завопила я и выскочила из проулка.
В тот же миг мой мир взорвался в ослепительной боли, я почувствовала, как взмываю вверх, а затем камнем падаю на землю, растворяясь в беспроглядной тьме. Последнее, что я услышала, был автомобильный клаксон и крик мужчины, выскочившего из машины.
Картина была окончена. Отодвинув в сторону краски, Эл бросил короткий взгляд на место Кейт. Сегодня она впервые не пришла на службу. Он хотел набрать ей сообщение, но, покосившись на пастора, отложил телефон в сторону. Должно быть проспала, решил он и вновь убрал мобильный в карман.
- Дух суров, но милосерден, - между тем продолжал проповедник. - Он твердо следует воле Отца, зная, что предначертано каждому из нас. Когда Сын Божий сбивается с пути, Дух является к нему и наставляет на истинный путь. Делай то, что правильно, и тогда Дух будет спокоен. Будет честен и смел. Люби и помогай. Тогда путь твой будет светел. Дух будет рядом с тобой. Он не оставит тебя в час смерти и проведет к вратам Божьим.
Эл снова перевел взгляд на картину. Стоя среди темных очертаний улицы, едва различимая фигура девушки наливалась золотом, обретая свои крылья устремленные в небеса.
- Смерти нет, - продолжил пастор, обводя сидящих взглядом. - Есть только миг, когда Небо и Земля становятся едины. Когда Сын, сокрытый в душе каждого из нас, преклоняется перед Духом и обретает вечный покой. Возвращается в объятия Отца.