оглавление канала
Кобель разрывался от хриплого лая после каждого моего удара по крашенным синей краской тесовым воротам. Вскоре, за ними послышался такой знакомый и родной голос Саныча.
- Баташ!!! Растудыть твою в коромысло!!! А ну цыть!! Марш на место!! Живо, кому сказал!!!
За воротами что-то грохнуло, а потом задребезжало, следом загремела собачья цепь и послышался жалобный скулеж усмиренной собаки. Не иначе, Саныч в кобеля тазиком эмалированным швырнул. Ворчливый голос лесничего послышался совсем рядом с воротами, глухим деревянным стуком грохнул затвор, и ворота распахнулись. Увидев меня, с сиротским видом стоящую под воротами, Саныч расплылся в улыбке.
- О, какие люди… Ну заходи, заходи… Ты чего на ночь глядя-то? Случилось чего? В голосе послышалась легкая тревога.
Я усмехнулась.
- Чего должно случиться? Я же тебе обещалась, что корову твою доить буду, вот и приехала.
Саныч пару раз хлопнул ресницами на меня, а потом рассмеялся в голос, но тут же сморщился, хватаясь за грудь. Рана, видимо, еще давала о себе знать. Он махнул здоровой рукой.
- Ладно, проходи… - И пошел тихонько к крыльцу. – Моя-то еще не вернулась. Да и слава Богу! А то бы пилила меня и денно, и нощно, что не берегусь. А как тут беречься-то, когда такие дела творятся? – Он как-то странно посмотрел на меня, в надежде, что я кинусь что-то объяснять.
Но, это никак не входило в мои планы, и я, потупив глазки, просто кивала в такт его словам, мол, слушаю, батюшка. Да и что я могла ему рассказать? Все, что случилось в Медвежьем Яру? Так, кто ж мне поверит-то? Тут самой до конца не верилось, не сон ли. Санычу не понравилось мое молчание, и он слегка нахмурился. А я сделала вид, что этого не заметила, что все мои взгляды и помыслы устремились к сараю, в котором ревела не доенная корова.
Подоив корову, процедила молоко и, определив, как положено помытый подойник на забор, я присела на крыльцо, где меня поджидал Саныч. Вид он имел грустный. Сидел и гипнотизировал бутылку водки и два стакана, стоявшие рядом. Посмотрев на меня, он с тоской и, одновременно, с надеждой в голосе спросил:
- Будешь…?
Я улыбнулась.
- Нет, Саша, не буду, и тебе не советую.
Он, словно ожидая от меня подобного ответа, с грустью проговорил:
- Вот и Иваныч тоже не советует. – Я поняла, что он имел ввиду местного фельдшера Корсакова Федора Ивановича. Потом он, несколько оживившись, выдал, прищурив глаз. – А ты знаешь, какой компресс самый лучший? – И, не дожидаясь от меня ответа, продолжил. – Этикетка от водочной бутылки на грудь и двести граммов внутрь. Должен сказать тебе, эффект просто потрясающий! А если еще в водку добавить чайную ложку черного перца, то на следующий день ты будешь, как новенький. – И с чувством продекламировал. – Если вы симптомы гриппа вдруг найдете у себя, двести граммов водки с перцем, и все снимет, как рукой. Если же симптомов нету, водки выпей все равно! Глубоко сидит зараза, вот ее и не видать!!
Он с таким серьезным видом это сказал, что я не выдержала и рассмеялась. А Саныч, быстро поменяв тему, тихим голосом серьезно спросил:
- Ты же была ТАМ. Ты должна знать, ЧТО ТАМ случилось! - И вопросительно уставился на меня.
Слегка смутившись под его взглядом, я пробормотала, стараясь не смотреть ему в глаза. Врать я не любила, особенно своим друзьям.
- Ну, я тебе же уже все рассказывала. Одного зэка ты уложил, остальные разбежались. Я за зэками отправилась в верховья. А потом только видела их трупы внизу ущелья. Что там случилось, не знаю. Может, медведя испугавшись оступились, а может еще что. А мужиков из экспедиции я вообще не видела. – Уныло завела я выученную на зубок речь.
И сама поморщилась, почувствовав, как фальшиво звучат все мои объяснения. Саныч грустно усмехнулся и чуть обиженно произнес:
- Не хочешь говорить правду, не говори. Но лапшу мне на уши не вешай, пожалуйста. Я ведь думал, мы с тобой друзья…
Я вспыхнула маковым цветом, но не от смущения, а от того, что он уличил меня во лжи. Было очень стыдно, но правду я ему сказать не могла. Поморщилась в досаде на саму себя, и заговорила тихо:
- Саш, ну ты же знаешь… Если бы могла, рассказала. Но, думаю, ты и сам обо всем догадываешься.
Лесничий поскреб грудь пятерней. Заживающие раны чесались, и проговорил с тяжелым вздохом:
- Догадываться – это одно, а знать – совершенно другое. – И, как маленький ребенок выпрашивает у взрослых запретную лишнюю конфету, полуутвердительно, полувопросительно сказал. – Врата открылись, да? Не зря же они все с ума сошли. Наверное, и зэков накрыло, да?
Я молча кивнула головой. В чем-то он был прав, да и разочаровывать его не хотелось. Он задумчиво еще посмотрел на меня, видимо ожидая пояснений. Не дождался, и, тяжело вздохнув, закончил:
- Я так и знал! Не зря старики говорят, что нельзя туда ходить, проклятое место.
Я только головой покачала.
- Старики правы в одном. Ходить туда не следует. А место не проклятое, а запретное. Мы еще не готовы ни понять, ни принять то, что там сокрыто. И все, Саша, давай, к этой теме больше не возвращаемся. Домыслами заниматься не люблю, а фактов нет. – И я, с некоторым облегчением, что удалось обойтись, можно сказать, малой кровью, и мы закончили обсуждение этой темы, выдохнула, улыбнувшись.
Саныч закивал головой, соглашаясь. Как-то чувствовалось по выражению его лица, что ответом он остался неудовлетворен, но на некоторое время смирился с ситуацией. Ну и ладненько! Как говорится, и на том спасибо. Но тут, он меня опять удивил. Отбросив, как видно, свои тяжкие думы, посмотрел на меня лукаво, и выпалил:
- Катюх, а ты какая-то не такая… Другая какая-то стала. Словно влюбилась…
Я аж воздухом поперхнулась от неожиданности. Придав своему лицу немного насмешливое выражение, спросила:
- Интересно, в кого бы это я влюбилась?
Саныч картинно пожал плечами:
- Почем мне знать… Может, медведя какого в тайге нашла…
Я, на секунду задумалась, и вполне серьезно ему ответила:
- А знаешь, Саныч, медведи, они ведь тоже умеют любить…