“Имя и подвиги Краснощекова встречаются, как
воспоминание, и в песнях позднейших, сложенных после
его смерти. Об этом крупном историческом лице мы
доселе не имеем не только дельной монографии, но
даже простого биографического очерка, а между тем
это последний русский богатырь, с именем и лицом
которого связаны последние наши былины, он, как герой,
сопровождается песнею с молодых лет до смерти – и
после него не нашлось уже никого, кто бы вызвал в народе
подобное былевое творчество”.
П.В. Киреевский (1808-1856), писатель, фольклорист,
археограф.
Наступил 1735 год. Предгрозовые тучи давно ходили на неспокойном юге, собираясь в грозу, и рано или поздно здесь должен был грянуть гром. Россия, понимая, что столкновения с Турцией и ее вассалом крымским ханом не избежать, готовилась к войне. Особую злость вызывал у россиян коварный, не признающий ни каких клятв и соглашений крымский хан. Из его разбойничьего гнезда ежегодно по нескольку раз выползали отряды-гадюки, вторгавшиеся на просторы Малороссии и Великороссии. Десятки тысяч великороссов, малороссов, белорусов, заарканенные погаными арканами бесконечной вереницей тянулись в Крым, в постылую неволю, а часто, и гибель.
Но все дальше и дальше проникали русские колонисты на юг, осваивая плодородные степи. Дворяне и купцы, заинтересованные в расширении торговли с Западной Европой, требовали прорубить выход в Азовское и Черное моря. Турецкие дипломаты, обвиняя Россию в агрессивности, указывали, что свои товары россияне могут возить в Европу через Польшу, однако путь этот был невыгоден и опасен, что прекрасно знали турки. России оставалось одно – добыть ключ, которым открывался выход в Азовское и Черное моря. Этим ключом был Крым.
Турция, опираясь на поддержку Франции, активно и широко готовилась к войне, считая, что Россия, завязшая в войне с Польшей, не сможет бросить на юг значительные силы. Но это были ошибочные расчеты. Россия всерьез готовилась к войне. Русские дипломаты в начале тридцатых годов развили чрезвычайную активность. Был подтвержден военный союз с Австрией, заключенный еще в 1726 году. Начались контакты с Персией, которая в это время вела тяжелую войну с турками. Ценой уступки персам прикаспийских земель, занятых в 1722-1723 годах Петром I, России удалось заключить военный договор с шахом. Изменилась ситуация на польском фронте: вместо французского ставленника Станислава Лещинского на польском престоле утвердился Август III, что обеспечило тыл русской армии.
Обе стороны выжидали, готовые при первом же удобном случае развязать войну. Первыми не выдержали напряженного ожидания басурманы: один за другим последовали набеги крымских татар на Украину и поход хана Каплан-Гирея на Кавказ. Турция, стремясь снять с себя вину за развязывание войны, поторопилась объявить, что татары и хан действуют без ведома Блистательной Порты. “Пустое! – не согласился с этими объяснениями визиря русский посол в Стамбуле Вешняков. – Крымский хан и чихнуть не смеет без ведома великого султана!” Турки настаивали на своем. И Россия, видя, что османы ничего не предпринимают для обуздания хана, решила открыть военные действия.
О начале войны с турками донские казаки были извещены специальной грамотой императрицы Анны Иоанновны. Новый войсковой атаман Иван Иванович Фролов, собрал старшин и зачитал грамоту государыни. В конце июля в Черкасске собрался казачий круг, на котором Фролов сообщил о начале войны с турками.
- Гутарь, как быть-то теперь, атаман ! – шумнули казаки, теснившиеся на майдане сбочь Богоявленских ворот. – Куда иттить, аль ждать здеся, на Дону?
- В грамоте государыни императрицы Анны Ивановны, стал быть, сказано… - Фролов запнулся, упершись глазами в текст царицыной грамоты,, потом, найдя нужное место, нараспев громко прочитал: “Велено вам, войску Донскому, по получении сей грамоты, быть в походе во всей готовности и сколько возможно с верховых городков собрать казаков и подвинуться им к Черкасску, а как впредь о походе прислан будет указ от нашего генерала и кавалера фон Вейсбаха, чтоб могли выступить в три дни…” Фролов скатал шуршащую грамоту в трубочку и добавил от себя: “Стал быть, будем верстать все наши полки в Черкасском, и ждать высочайших распоряжений. Но ждать не праздно, а упражняясь каждодневно в воинском труде, о чем и попрошу докладывать господ полковников!”
Круг закончился, казаки хмуро расходились по домам. Войсковой атаман позвал к себе в курень старшин и полковников для секретного разговора.
- Господа полковники – официальным тоном начал Фролов, - когда приглашенные расселись на деревянных лавках, стоявших вдоль стен. – По плану кампании сего года, как мне стало известно, российской армии надлежит взять Азов. Волна, стал быть, будет вестца тут, на Дону, и нам приказано живейшим образом участвовать в ней, вспомоществуя императорской армии. Посему надлежит нам без мешкоты собрать казаков в Черкасске и в крепости Святой Анны. До осени будем готовитца, а затем, совокупясь с российской армией, двинем под Азов”. Всем была ясна задача и, поговорив еще некоторое время, полковники разошлись готовить казаков к грядущим боям.
Вскоре в Черкасск и в крепость Святой Анны стали прибывать конные отряды казаков со всех станиц обширной области войска Донского, не спеша стягивалась осадная артиллерия, копились запасы боеприпасов и продовольствия. В первой половине сентября войсковой атаман Фролов получил грамоту императрицы, в которой сообщалось о смерти графа Вейсбаха и приказывалось “быть генералу-фельдмаршалу и кавалеру графу фон Миниху во всем послушании быть””.
Подготовка к выступлению под Азов продолжалась, однако в 1735 году боевые действия здесь так и не начались. Взятия Азова было отложено на будущий год.
… В конце февраля 1736 года атаман Иван Фролов собрал у себя казачьих полковников и объявил, что в первых числах марта в Черкасск пожалует сам генерал-фельдмаршал Миних, президент Военной коллегии, коей непосредственно подчинялось войско Донское. “Он самолично хочет справитца, как идет подготовка к штурму Азова, готовы ль казаки и солдаты?” – сказал Фролов, поймав вопросительные взгляды полковников. – Нам надобно достойно встретить господина фельдмаршала!” Все согласно кивнули.
В первых числах марта 1736 года фельдмаршал Бурхард Кристоф Миних (а по-русски Христофор Антонович) в роскошной карете красного цвета катил в сопровождении конного эскорта по дороге в Черкасск. Удобно устроившись в мягком сиденье и тепло укутавшись в соболью шубу, Миних молча и рассеянно смотрел на мутное слюдяное оконце кареты. Мимо сплошной чередой проносились липы, тополя, клены, посаженные при блаженной памяти императоре Петре Великом; иногда в поле зрения фельдмаршала попадали высокие, окрашенные в красный цвет, верстовые столбы. На каждом стояла цифра “1701” – год установки столбов.
Шли первые дни марта, а дыхание весны уже чувствовалось во всем. Теплые ветры с Азовского моря постепенно проникали в глубь степи, снег почти везде растаял, обнажив прошлогоднюю траву, бурую и пожухлую. Облизанные ветрами курганы, стояли вдоль дороги, словно воины на посту.
Глядя на однообразное мелькание придорожных деревьев, серое нерадостное небо ранней весны, Миних неожиданно вспомнил дом отца, военного инженера в Ольденбурге, где будущий фельдмаршал родился и провел первые семнадцать лет жизни. “Счастливое и беззаботное было времечко!” – с неожиданной грустью и несвойственной ему сентиментальностью подумал Миних. – Хоть и не было тогда ни графского титула, ни фельдмаршальского чина, а легко и счастливо жилось!” Карета подскочила на ухабе, Миних раздраженно шевельнулся, неласково уперся тяжелым взглядом в адъютанта, словно тот был виноват в неровностях дороги. Миних нахохлился, вновь вернувшись в прошлое. “А потом начались годы скитаний… И куда только не кидала меня судьба! – думал он. – Служил во французской, гессенкасельской, польско-саксонской армиях, был инженером. Потом перешел на русскую службу, выдвинулся и в должности генерал-инженера руководил строительством шлюза на реке Тосне, потом строил Обводной и Ладожский каналы”. Снова тряхнуло на ухабе, но Миних, углубленный в воспоминания, не заметил этого. “После смерти государыни Екатерины I дела пошли вверх, и в первый же год царствования юноши-царя Петра II он был назначен генерал-губернатором Ингерманландии, Карелии и Финляндии, получил графский титул. А потом фортуна прочно и надолго захватила его в свои пленительные объятия. В 1730 году, после восшествия на престол императрицы Анны Иоанновны, граф Миних получил чин генерал-фельдмаршала, стал президентом Военной коллегии. Полтора года тому назад он, фельдмаршал Миних, руководил осадой сильно укрепленного Данцига, где засел Станислав Лещинский, державшийся французской ориентации и претендовавший на польский престол. И вот теперь матушка императрица, верные друзья и могучие покровители Бирон и Остерман направили его на неспокойный юг России, крушить турок и татар в Азове, добывать славу себе и новому своему отечеству. Миних вспоминал, как он обрадовался, получив в июле прошлого года грамоту кабинет-министров, в которой сообщалось, что императрица поручает ему взять Азов. Он тут же отписал государыне, что “принимает повеление об азовской осаде с тем большею радостию, что, как их величеству известно, он усердно желал покорения этой крепости и потому ждал только высокого указа, чтоб немедленно туда двинуться”. “При этом я надеюсь, - писал он далее, что сделаны уже все приготовления к осаде, о которых предложено несколько лет тому назад и для которых генерал-квартирмейстер Дебриньи отправлен на Дон”.
“Выполнил ли де Бриньи мои инструкции и указания, успел ли запасти продовольствие, боеприпасы, приготовить армию? – подумал Миних. – Увидим, скоро уж Черкасск!”. И, привалясь к мягкой оббивке кареты головой в большом сером парике, забылся в неспокойном сне. Карета, запряженная четверкой сильных лошадей, стремительно неслась по донским просторам, неслась навстречу неизвестному. И ни Миних, ни его адъютант, в неудобной позе сидевший в карете напротив своего повелителя, ни конники, во главе с майором скачущие вслед за каретой на холодном ветру – никто не знал будущих взлетов и падений в судьбе Миниха. Не знали того, что скоро он устранит Бирона, станет первым министром, что не столкуется с хитрым, коварным и всесильным Остерманом и будет уволен в отставку, а потом отправится в ссылку в Пелым. Оттуда его вызволит Петр III – ярый поклонник всего прусского. Но это не помешает Миниху в июне 1762 года во время дворцового переворота предать своего благодетеля и принять сторону его супруги Екатерины II.
- Ваше сиятельство! Господин фельдмаршал! – тронул Миниха за шубу адъютант. – Почтовый стан!
Миних разлепил веки, мгновение соображал, потом сказал:
- Хорошо, остановимся!
У добротного деревянного дома почтового стана в ожидании кареты фельдмаршала с непокрытой головой стоял на мартовском ветру почтмейстер. Увидев выходящего графа, он склонился в глубоком поклоне. Миних с недовольным лицом тяжело выполз из кареты, поддерживаемый адъютантом.
- Извольте сюда, ваше сиятельство, господин фельдмаршал! – засуетился почтмейстер, показывая на лестницу. Поднявшись на несколько ступенек, Миних ступил на красивое резное крыльцо, оттуда попал в жарко натопленную чистенькую комнату. Хозяева быстро накрыли на стол, адъютант принес дорожные запасы. Миних усевшись за стол, с явной охотой принялся за трапезу, запивая еду вином.
Закусив и отогревшись в теплой комнате, Миних пришел в явное расположение духа, расспрашивая почтмейстера о службе, наличии лошадей и числе проезжающих через стан. Удовлетворив свое любопытство, фельдмаршал велел трогаться в путь. Впереди был Черкасск…
…Краснощеков с сотней казаков седьмого марта встретил карету фельдмаршала на аксайских буграх и пойменной низменностью благополучно довел до Черкасска. В город вошли в сумерки через Московские ворота, где Миниха почтительно приветствовали войсковой атаман Фролов и комендант крепости Святой Анны генерал Тараканов. Сквозь тесные улочки полутораэтажных куреней проехали к просторному каменному куреню атамана, где Миних и остановился.
В тот же вечер за обильным столом, за которым, кроме Фролова, присутствовали Краснощеков, Ефремов и генерал Тараканов, Миних коротко изложил план кампании 1736 года.
- В кампании сего года, господа, армии ее императорского величества надлежит прежде всего овладеть крепостью Азов, коя запирает выход в Азовское и Черное моря, жизненно необходимые России. До сих целей создается тридцатитысячная Донская армия. В армию сию войдет гарнизон крепости Святой Анны и казачьи полки, кои, надеюсь, скоро будут собраны в Черкасске”. Миних обвел присутствующих тяжелым взглядом и, остановившись на Тараканове, спросил:
- Господин генерал, сколько войск собрано ныне в крепости?
- Шесть тысяч, ваше сиятельство, - поднявшись, ответил Тараканов. – В крепости ныне находятся тяжелые мортиры, кои подвезены по зимнему пути для штурма Азова.” Миних перевел взгляд на Фролова и коротко, словно ударил, спросил:
- А у вас, господин атаман?
- Ныне в Черкасске собрано две тысячи конных и полторы тысячи пеших казаков. Ден через пять, ваше сиятельство, прибудут еще полторы тысячи из верховых станиц! – торопливо ответил Фролов. Миних, почти неприязненно посмотрев на атамана, задал следующий вопрос:
- Разведку вокруг Азова проводили?
- Многократно, ваше сиятельство! – все так же робея, ответил Фролов. – Да вот, полковник Краснощеков не раз бывал под Азовом, знает хорошо тамошние места”. Миних посмотрел на Ивана Матвеевича:
- Что скажете, господин полковник, об укреплениях Азова, местности и численности турецкого гарнизона?
- Азов, ваше сиятельство, значительно укреплен каменной стеной, земляными валами и деревянным полисадом.- Краснощеков кинул взгляд на фельдмаршала, тот внимательно слушал, механически теребя пальцами букли парика. – В городе сидит пример пять тысяч янычар, по степи бродят татарские отряды, охраняя сухопутные подступы к Азову. В устье Дона построена и обновлена намедни крепостца Лютик, на правом берегу стоит еще одно укрепление…, а по обеим сторонам Дона, версты с три выше Азова двумя занозами торчат башни-каланчи”.
- Флот неприятельский наблюдали на море? – довольный обстоятельным ответом Краснощекова, спросил Миних.
- Басурманский флот в несколько больших судов и двух десятков каторг давно появился на море. Однако ж войти в горловину Дона и подойти к Азову ему не удалось, дюже силен шторм, коий и поныне свирепствует на море”, - глядя темными глазами на хмурое сосредоточенное лицо Миниха, ответил Краснощеков. Выслушав, Миних твердо произнес:
- Всей армией ея величества поручено командовать мне, посему приказываю, не мешкая, выводить наличные войска к Азову и быстрыми ударами захватить башни-каланчи и Лютик!” Все молчали, слушая фельдмаршала, только в серебряных подсвечниках потрескивали желтые свечи.
- Позвольте вопрос, ваше сиятельство! – раздался вдруг голос Краснощекова. Миних кинул удивленный взгляд в его сторону и кивнул утвердительно. – Ваше сиятельство, ужель только Азов будет театром войны? А разбойничье гнездо крымского хана, который чинит столь много пакостей россиянам?!” Миних раздвинул губы в одобрительной улыбке, привычно поправил букли.
- Верно мыслишь, полковник Краснощеков! – заметил он. – В Крыму и развернутся главные события, и вы после взятия Азова сможете принять участие в них. Днепровской армией, коя уже сформирована и ждет погожих дней, государыня императрица поручила командовать мне, а сюда прибудет фельдмаршал Ласси”. Миних помолчал, его серые холодные глаза сузились и заскользили по полковникам. Неожиданно он подозвал адъютанта, что-то коротко сказал ему; тот вышел и вернулся с небольшой блестящей коробочкой. Миних открыл ее, и в руке у него желтым блеском засияла золотая медаль.
- Господа! – сказал он, на минуту просветлев лицом. – Государыня-императрица поручила мне миссию вручить сию медаль за долголетния и верныя службы полковнику Краснощекову. Прошу подойти, Иван Матвеевич!” Краснощеков, взволнованный неожиданной милостью императрицы, несмело приблизился к Миниху и, наклонив голову, принял на грудь золотую медаль. Поздравив награжденного, фельдмаршал многозначительно добавил: “За государыней служба не пропадет!” Потом, обернувшись к присутствующим, сухо сказал: “Господа, поздравьте полковника, и я вас больше не задерживаю!”
Наутро фельдмаршал отбыл в крепость Святой Анны, расположенной в четырех верстах к северо-востоку от Черкасска. Там он устроил смотр полкам, проверил готовность полевой и осадной артиллерии. Выступление к Азову фельдмаршал назначил на следующие сутки.
Пасмурным мартовским днем казачьи полки уходили из Черкасска под Азов. Дул еще не теплый, но уже и не зимний западный ветер, нагнавший в Дон огромные массы бурой холодной воды из Азовского моря. На пристани, недалеко от деревянного Донского раската, скрипели, покачиваясь на невысоких волнах легкие казачьи лодки и огромные грузовые будары. На них сноровисто грузились боеприпасы, продовольствие, амуниция; медленно вкатывались тяжелые мортиры.
А в это время на майдане у Воскресенского собора шумовал казачий круг. Протоиерей главного донского храма Иеремия Григорьев громким голосом благословлял бойцов на битву с басурманами, обильно кропил освященной водой. По окончании богослужения полковник Краснощеков скомандовал “На конь!”, и полторы тысячи казаков, по трое в ряд, не спеша затрусили к наплавному мосту через Дон. Заголосили казачки, цепляясь за стремена мужниных коней, загомонили старые боевые казаки, давая наставления сыновьям… После обычных стременной и закурганной чар казаки распростились с родными и, вытянувшись в длинную колонну по три в ряд, по степной непросохшей дороге направились вдоль Дона в азовскую сторону…
Стремясь отрезать азовский гарнизон от внешнего мира, Краснощеков должен был, по приказу Миниха, овладеть башнями-каланчами и небольшой крепостью Лютик, которые прикрывали Азов со стороны моря. На совете, собранном в шатре Миниха, долгих разговоров не велось. Фельдмаршал, оценивая свои силы, нараспев протянул:
- У меня ныне в наличии четыре тысячи солдат, да двадцать минеров, под вашим началом, полковник, полторы тысячи казаков. Не густо!
- Ваше сиятельство, на подходе две тысячи пеших казаков, кои плывут на лодках и бударах из Черкасска! – напомнил Краснощеков.
- Да! Да! – согласился Миних, “стрельнув” на него глазами. И уже более бодрым тоном продолжал. – У нас пока три мортиры и десять пушек, но на бударах из Аннинской крепости скоро прибудут мощные мортиры и штурмовые пушки. Наша задача – овладеть башнями-каланчами и Лютиком. Штурм оных каланчей назначаю на ночь девятнадцатого марта, а там и Лютик потрогаем. Пошли, господь, удачу!
Темной ночью девятнадцатого марта казаки Краснощекова с высокими лестницами тихо приблизились к каланчам. С моря дул неприятный ночной ветер, моросило. Зловеще-черное небо, висевшее над головой, покровительствовало донцам. За первой волной казаков и солдат шла вторая солдатская волна: они должны были помешать туркам прицельно обстреливать передовую линию.
Поднятые сильными руками, лестницы мягко прильнули к каменной стене, расторопно и бесшумно-быстро по ним полезли казаки и солдаты. Наверху с факелами в руках суетливо заметались встревоженные турки, грянули первые выстрелы, свои и чужие, началась рубка.
Краснощеков в числе первых взобрался на башню, срубил саблей двоих янычар и, заняв боевую позицию, ждал, когда поднимутся на стену остальные казаки. Тем временем находившиеся внизу солдаты успели установить три пушки напротив ворот башни. Загремели выстрелы, ядра с визгом вонзались в крепкие металлические ворота, пока они, искореженные, не рухнули наземь. Российская пехота хлынула в образовавшуюся брешь, закипело кровавое сражение, и вскоре турки выбросили белый флаг.
Через полчаса пала вторая башня, штурм которой начался одновременно с первой.
Двадцать третьего марта пал Лютик. В устье Азовского моря, на небольших возвышенностях, была оборудована пушечная батарея россиян; здесь же лагерем расположилась тысяча казаков. Доступ туркам к морю был прегражден.
Три дня спустя к берегу причалило несколько тяжелогруженых будар, доставивших из Аннинской крепости мощные мортиры. Перебросив с берега на суда деревянный настиг, солдаты, используя лошадей и волов перетащили мортиры на заранее оборудованные места. В тот же день огромные каменные и чугунные ядра со свистом полетели на Азов. Так продолжалось до конца марта.
После взятия Каланчей и Лютика Миних собрал генералов и полковников на краткий совет.
- Господа! – почти басом проговорил Миних. – Крепость Азов, полагаю, падет недели через четыре-пять. Положение турецкого гарнизона после взятия Каланчей и Лютика почти безвыходное. Падение Азова – дело времени и, конечно, доблести войск ее императорского величества”. Миних нервно поправил седой парик и продолжал: “Военные дела требуют моего срочного отъезда в Днепровскую армию. Предстоит кампания в Крыму! Окончание дела под Азовом возлагаю на генерала Левашова до той поры, пока сюда не прибудет господин фельдмаршал Лассий”.
В тот же день в сопровождении охраны Миних укатил к армии, собиравшейся в городке Царицынке на Украинской укрепленной линии. Семнадцатого апреля здесь Миних встретился с фельдмаршалом Ласси. На военном совете было решено, что Ласси немедленно едет под Азов, а Миних, с Днепровской армией выступает в Крым.
Апрель принес настоящее тепло. Ярче засияло солнце, посылая на уставшую от зимы землю животворные лучи, с моря пришел теплый ветер. Сначала робко, а потом все уверенней и мощней, зазеленела трава, пробиваясь сквозь прошлогоднюю растительность. В небе все чаще стали появляться косяки птиц, тянувшихся с юга в родные степи.
Казаки повеселели, ибо знали, что вместе с весной к Азову должна подойти тридцатитысячная армия фельдмаршала Ласси. Краснощеков все время держал казаков в готовности, постоянно проводил разведку, обучал стрельбе, рукопашной, ибо знал, что скоро предстоит штурм и уличные бои. От учений перешли к делу: в степи, с юга, появились конные татарские отряды, совершавшие неожиданные наскоки на донцов. Почти каждый день происходили кровавые бои. Десятки татар гибли, попадали в плен, но это не останавливало их, схватки продолжались.
Однажды Логгин Барабанщиков приволок из ночного поиска татарского мурзу и бросил его к ногам Краснощекова.
- Матвеич, прищучили недалечь отсель за бугриной. В кустах хоронился, стервец! – вытирая пот рукавом, беззлобно пояснил Логгин. – Видать, старшой какой-ся средь басурман, вишь одежа на ём дюже богатая. Спытать - ба ево, Матвеич!
- Зови толмача! – довольно улыбаясь, сказал Иван. Скоро явился Филипп Гнутов, хорошо знавший язык, поскольку несколько лет провел в татарском плену и только недавно обменянный на пленного басурмана.
- Спроси у него, Филипп, сколь янычар сидит в Азове, каковы запасы продовольствия, где ихний флот?
Гнутов преобразился и залопотал по-татарски, обращаясь к мурзе. Тот вздрогнул, услышав родной язык, но отвечать явно не торопился. Барабанщиков, заметив это, подошел к татарину и неласково толкнул его в бок:
- Заснул, што ль, лихоманка тебя дери? Гутарь зараз! На кой хрен я тебя тащил, чертяку! Гутарь скорей!
Глядя на решительного Барабанщикова, татарин понял, что надобно говорить, не дожидаясь крутого обхождения. Неожиданно приятным голосом он ответил, что в городе пять тысяч янычар, большие запасы продовольствия, пороха, боеприпасов, и запасы эти регулярно пополняются с моря прибывающими турецкими судами.
- Стал быть, надолго решили там засесть? – иронично осведомился Барабанщиков.
- Не шуткуй, Логгин! Здесь не до шуткования, борьба будет кровавой! – одернул друга Краснощеков и велел накормить Татарина, назначив на завтра большой поиск в окрестностях Азова.
В постоянных стычках с татарами прошел апрель. Все это время без устали работала осадная артиллерия русских, посылая смертоносные бомбы, начиненные порохом, в азовскую твердыню. Турки отвечали неожиданными вылазками и ожесточенным огнем крепостных орудий. Настроение у них было приподнятым: русские не предпринимали решительных действий, флот султана беспрепятственно снабжал азовский гарнизон боеприпасами, продовольствием и фуражом. Однако османлисы блаженствовали недолго: русская армия Ласси блокировала Азов, а в устье Дона и в Азовском море появились корабли русской Донской флотилии виде-адмирала Бределя. Крепость была полностью блокирована.
Об осаде Азова, падении Лютика и каланчинских башен в Константинополе узнали в начале апреля. Султан и его визирь, не готовые к большой войне с Россией, заволновались. Русский резидент в Константинополе Вешняков, наблюдавший смятение султанского двора, писал: “Султан сам дел не знает и очень недалек, его умом и волею владеет Кизляр-ага. (визирь турецкого султана-М.А). Визирь человек тупой, чуждый всякого знания света… и во всем следует советам французского посла. …В Турции нет ни начальников политических, ни руководителей военных, ни разумных правителей финансовых: все находится в страшном расстройстве и при малейшем бедствии будет находиться на краю бездны”.
Визирь срочно созвал гражданских и военных деятелей на совещание. В страхе и раздражении собравшиеся говорили, что виновником всех бед является крымский хан со своим необузданным воинством, постоянно раздражавший Россию грабительскими набегами. Гражданские начальники предложили оставить Азов – место ничтожное, но требующее огромных сил для его удержания – а все войско кинуть на оборону пограничных с Россией северо-восточных областей. Но главная надежда возлагалась на Францию, Англию, Голландию и Швецию, которые обещали дипломатическим путем надавить на Россию, и не дать ей усилиться за счет Турции.
После этого совещания визирь приласкал русского и австрийского резидентов, а султан издал указ, чтобы под угрозой смерти не чинилось обид русским. “В правительстве и народе сильный страх, - доносил Вешняков из Константинополя, - с ужасом начинают произносить русское имя, и до сих пор не только я, но и последний из моих слуг бранного слова не слыхивали. Еще удивительно, что когда я ходил по Пере, то многие турки на улице место уступали, чего прежде никогда не бывало”.
Фельдмаршал Петр Петрович Ласси в сопровождении нескольких генералов и полковников, в числе которых был и Краснощеков, осмотрел укрепления Азова. Крепость стояла на высоком холме, хорошо видная окрест. Каменные стены города имели нижние, верхние и средние бои, из которых грозно щетинились турецкие пушки. На главной башне крепости лениво ворочалось на ветру черное знамя с полумесяцем. В нижней части каменные стены для защиты от ядер были обложены толстым слоем дерна. Широкие рвы с холодной четырехметровой толщей воды были обложены камнем.
- Да! – опустив зрительную трубу, разочарованно протянул главнокомандующий. – Зело крепок орешек, но расколоть его надобно непременно и как можно скорей! Господин адмирал! – обратился Ласси к Бределю, - с утра завтрашнего дня надлежит вам обрушить всю мощь корабельной артиллерии на крепость. То же касаемо и до сухопутной артиллерии. После этого пехота и казаки атамана Краснощекова должны захватить вон те передовые укрепления Азова. А потом – общий штурм!” Ласси повернулся и не спеша пошел к своему шатру.
Наутро первыми бомбардировку Азова начали семьдесят кораблей флотилии Бределя. Устье Дона заволокло черным дымом, на город с неприятным свистом понеслись бомбы, чиненые порохом. Одновременно загрохотали тяжелые мортиры русских, расположенные на суше. В городе раздались взрывы, возникли пожары. Турки отвечали нечастым пушечным огнем, не причинявшим русским особого вреда. Так продолжалось несколько дней.
В конце мая казаки Краснощекова с помощью солдат овладели двумя передовыми укреплениями азовской твердыни. Кольцо вокруг города неумолимо сжималось. В начале июня донцы широкой лавой прошлись по южным просторам степи, очистив ее от отрядов надоевших татар. Все было готово к решительному штурму.
С утра восьмого июня было пасмурно, небо заволокли лохматые негустые тучи и по всему было видно, что скоро распогодится. Казаки готовились к обычному поиску в степи, пушкари суетились у мортир, солдаты чистили ружья, спокойно переговариваясь, ибо знали, что штурма сегодня не будет. С моря подул ветерок, разгоняя тучи, и скоро солнце засияло, веселя души солдат и казаков. И сейчас же, словно появление дневного светила было сигналом к бомбардировке, натужно ухнули первые мортиры, им отвечали корабельные орудия, и скоро оглушительный грохот повис над рекой и степью. Ядра и бомбы, пронзительно визжа, сыпались на крепость, вызывая разрушения и пожары. Вдруг страшной силы взрыв потряс Азов, задрожала степь, замерли удивленные пушкари, замолкли пушки. Над городом взметнулось облако черного дыма с рыжим пламенем, полетели каменные обломки, бревна, оторванные части человеческих тел. Все застыли в удивленном напряжении. Из своей палатки стремительно выскочил фельдмаршал Ласси, с салфеткой на мундире и с куском курицы в руке: главнокомандующий завтракал. Увидев стоявшего у лошади Краснощекова, он суетливо спросил:
- Что стряслось?
- Кажись, ваше высокопревосходительство, бомба угодила в пороховой погреб басурман!
- Ужель! – потрясенно воскликнул Ласси. – После сего, полагаю, турки долго не протянут!
- В тот же день казаки во время стычки с турками захватили двоих пленных. На допросе они показали, что бомба русских действительно попала в пороховой погреб. Погибло около трехсот янычар, разрушено много домов, в крепости не осталось боеприпасов.
Россияне почувствовали, что виктория близка, что надобно усилить натиск. Семнадцатого июня, глухой ночью, сильный отряд солдат и казаков стремительным ударом овладел палисадом и предместьем Азова. Два дня спустя комендант города объявил о согласии сдаться на условиях свободного выхода гарнизона и жителей. Ласси тут же согласился. В тот же день комендант прислал русским городские ключи.
Азов снова стал российским городом.
Довольный славной викторией, Ласси устроил торжества. Прямо под открытым небом были накрыты трапезные столы, вокруг которых весело расселись солдаты и казаки. Для генералов и офицеров Ласси велел сервировать богатые столы в своем шатре. Сияющий от удачи Ласси встал с серебряным кубком в руке и взволнованно сказал:
- Господа! Исконно русский град Азов снова принадлежит его законным хозяевам – россиянам! Еще Великий Петр твердой десницей установил здесь свою власть, но волею роковых обстоятельств, после злой памяти Прутского похода, вынужден был уступить град сей басурманам. И ныне доблестью войск российских Азов снова стал русским. Слава матушке императрице! Слава доблестному русскому воинству! Виват! Виват! Виват!
Генералы и офицеры вскочили, и весело стукаясь друг с другом кубками, восторженно проревели:
- Виват! Виват! Виват!
Опорожнив кубки, собравшиеся принялись за трапезу. Несколько минут длилось молчание, прерываемое только характерным стуком вилок, ножей и тарелок, смачным поглощением деликатесов. Когда был утолен первый голод, снова поднялся Ласси. Его громкий голос, в котором чувствовалась неподдельная радость по поводу великой виктории, снова загулял по шатру, перекрывая веселый гомон за столами:
- Господа! Радость взятия Азова огромна. Она переполняет наши сердца и души, но это только начало больших дел. Нас ждет Крым, где уже успешно действует российская армия господина генерал-фельдмаршала Миниха. Сегодня мы празднуем азовскую викторию, а завтра надлежит нам скорым маршем двигаться в Крым на помощь россиянам. Впереди пойдут легкоконные войска и казаки атамана Краснощекова. А ныне будем веселиться!..
Весь вечер радостно гудел русский лагерь, весь вечер слышались веселые крики солдат и казаков, прерываемые ружейным и пушечным салютом…
На рассвете первые сотни казаков потянулись на юго-запад, в Крым, где гремела война, рушились и горели селения татар, впервые на собственном опыте узнавших ужас гибели родных очагов…
Михаил Астапенко, историк, член Союза писателей России.