«Нет худшего наказания, чем быть слепым в Гранаде»
Читать Часть 1. Парадоксы Альмерии
Читать Часть 2. От троглодитов до ковбоев
Читать Часть 3. Под сенью Индало
Читать Часть 4. Чем славна и кем прославлена Севилья
Читать Часть 5. Севилья: сочетание несочетаемого
Дворец XIV века Альгамбра в Гранаде ещё более грандиозен, чем описанный в предыдущих главках его севильский собрат. Он вошёл в число четырнадцати финалистов на звание «современное чудо света».
Захвативший Гранаду в 1238 году Мухаммед I ибн-Наср решил на здешних холмах воздвигнуть невиданный доселе дворец.
Его потомки продолжили дело, и в итоге в XIV веке была создана жемчужина мавританской архитектуры, не имеющая себе равных во всей Испании, да, возможно, и в мире.
Крепостные стены, башни, дворцовые чертоги, патио, роскошные сады со вкусом и знанием дела вписаны в окружающий рельеф.
Довольно просто выглядящие внешние стены бесчисленных сооружений скрывают немыслимое внутреннее убранство. Стены и потолки покрыты сложнейшими арабесками.
С потолков к тому же свисают искусно выточенные сталактиты. Водоёмы и фонтаны внутренних двориков несут желанную прохладу.
Все эти изрезанные орнаментами изящные строения, перетекающие одно в другое, требуют, наверное, подробнейшего описания. Но они чудесным образом формируют единый сказочный образ очень давней эпохи. И в который раз заставляют восторгаться трудолюбием, вкусом и невообразимым мастерством зодчих, камнетёсов, резчиков.
Бродя среди этого великолепия, поневоле вспоминаешь прочитанные перед поездкой страницы книги американского писателя Вашингтона Ирвинга.
Это ода Альгамбре, написанная человеком наблюдательным и думающим.
Он отдаёт должное арабским правителям, захватившим пиренейские земли:
На дальней чужбине они возлюбили землю, дарованную им, по их разумению, Аллахом, и постарались украсить её всем, что только может послужить людскому благоденствию. Они утвердили власть на основе мудрых и справедливых законов, прилежно насаждали науки и искусства, споспешествовали земледелию, ремёслам и торговле, и со временем царство их процвело на зависть всем христианским державам. Усердно перенимая у азиатских арабов, тогда на вершине их могущества, изобретения и ухищрения, они излучали свет восточного знания в омрачённые края Западной Европы.
И всё же, по словам писателя, мусульманское государство в Испании было лишь «экзотическим растением, не сумевшим пустить корни в землю, которую оно украсило». Форпост ислама, они были сломлены «несгибаемой доблестью» испанцев. Прекрасный памятник тем ушедшим векам являет собой Альгамбра: мусульманская крепость посреди христианского края, азиатский дворец среди западной готики.
Из сказочного калейдоскопа запомнились несколько вещей.
Всепроникающую умиротворённость источает Миртовый дворик. Прямоугольник неподвижного водоёма отражает белоснежную башню, покоящуюся на шести резных арках.
По сторонам бассейна — аккуратно подстриженные, густые и невысокие зелёные изгороди мирта.
Здесь проводились пышные и неторопливые официальные приёмы, отдавались приказы и распоряжения, от которых порой зависели судьбы тысяч и тысяч людей.
В недрах башни вы обнаруживаете роскошный Тронный зал: наборный потолок из кедра, свисающие с купола сталактиты.
Квадратный Зал послов, самое просторное тут помещение: стены по одиннадцать метров, двадцать метров в высоту. На стенах целых три балкона, причём центральный — двойной. Пропускающие свет изукрашенные тончайшей резьбой жалюзи создают совершенно особую атмосферу, заставляя «играть» различные детали богатейшего интерьера.
Создатели интерьера сделали, кажется, всё, чтобы антураж ошеломлял входивших сюда шейхов и эмиров.
В дополнение к различным сортам дерева для декора использовались стук — искусственный мрамор — и терракотовая плитка азулехос. Покрытые глазурью, ярко расцвеченные обожжённые плитки изготовляли в Севилье, причём вручную.
Вкупе с испещрёнными орнаментами и вязью стенами, всеми этими арабесками и сталактитами, они буквально завораживали посланцев султанов, эмиров, беев и прочих владык.
Восхищение невероятным декором в итоге делало сановных гостей более податливыми при любых переговорах.
А зал этот повидал немало. Если версия о том, что именно в этих стенах побеждённый арабский султан передал ключ от Гранады католическим королям — Фердинанду и Изабелле — некоторыми историками оспаривается, то другое важнейшее событие, если и ставится под сомнение, то в меньшей мере. Речь идёт о том, что именно здесь та же Изабелла предложила Христофору Колумбу свои драгоценности для финансирования его экспедиции.
По роскоши декора с описанным выше Залом послов может тягаться Зал Двух сестёр, уступающий, правда, первому в масштабах. Изящный свод, украшенный, словно сотами, резными выемками, по словам арабского поэта, превращается в прекрасный цветок, когда на него падают лучи света из боковых окошек.
Этот зал выполнял весьма важную функцию, даже не одну. Считают, что здесь проживал сам султан вместе с ближайшими родственниками. Часть «жилплощади» была отведена вышедшим в тираж официальным жёнам-отставницам с общими детьми.
Что касается происхождения названия весьма сакрального помещения, то связывают его с двумя одинаковыми белыми мраморными плитами, вмурованными в пол зала. А также с печальной судьбой двух прекрасных сестёр-пленниц султана, каждая из которых скончалась от любви, причём не к своему господину.
Далее в версиях разночтения: то ли плиты положили в их память, то ли эта часть декора уже была установлена, и каждая из сестёр ушла в мир иной подле «своей» плиты.
Последняя версия куда ближе к истине, поскольку, как считается, беломраморные плиты были уложены изначально, а несчастные пленницы были доставлены значительно позже завершения работы дворцовой «приёмной комиссии».
С интимной жизнью султанов связан зал, недвусмысленно названный «дамским» (Sala de las Damas). Он примыкает к купальням, где обитательницы гарема спасались от дневного зноя, не забывая наиболее привлекательным образом демонстрировать свои достоинства — в надежде на получение яблока.
Вальяжно расположившись на верхней галерее, повелитель внимательно следил за плещущимися земными гуриями и, сделав непростой выбор, бросал плод той, что на сегодня станет его избранницей.
(Когда-то в Бухаре, показывая мне бывший дворец эмира, в том числе бассейн, местные рассказывали об аналогичной практике. Только эмир бухарский отличался меткостью и использовал для выбора очередного объекта своего любострастия маленькое райское яблочко).
Уже не раз виденными сталактитами украшен Зал Абенсеррахов. Таинственный орнамент лучей света образуют небольшие оконца в куполе, закрытые «шторами» — испещрёнными прихотливой резьбой ставнями.
И всё же известен Зал не столько свои декором, сколько леденящей душу историей.
В этом месте по приказу эмира были методично, один за одним, обезглавлены все состоящие в родстве молодые люди, принадлежащие к роду Абенсеррахов. Вина их в глазах эмира была в том, что один из этих молодых людей позволил себе приволокнуться, и не без успеха, за наложницей правителя.
Такую версию вам предложат здешние чичероне, для пущего правдоподобия указав на ржавые пятна на мраморе бассейна: якобы туда сбрасывали отсечённые головы, и кровь осталась навечно.
Главный знаток всего, что связано с Альгамброй, на несколько месяцев даже допущенный в её чертоги, Вашингтон Ирвинг, подтверждает эту историю наполовину. Соглашается, что несчастные молодые Абенсеррахи были казнены. Но — вовсе не в связи с чьим-то адюльтером, а из-за их участия в заговоре и мятеже.
К тому же казни подверглись, к счастью, не все представители мужской половины этого многочисленного рода. После серии переворотов и контрпереворотов, когда разразились последние битвы с испанскими королями за Гранаду, Абенсеррахи, в отличие от некоторых других знатных родов, мгновенно покорившихся завоевателям, избрали верность своей религии, своему султану, своему обречённому знамени. Бились до конца и — погибли. Оставив по себе славную память.
Однако для многих приходящих в Зал Абенсеррахов они ассоциируются с чем-то мелодраматичным, хотя и кровавым.
Одно, с позволения сказать утешение, хотя и слабое: имя этого семейства теперь увековечено историей, хотя и более мелкими буквами, чем имя Ирода, в массовом порядке истреблявшего младенцев…
Хорош Львиный дворик: чаша фонтана на спинах целого прайда карликовых львов (хотя по их неказистому облику не вдруг признаешь в них царей зверей) находится в перекрестье дорожек, соединяющих резные стены, которые опираются на уже много раз виденные, но оттого не менее изящные, тонкие белые колонны, коих здесь целых 124 штуки.
Есть колонны, стоящие в одиночестве, словно задумавшись. Есть спаренные. А кое-где тонкоколонники образуют группки, собравшись по три-четыре, словно кумушки, перемывающие косточки. Впрочем, в этом случае они должны были бы наперебой выражать восхищение окружающей красотой.
Ведь даже по краю старинной фонтанной чаши арабской вязью выведено: «К счастью, в этом саду есть произведение, красота которого, по воле Всевышнего, не имеет равных».
К слову, не такое ли несоответствие тяжёлого груза и тонких колонн-подпорок навеяло великому испанцу Дали мысль о создании его знаменитых слонов на ногах-паутинках?
И немаловажная деталь. Так называемые львы были установлены лишь в 40-х годах XIX века, после того, как здесь был снесён приют для душевнобольных и юродивых, действовавший со времён правления султанов. Это ли не говорит об уровне просвещённости правителей исламской Гранады? Ведь в христианских странах в те же времена безумие считалось дьявольским наваждением, требующим принятия соответствующих мер. Это к вопросу о различных периодах в истории разных религий.
В Альгамбре многое смешано. Смешалась и история — в мавританскую архитектуру внедряется испанская: прямоугольный дворец Карла V, немного не достроенный, является составной частью гранд-комплекса.
Решив перенести свою столицу в Гранаду, этот испанский король в 1526 году стал «усовершенствовать» Альгамбру, втискивая в уникальный комплекс нечто, более соответствующее его вкусам, да и европейским нормам. Он даже, как говорят, объявил о намерении посрамить обитель мавританских владык.
И построил немало, хотя до «посрамления» было очень далеко — даже если бы он и осуществил свой гранд-проект. Но и этого не произошло: по причине нескольких землетрясений венценосец предпочёл недострой возможным будущим неудобствам, которые были неподвластны даже королевской воле.
Строители Карла успели вписать в просторный квадрат со сторонами по шестьдесят метров круглый двор с двухъярусными галереями, поддерживаемыми внизу колоннами дорического, а по верху — ионического ордера.
Последующие попытки завершить стройку не были слишком успешными. А покончил с «незавершёнкой» лишь генералиссимус Франко. И хотя дворцовый комплекс считается одним из лучших образцов добротного ренессанса за пределами Италии, здесь он выглядит инородным телом.
Кто-то назвал его «высокомерным и непрошеным гостем». Мне же вспоминается определение Нового Арбата, данное Юрием Нагибиным: «вставная челюсть Москвы».
Но дворец не простаивает. Он вместил сразу два музея — Испано-мусульманского искусства и Изобразительных искусств.
Мы ещё будем обмениваться впечатлениями, бродя по тенистым тропинкам примыкающего к Альгамбре парка Сады Хенералифе. В самом названии «зоны рекреации», созданной в XIV веке, отдаётся дань уважения создателям всех этих и архитектурных, и ландшафтных диковин: изначальное арабское название, ныне испанизированное, означало «сады архитектора».
Средневековые создатели чуда-парка, вероятно, справились с поставленной перед ними целью — воссоздать образ рая. Проверить трудно, но получилось — восхитительно.
Сады Хенералифе — это воплощение самых смелых ландшафтных решений. Арки из умело обрезанной зелени и таинственные узкие проходы в конструкциях из кустарников, водоёмы с золотыми рыбками и потом ещё и ещё пруды и прудики.
А в дополнение и «малые архитектурные формы» — изящные плоские каменные чаши, заполненные водой.
Хенералифе вдохновили андалузского композитора Мануэля де Фалья на создание сюиты «Ночи в садах Испании». И он стал не единственным представителем мира музыки, черпающим здесь вдохновение.
В окружении кустов роз, кипарисов, самшита, ив, среди клумб с бордовой гвоздикой и охристой лакфиолью тут уже не первый год проходит Международный фестиваль музыки и танца.
Хенералифе включены в список Всемирного наследия ЮНЕСКО как «бесценный пример королевских арабских резиденций средневекового периода».
…Нарочито медленно ступая по чёрно-белой гальке дорожек, ощущаешь тяжёлый аромат жасмина, смешивающегося с лёгким цветочным бризом олеандров благодаря струям многочисленных фонтанов.
Иногда наклоняешь голову, чтобы не удариться о требовательно лопающийся, перезрелый и очень аппетитный гранат.
В древности гранат считали символом плодородия и изобилия, возрождения и бессмертия, любви и брака.
Само название города связывают с наименованием прекрасного плода.
Во всяком случае, значительная часть исторического герба провинции Гранада отведена изображению спелого граната на белом поле.
…Не обошёл своим вниманием Альгамбру Илья Эренбург, создавший большой цикл очерков об Испании. Он много путешествовал, точнее, перемещался, по стране. И где бы ни оказывался этот парижанин, — но в первую очередь партийно-советский публицист, — он видел «язвы капитализма»: расслоение общества, эксплуатацию и нищету трудового народа, разложение богатых сеньоров, указывал на классовую несправедливость и порождаемую ею ненависть, лицемерие попов и буржуа, клеймил обывателей, сутенёров и продажных писак.
Не имея возможности избежать упоминания главных культурных памятников, он, насколько мог, скептически отзывался об искусстве и архитектуре прошлого.
Не стала исключением и Гранада. Весь вышеперечисленный набор реперных точек присутствует и в этих заметках. Альгамбра им осмеивается как место притяжения богатеньких туристов-пошляков, мавританское искусство уподоблено «прекрасному трупу».
Но сквозь всю эту классовую заострённость партийной публицистики 30-х годов нежданно-негаданно пробивается росток человечности. Завершая рассказ об Альгамбре, Эренбург вдруг раскрепощается: «В одном из её дворов стены столь прозрачны, что лучи солнца проходят сквозь них, и лучи трепещут, как водяная зыбь. Это фокус зодчего, и это сама стихия человеческой поэзии. Если б у меня было время, я провёл бы не один день возле этой зыби. Если б я родился в другую эпоху, я писал бы не о поместьях графа Романонеса (бывшего премьер-министра — В.Ж.), но об игре света и тени».
Неизбывная тоска мыслящего и тонко чувствующего человека, вынужденного выполнять внешний — и внутренний — социальный заказ, даже оказываясь в самых удивительных и прекрасных местах.
Ведь, как кто-то заметил: «Нет худшего наказания, чем быть слепым в Гранаде»…
Если с этим популярным тут присловьем и не согласятся, скажем, жители Севильи, то значительная доля правды здесь есть.
Владимир Житомирский
