Виктор Степанович
Памяти наших товарищей и коллег
Белозерову А.В.
Кругликову А.В.
Химченко А.С.
Бучневу В.И.
Губайдуллину Н.З.
- посвящается...
В нашем объединенном авиаотряде было немало звучных, замечательных имен и не менее замечательных личностей. Практически все они соответствовали имени которое носили, производя впечатление уверенных и авторитетных не лезущих за словом в карман товарищей.
Одним из них был Владимир Иванович - среднего роста, рыжеволосый и с кошачьей походкой крепыш. Будучи всегда безукоризненно одетым - даже возле "матчасти" в командировке - он «гипнотически» действовал на работниц общепита и обслуживающий женский персонал компрессорных станций или любой другой «населенной женщинами», организации.
Пока они бедненькие столбенеют от блеска его туфель на песчаной земле газопровода (нефтепровода) и прячут натруженные руки за спину незаметно для себя «теряя контроль за обстановкой», как «тот» уже «включает» главное «анестезирующее средство» – невероятной глубины и тембра голос. Голос от которого начинают "звенеть сережки" в ушах прекрасной половины человеков и в ускоренном темпе.. стучать их же сердечки.
И тогда – «Пишите письма мелким почерком» – как говаривал Александр Васильич - другой не менее одаренный товарищ и гражданин.
Если нам нужно было «обустроиться» где-нибудь в глубинке или покушать «на скоростях» в столовках компрессорных или нефтеперекачивающих станций, а то и в райцентрах в глубинке Казахстана, то можно было не сомневаться, что через час мы будем не только накормлены, но и некоторые товарищи даже спать уложены, если за дело взялся Иваныч.
Он страшно не любил почему-то когда молоденькие пилоты взяв его на борт поднимаются по его – Владимира Ивановича меркам, слишком высоко.
И тогда в спине пилотика «резонировал землетрясением» негромкий, но отчетливый рык: …Сы-нок, выше ста не работай! Пилотики-же, видя, что Иваныч даже не подходил к «матчасти» утром, говорили ему хитро: … ..Что-то мне звук какой-то в полете слышится. Или: А полетели, со мной! А то я и не знаю: «что и где»?
И тогда Иваныч с гордо посаженной головой и в чистенькой одежде, тихо бормотнув пилотику "…Счас сынок, матчасть гляну ещё раз и поедем" - успевал мухой осмотреть наиважнейшие - с его точки зрения узлы и агрегаты матчасти, чему и я был свидетелем.
Также, я уже рассказывал и о другом титане нашего производства - Александре Сергеиче, по общепринятому и любимому прозвищу «Лисапед».
А ещё были у нас и Александры Васильичи. Аж, двое!
Один из них - дай Бог ему здоровья! - рослый и очень подвижный мужчина, к тому же ещё и комэска на Ми-4, Ми-8. Он обладал замечательным чувством юмора, при умении постоянно изобретать всякие словечки и фразы, вроде:
«Вы, тут постойте, а я пойду, на хрен схожу», - говорил он обычно, «прилипшему как банный лист к одному месту» товарищу, когда терпение заканчивалось.
«Самый сенокос» - в интерпретации Васильича означал «подходящий момент» или состояние - «то, что нужно», «как раз»!
А … «Вот такая попурря» и разведенные в стороны при этом, руки – означали, что сделать уже ничего не возможно уважаемые.
И я эти выражения слышу от наших ребят до сих пор, хоть прошло уже много лет тому. Александр Васильич, также был «всегда впереди», когда речь шла о помощи кому-либо. Мы настолько к этому привыкли, что уже и не сопротивлялись до самого ухода его на пенсию. Да вот только уйти то он ушел, а кто станет так как это делал он - заботиться и помогать, организовывать и выбивать средства, находить для всех время?
Оказалось, что никто….
Поэтому и помним мы его добрым словом, до сих пор, хоть и развела нас жизнь, по странам и континентам.
Так-то вОт.
Второй Александр Васильевич, хоть и «не вышел» росточком как «первый», но был в те времена мужчиной в годах и вполне «респектабельной наружности» – с округлым брюшком и таким же округлым добрым лицом. Он, как оказалось, работал до нашего летного отряда в составе экипажа самолета Ан-2 у первого секретаря ЦК КП Казахстана - Брежнева, но никогда не афишировал этих событий, хоть и рассказывал без рисовки «сильно интересующимся».
Васильич обычно был незаметен в большой компании, но когда нужно было делать свое дело – а он работал бортмехаником Ми-4 – то не успеет командир рот открыть чтобы подать команду, как всё необходимое было сделано.
Работал всегда споро и умело, пересыпая действия шуточками для молодых вторых пилотов, которые только начинали «акклиматизироваться» в коллективе и тем самым помогал им «вписаться» в сложный механизм авиаотряда.
Летал и я с Васильичем в одном экипаже и нисколько не сердился за добрые подколки, зная что некоторые командиры или старые бортмеханики бывало и доводили молодых вторых или бортачей-стажеров до состояния ступора подначками или неожиданными поступками.
И в этом не было равных Николаю Захарычу – огромного роста, с маленькими глазками и шрамом на губе, очевидно от чьего-то благодарного поцелуя, «татарского вида» - мужчине.
Он мог легко и непринужденно пукнуть, поравнявшись с девчатами на улице, когда мы шли командой, обняв второго пилота или бортача за плечи, и сказав при этом громко и сочувственно: …ничего сынок, со мной тоже такое бывает.Не расстраивайся !
А пока растерянный коллега хлопал глазами, девчата с разинутыми ртами уже были далеко, и многие из нас не знали - сердиться или простить этого «бандюгу» в лётчицкой форме.
Захарыч очень любил просить попробовать семечек на базаре у какой-нибудь зазевавшейся на «золоченую форму» торговки.
И тогда - получив «добро», он раскрывал перед потерявшей дар речи хозяйкой громадную пятерню в которой и исчезала половина товара с прилавка.
Захарыч же, подняв глаза к небу, пробовал и приговаривал: ах, харраши семачки !
Пойду-ка, ишшо посмотрю. И шел себе дальше к очередной «жертве».
Не раз и не два, дремлющий в длительном перелёте молодой второй пилот вздрагивал и ошалело хлопая глазами судорожно осматривался: то на командира, то на органы управления, когда вдруг в полете из его слабеющей от погружения в сон руки вдруг выскакивала вперед ручка управления и тут же, «сама возвращалась назад» влепившись в растопыренную в ужасе пятерню.
И сон у «второго» как рукой снимало и экипаж ржал внутренне незаметно наблюдая за судорогами «молодого».
Мдаа.
Так я об Александре Васильиче продолжу, если не возражаете.
Любил Васильич подшутить и не только над нами - его коллегами и товарищами. Не раз и не два на ходу мог спокойно «наладить» бежать назад в аэровокзал едущего рядом с ним к самолету незнакомого пассажира в открытых в то время РАФ-овских вагончиках. Сказав при этом - будто про себя - и завернув рукав форменного пиджака, что-нибудь вроде: Ну воот, через пару часов будем, в… и, называл пункт, который был обычно в противоположном направлении от нашего «пункта назначения».
Едва человек порывался бежать, как Васильич подхватывал «слабонервного» пОд руку и не всегда сразу убеждал таки что это – всего лишь шутка.
Но больше всего он любил как бы худея, как бы перед очередной комиссией отказываться от ужина в командировках. А ночью, потихоньку пробираться к холодильнику и потушив предварительно днем лампочку «в оном» наедаться «от пуза» в ночной тишине. И всё бы ничего – ведь он сам и готовил нам эту еду, - не жалко. Беда была в другом: …наевшись, Васильич долго не мог уснуть и крутился на пружинной кровати, нещадно скрипя расшатанным многочисленной гостиничной публикой корпусом, не давая нам провалиться в сон.
А спать он любил либо навзничь - на спине, либо уткнувшись в подушку (как не задыхался - уму непостижимо). И поворачивался на кровати тоже своеобразно – толчком, ударив «тыльным местом» по пружинам, а подлетев - делал «бочку» и втыкался лицом в подушку, мгновенно прекратив предшествующий «полету» храп. И тогда, мы ....спешно старались уснуть: считали до тысячи, представляли себе спокойные картины - хоть были и не знакомы ещё с «Кашпировским» - затыкали уши, чтобы успеть провалившись таки в молодой сон не услышать очередного «скрипа с толчком», после которого всегда следовал ужасный храп.
Храпел Васильич вполне музыкально: набирая воздух в могучую грудную клетку, он раскатисто и с переливами рычал как лев в африканской саванне, а когда выдыхал вдруг неожиданно менял «бас на тенор» и тогда в секундной тишине слышалось вдруг смешное и тоненькое: - «фьюииить !» Ну как тут уснёшь, я вас спрашиваю ?
А посему - кому не повезло - ждал «подъема переворотом», и чмокал губами присвистывал или приговаривал тихонько «призывая» Васильича к тишине.
Да только все было безрезультатно и постепенно привыкнув по-разному умудрялись таки засыпать.
Однажды своим большим экипажем мы сидели в порту Уральска дожидаясь посадки на свой рейс домой. Внезапно от стойки регистрации на какой-то рейс к Васильичу быстро подошел мужчина «кавказской наружности» с выражением братской нежности на лице и легко выдернув из кресла нашего довольно тяжеленького коллегу и товарища огромной лапищей зажал его в объятиях хлопая по спине и приговаривая:
- Вай, Сашэнка, как я рат тэбе видать! Ти помнышь мнэ ?
Васильич улыбался, кивал, и, осторожно пытался выпутаться из крепких объятий, но это ему слабо и ненадолго удавалось.
Когда же они все-таки расстались и «грузын» улетел, мы засыпали нашего коллегу любопытными вопросами: кто такой и почему так тебе радовался ?
И тогда Васильич поведал, что они жили в одной гостинице примерно месяц в одном номере:
Не было мест в ту ночь, и дежурная прилетевшему на смену кому-то из «бортачей» Александру Васильичу предложила заночевать в трехместном номере, в котором жил только один товарищ. Как вы уже наверно догадались, это и был тот самый грузин.
Дежурная намекнула Васильичу, идущему за ней «на автопилоте», что сосед этот к которому его «подселяют», здорово храпит и никто там не может ужиться.
На что, тот кивнул согласно головой - ведь командировочная жизнь приучила многих из нас спать в любых условиях, лишь бы тело поместилось, да и проваландался он пока добирался, пол ночи и теперь - срочно искал любое место лишь бы прилечь.
Васильич быстро выспался в этот раз и рано проснувшись никого в номере не обнаружил. Умывшись хотел было «поелозить» электробритвой по суточной щетине и выглянул в коридор отыскивая розетку.
В коридоре - рядом с номером увидел странную фигуру сидящую на венском стуле закутанную в одеяло «с головой» и раскачивающуюся из стороны в сторону.
"Она" что-то тихо приговаривала, жалобно, на незнакомом языке…
А вскоре, они уже спокойно жили вдвоем в трехместном номере, привыкнув друг к другу.
Хоть и качал сокрушенно головой сосед Васильича когда не успевал «уснуть первым»...