«Железный» канцлер Германской империи Отто фон Бисмарк объединил железом и кровью во второй половине XIX веке немецкие земли с центром в Пруссии. Знаменитый политический деятель, который, кстати, работал непродолжительный период послом в Санкт-Петербурге, отмечал весомую роль немецких учителей в процессе объединения. Роль учителя заключалась не только в том, чтобы давать подрастающему поколению немцев знания, но и вкладывать идеи в неокрепшие умы: единство нации, культурное превосходство, готовность отдать жизнь за отечество, короче говоря, государственная пропаганда. Фигура учителя являлась авторитетам и его мнение было непререкаемо. Эта традиция сохранялась и в XX веке. «В начале 1992 года министр культуры и образования Саксонии Штефани Рем в интервью журналу Der Spiegel выразила обеспокоенность тем, что процесс люстрации школьных учителей намеренно блокировался в сельской местности, поскольку именно там директора школ были особенно склонны покрывать своих друзей и коллег. Всего проверке в Саксонии подлежали 54 тыс. учителей. По словам замминистра саксонского Министерства культуры и образования (Kultusministerium) Вольфганга Новака, в 1991–1993 годах в этой земле было уволено около 13,5 тыс. школьных учителей и администраторов».
К каким результатам привело открытие архивов, было ли сведение счетов с палачами, о чем переживало часть общества, не обязательно замешанного в притеснениях несогласных. Самое важное, что у Штази не появилось правопреемника, в недрах которого могли зародиться идеи реваншизма или воспроизведены практики работы спецслужбы ГДР. «Оценивая ретроспективно принятое в объединенной Германии решение об открытии данных спецслужб, можно констатировать, что главные страхи и опасения скептиков оказались напрасными. Хотя доступ граждан к досье госбезопасности вскрыл множество фактов предательств, доносов среди членов семей, друзей, соратников и сослуживцев, официально в Германии не было зарегистрировано ни одного случая преступления на почве мести. Ключевую роль в том, что открытие архивов прошло в целом мирно, не оправдав худших опасений скептиков, мог сыграть сам факт упразднения органов госбезопасности и отсутствие у Штази фактического правопреемника. Историки и журналисты получили доступ к досье общественно значимых лиц, «персон современной истории». Поскольку доступ к архивам не был ограничен сроком давности, исследователи и журналисты могли проводить независимые расследования политических преследований и их последствий в ГДР, сыгравших важную роль в переходе к демократии. Как отмечал потом Йоахим Гаук, «мы крайне нуждались в этом законе. Логически немыслимо, чтобы те, кто служил этому аппарату угнетения, по-прежнему продолжали бы занимать руководящие посты. Нам было нужно убедить наш народ в том, что он теперь свободен, и сделать так, чтобы люди прониклись доверием к органам власти на всех уровнях». Решение скрыть правду о прошлом, содержавшуюся в досье, привело бы, по убеждению Гаука, к «огромной фрустрации и неудовлетворенности». Сохранение же архивов и возможность ознакомиться с их содержанием стали противоядием против ностальгии: без них «ложь тех, кто находился у власти, была бы значительно больше, как и степень ретроспективного восхваления режима [ГДР] большинством населения».
Процесс перехода к демократии анализируется в работе не только с точки зрения политологии, истории, социологии, но и юриспруденции. К сожалению, в моей школе и университете подробно рассматривалась конституция, которая уж больно часто меняется в России, и отдельные федеральные законы. Заучивание содержания статей никого не могло заинтересовать на занятиях. С содержанием статей и законов может ознакомиться каждый, а вопросы правоприменения опускались. Только в течении полугодового изучения в университете истории древнего Рима и Греции затрагивались философские аспекты законотворчества этих цивилизаций.
Во время суда над нацистскими преступниками многие из них оправдывались тем, что не нарушали законов нацистской германии. Их ужасные деяния не подвергались какой-либо ответственности. Исходя из этого судить их по законам демократической ФРГ нельзя. Какое удобное оправдание для государственных преступников. Здравомыслящий человек чувствует несправедливость этой ситуации, они ведь преступники и должны понести наказание, но с юридической точки зрения не виновны. Однако, решение было найдено. Была разработана концепция, которая заключается в том, «что очевидно противоречащий естественному праву закон не является справедливым и обязательным к исполнению». «Общественный запрос на привлечение к ответственности лиц, виновных в массовых нарушениях прав человека в ГДР, был в Германии изначально чрезвычайно высок. По данным опроса, проведенного в мае 1991 года институтом IPOS, 94 % немцев считали «очень важным» или «важным» юридическо-правовое преследование виновных в преступлениях восточногерманского режима. Однако, когда нарушители прав граждан могли наконец быть привлечены к ответственности, немецкое правосудие столкнулось с немалыми сложностями. Прежде всего возможность уголовного преследования виновных в преступлениях коммунистического режима была серьезно ограничена запретом обратной силы законов. Согласно данному принципу, известному также в латинском варианте nulla poena sine lege (нет наказания без закона), человек не может быть наказан за деяние, которое не было запрещено действующим законодательством в момент его совершения. Этот общепризнанный по крайней мере с XVII века принцип, принятый во всех либеральных правовых системах мира, был призван воспрепятствовать произвольному наказанию правительством своих политических оппонентов путем создания новых правил, применяемых к событиям в прошлом. Тем не менее в XX веке, после опыта двух мировых войн и геноцида целых этнических групп, обнаружились серьезные изъяны недифференцированного применения запрета обратного действия законов. Оказалось, что этот важный правовой принцип препятствовал возможности совершать правосудие в отношении виновных в массовых нарушениях прав человека, если эти нарушения не противоречили действовавшим на тот момент уголовно-правовым нормам. Так, массовые преследования евреев и других этнических групп в Третьем рейхе зачастую следовали принятым в период нацистской диктатуры законодательным нормам и распоряжениям фюрера. А в ГДР действовали законы о пограничной и полицейской службе и распоряжения, согласно которым «нарушители границы, в любом случае рассматриваемые в качестве противника, при необходимости должны уничтожаться» (из решения Национального совета обороны ГДР от 14 сентября 1962 года).
Мировая общественность впервые столкнулась с проблемой привлечения к ответственности лиц, виновных в массовых нарушениях прав человека, но не нарушивших при этом национальных законов, после окончания Второй мировой войны. Тогда при подготовке Нюрнбергского процесса союзники обратились к поиску путей преодоления дилеммы, связанной с принципом nulla poena sine lege. Выработанные в результате механизмы международного права во многом реализовали идеи немецкого юриста и философа права Густава Радбруха (1878– 1949). Бывший министр юстиции Веймарской республики и университетский профессор, уволенный с госслужбы в 1933 году, в первые месяцы нахождения национал-социалистов у власти, Густав Радбрух одним из первых в мировой юриспруденции поднял проблему неправовых законов или узаконенной несправедливости, выступив после войны с жесткой философско-правовой критикой юридического позитивизма. Радбрух, обращаясь к проблеме несправедливого закона, сформулировал позицию, получившую впоследствии широкую известность как «формула Радбруха». Суть данной концепции, легшей впоследствии в основу международного права, заключалась в том, что очевидно противоречащий естественному праву закон не является справедливым и обязательным к исполнению. Сравнивая неправовой закон с несправедливыми приказами, Радбрух писал в 1945 году: «„Приказ есть приказ“, – говорят солдату. „Закон есть закон“, – утверждает юрист. Тем не менее ни долг, ни закон не требуют от солдата подчиняться приказу, цель которого – преступление или правонарушение. Тем временем юрист – а последний из правоведов в области естественного права умер сто лет назад – не признает никаких исключений из действия закона и подчинения ему законопослушных граждан. Закон действует, потому что это – закон и потому что его сила признается в большинстве случаев. Такой взгляд на право и правомерность законов (мы называем это позитивистской теорией) сделал всех людей, включая юристов, беззащитными перед произвольными, жестокими или преступными законами, вплоть до ужасных крайностей. В конечном итоге в позитивистской теории закон приравнивается к власти и силе; закон пребывает лишь там, где есть сила». Радбрух не призывал к отмене запрета обратной силы законов. Он лишь говорил о важности исключения из данного принципа, если налицо ситуация очевидной несправедливости и если, как в случае с нацистской диктатурой, правосудие имеет дело с неправовыми законами: «Конфликт между справедливостью и правовой стабильностью мог бы быть разрешен в том смысле, что позитивное и облеченное властной санкцией право имеет приоритет даже тогда, когда оно по содержанию несправедливо и нецелесообразно. Исключение составляют лишь ситуации, когда противоречие позитивного закона справедливости достигает такой невыносимой степени, что закон как „несправедливое право“ должен уступить место справедливости. Невозможно разграничить случаи „законодательного неправа“ и закона, действующего вопреки своему несправедливому содержанию. Зато можно четко определить: когда к справедливости даже не стремятся, когда равенство, составляющее основу справедливости, сознательно отрицается в правотворческом процессе, тогда закон не является лишь „несправедливым правом“. В этом случае он является неправовым по своей природе, ибо право, включая и позитивное, нельзя определить иначе, чем порядок и совокупность законов призванных по сути своей служить справедливости. Этому критерию право нацистов не отвечает ни в целости, ни в отдельных его частях».
Принципы, близкие «формуле Радбруха», были впервые реализованы в ходе Нюрнбергского процесса над нацистскими преступниками: устав Международного военного трибунала от 8 августа 1945 года и закон № 10 Контрольного совета в Германии «О наказании лиц, виновных в военных преступлениях, преступлениях против мира и против человечности» от 20 декабря 1945 года вводили принципы международного права, по которым действия, направленные против мира и человечности, подлежали наказанию, даже если они не нарушали законов страны, в которой совершались. В ходе заседания Нюрнбергского процесса над нацистскими судьями трибунал, в частности, постановил: «Обвиняемый знал или должен был знать, что виновен в делах, с международно-правовой точки зрения означающих участие в организованной государством системе несправедливости и преследований, оскорбляющей нравственное чувство человечности, ‹…› знал или должен был знать, что в случае ареста будет наказан».
Как бы нам хотелось, что справедливость всегда торжествовала. Преступников судили и наказывали, бедные и богатые были равны перед законом, суд был справедлив и так далее. Необходимо признать, что в жизни все не так. Общество должно работать каждый день над тем, чтобы свершалось правосудие даже за самые страшные преступления. Немцы прошли долгий путь, но начался он так. «Что касается послевоенной Германии, то, хотя к моменту принятия в 1949 году Основного закона страны главные принципы международного права были уже сформулированы, ФРГ предпочла не допускать исключений из запрета обратного действия в своем законодательстве. Пункт 2 статьи 103 Основного закона Германии безоговорочно гласил: «Любое действие подлежит наказанию лишь в том случае, если наказуемость этого деяния была установлена до его совершения». Более того, ратифицируя в 1952 году ЕКПЧ, ФРГ отвергла тот самый пункт 2 статьи 7, который объявлял запрет ретроактивного действия не имеющим силы при определенных условиях. К этому положению западногерманской стороной было сделано примечание, что пункт 2 статьи 7 ЕКПЧ «будет применяться только в пределах пункта 2 статьи 103 Основного закона ФРГ» (то есть не применяться вообще). Таким образом, ФРГ однозначно высказалась против любых исключений из запрета обратной силы законов. Последствиями подобного решения стало то, что осуждение нацистских преступников в рамках Нюрнбергского процесса могло трактоваться в ФРГ как нарушение принципа правового государства – запрета обратного действия законов. В 1950‐е годы многие из осужденных были амнистированы и освобождены досрочно, и отсутствие юридической базы существенно затруднило преследование нацистских преступников внутри страны. А когда они все-таки представали перед судами ФРГ, судьи при принятии решений были вынуждены апеллировать непосредственно к «формуле Радбруха».
Конкретные случаи применения «формулы Радбруха». Люди гибли в результате применения пограничниками огнестрельного оружия, имели типологические черты. Поздней ночью пограничники замечали, как человек или группа лиц пытались пересечь границу – по суше или вплавь по реке. После предупредительных сигналов и выстрелов солдаты открывали по перебежчикам огонь на поражение из автоматического оружия. «Пограничники ежедневно получали указания, что ни при каких обстоятельствах беглецы не должны успеть пересечь границу, – подчеркивает историк Рудольф Гайгер, – в крайнем случае они должны быть „уничтожены“. Инциденты следовало хранить в строгой тайне, даже ценой жизни перебежчиков. Пограничники, успешно предотвратившие побеги, удостаивались впоследствии официальных похвал, отмечались премиями и наградами». Стреляя по безоружным людям, солдаты погранвойск выполняли приказы или следовали инструкциям. Но после объединения страны именно непосредственные исполнители преступлений первыми предстали перед немецкими судами. Первый такой процесс был начат 2 сентября 1991 года в отношении военнослужащих, обвинявшихся в убийстве 20-летнего Криса Гефроя, ставшего последней жертвой жесткого пограничного режима ГДР и погибшего всего за несколько месяцев до падения Берлинской стены – 5 февраля 1989 года. Вынося приговор по данному делу 20 января 1992 года, судья Берлинского земельного суда Теодор Зайдель, цитируя «формулу Радбруха», подчеркнул, что нельзя уважать законы режима, лидеры которого «не пользовались никакой легитимацией». По мнению суда, правовые стандарты ГДР «грубо противоречили общепризнанным основам верховенства права», поэтому оправдательные аргументы обвиняемых, что они «просто выполняли приказ», стреляя по безоружным людям, были неубедительны. «Даже в бывшей ГДР, – заключил судья, – справедливость и гуманность понимались и рассматривались в качестве идеалов». Солдаты должны были признать аморальность своих действий: «Стрельба на поражение в тех, кто просто хотел покинуть территорию бывшей ГДР, – преступление против основных норм этики и принципов человеческого общества». Судья отметил, что, цитируя Радбруха, он проводит непрямую параллель с нацистским режимом, при этом признавая, что преступления национал-социалистов были серьезнее, чем преступления режима ГДР. «Тем не менее, – добавил Зайдель, – суд не сомневается в правильности следования в данном случае подобному правовому подходу: защита человеческой жизни имеет общее значение и не может зависеть от определенного количества убийств».
Оценки уголовных преследований лиц, ответственных за преступления восточногерманского режима, в Германии противоречивы. С одной стороны, поводом для общественной критики и недоумения не раз служило относительно небольшое количество дел, дошедших до суда. «Изначально было открыто расследование 75 тыс. дел в отношении приблизительно 100 тыс. подозреваемых, но в итоге лишь 1737 лицам в 1021 случае были предъявлены обвинения. При этом 14 % этих дел (143) не дошли до суда из‐за отказа прокуратуры в предъявлении обвинений или из‐за отказа судов в открытии дел. В некоторых случаях, как в ситуации с Хонеккером, Мильке и Штофом, судебные разбирательства были прекращены из‐за преклонного возраста и слабого здоровья обвиняемых. В результате перед судом предстали всего 1,4 тыс. человек (или 1,4 % от 100 тыс. лиц, в отношении которых изначально проводились следственные действия). Только в 54 % из этих дел (756) в конечном счете был вынесен приговор, а в 24 % дел (336) приговоры были оправдательными. И даже признавая обвиняемых виновными, суд чаще всего избирал для них довольно легкие формы наказания – штрафы или условные сроки заключения (в 92 % случаев). Исследовательский проект «Уголовная юстиция и нарушение права в ГДР» насчитал лишь 46 случаев взятия под стражу, когда осужденные не были привлечены к ответственности условно. Большинство из них касалось высокопоставленных руководителей партии, правительства и военного командования. Только в 7 % дел обвиняемые были приговорены к лишению свободы на срок более двух лет (53 % приговоров – от года до двух тюрьмы, 47 % – менее года). Когда обвиняемые были приговорены к непродолжительным реальным срокам, они нередко содержались в условиях полутюремного режима, амнистировались или освобождались досрочно. Для некоторых наблюдателей подобные цифры свидетельствовали о неспособности судебной системы обеспечить справедливое правосудие. Их разочарование нашло воплощение в известной фразе восточногерманской правозащитницы, одной из основательниц «Нового форума» художницы Бэрбел Болей: «Мы ожидали справедливости, а получили верховенство права». Хотя критика со стороны бывших восточногерманских диссидентов и гражданских активистов не лишена оснований, по мнению историка Берндта Шефера, сами факты «обращения в суд и достижения беспристрастных приговоров с различными результатами» внесли существенный вклад в процессы восстановления справедливости и исторической правды в отношении политической и правовой системы ГДР. Судебные разбирательства в объединенной Германии, продолжившие процесс уголовного преследования, инициированный в ГДР с ноября 1989 года, характеризовались, словами Шефера, «всесторонностью и профессионализмом». По оценкам историка, немецким судам удалось продвинуться на пути юридической проработки прошлого, выработав решения на основе принципов международного права и доказав, что они преследовали цель отправления правосудия, а не стремились вершить «правосудие победителей» (в чем их нередко обвиняли представители бывшей восточногерманской номенклатуры).
«К примеру, член Свободной демократической партии Клаус Кинкель, занимавший во время объединения Германии пост министра юстиции ФРГ (а в 1992–1998 годах – пост министра иностранных дел), так высказался в ходе парламентской сессии в сентябре 1991 года в поддержку идеи привлечения виновных к ответственности: «Мы должны наказать преступников. И дело вовсе не в том, что победитель творит свой суд. Мы находимся в долгу перед идеалом юстиции и перед жертвами. Должны быть наказаны все, кто отдавал преступные приказы и кто выполнял их, высшие руководители СЕПГ и те, кто убивал людей у стены». Напомнив, что в прошлом революции всегда сопровождались ликвидацией представителей старой системы, Кинкель отметил, что «такие методы чужды правовому государству. Насилие и месть несовместимы с законом. Однако мы не можем допустить, чтобы эти проблемы были положены под сукно. Так нельзя покончить с ужасным прошлым, потому что последствия могут быть катастрофическими. Мы, немцы, по своему собственному опыту знаем, куда это может завести». Опыт осмысления нацистской диктатуры в послевоенной ФРГ, многолетняя борьба за восстановление правды и привлечение к ответственности виновных в массовых преступлениях Третьего рейха, несомненно, повлияли на то, что Германия на столь раннем этапе занялась выработкой комплекса мер по преодолению наследия коммунистической диктатуры. По примеру денацификации, начатой в западных зонах оккупации Германии и продолженной в послевоенной ФРГ, меры правосудия переходного периода, принятые объединенной Германией, включали, во-первых, практику осуждения и уголовного преследования виновных в государственных преступлениях коммунистического режима. Во-вторых, они предполагали отстранение прежних сотрудников и осведомителей органов госбезопасности от руководящих позиций в структурах исполнительной и судебной власти, от любых ответственных постов на государственной службе, в армии и полиции, спорте и бизнесе, образовании и медиа, препятствование их избранию в органы представительной власти. В ходе воссоединения Германии правительства двух государств также пришли к принципиальному соглашению о проведении реституции собственности, конфискованной в Восточной Германии: 15 июня 1990 года была принята «Совместная декларация правительств ФРГ и ГДР о регулировании открытых имущественных вопросов», позднее включенная в Договор об объединении Германии. Накануне объединения Народная палата ГДР приняла закон «О регулировании открытых имущественных вопросов», положения которого тоже были включены в Договор и впоследствии стали частью общегерманского законодательства. Закон, по которому в течение следующих двух лет было подано более миллиона исков о реституции в отношении 2,5 млн различных объектов собственности, предусматривал возврат имущества или денежную компенсацию за собственность, изъятую у жителей ГДР или советской оккупационной зоны».