А тем временем в Киеве, в книжном магазине "Абзац" женщина средних лет остановилась у стеллажа и раскрыла книгу. Взгляд выхватил строчку из романа, чьих дразняще пахнущих страниц ещё не касалась читательская рука."Каждый человек - чья-то любовь всей жизни..."
Мысль показалась заманчивой. Но далее последовало нанизывание одной банальности на другую.
Ольга захлопнула книжку и сделала шаг к разделу букинистической литературы. Третья обложка от боковины- « Песенник». Рука потянулась к потрёпанным страницам. И словно развернулась во времени лента Мёбиуса -грянули первые аккорды « Школьного вальса».
-Давно, друзья весёлые,
-Простились мы со школою,
-Но каждый год мы в свой приходим класс…
У первоклассницы Оли Кириленко жмут новые туфельки. Она не чует под собой ног. Впрочем, и рук тоже. Правая сжимает букет гигантских георгин, левая - портфель. Но музыка Исаака Дунаевского освобождает девочку из плена телесности и она… взмывает вверх. И парит, парит над пересеченьем улиц Московской и Резницкой.
Но тут тётя в черном пиджаке и белой блузке с красивым воротничком-стойкой( сплошь кружева!) объявляет: они отправляются в страну знаний.
Куда?-переспрашивает Оля маму.
Мама говорит, что страна знаний – лучшая на свете.
«Даже лучше, чем Советский Союз?»
Мама находится не сразу:
- « Если только маленько…»
-«Там красивее, чем на нашей Украине?» - допытывается Оля.
-« Краше нашей Украины нет страны!»- улыбается мама.
-Сюда мы ребятишками
-С пеналами и книжками
-Входили и садились по рядам…
Пол под взрослой Ольгой заходил, как на судне во время качки. Непроизвольное вальсирование шейных позвонков.
Мучась и одновременно наслаждаясь,она зашагала вдоль анфилады комнат. А вслед неслось:
-Здесь десять классов пройдено,
-И здесь мы слово «Родина»
-Впервые прочитали по слогам…
Ольга притормозила в компактном помещении, чьи стены до потолка уставлены стеллажами. «Школьные учебники» -первое, за что уцепился взгляд.
« Довольно! Ты больше не работаешь в школе...»
Опустив глаза, женщина почти наугад двинулась к разделу «Краеведение». Теперь её должны интересовать исключительно труды по истории Киева. Если, конечно, она намерена придерживаться фактов. Да, она больше не учитель. Ольга Юрьевна теперь краевед. Вполне невинное занятие.
В последние недели она могла позволить себе неслыханную дотоле роскошь –никуда не спешить. Благо, атмосфера «Абзаца», который называют последним прибежищем киевского интеллигента, к этому располагает. Подвальный магазинчик совмещает функции кафе, клуба и торговой точки. Освободив нужную книгу из тесных объятий собратьев, она опускается в прятавшееся в закутке кресло.
Погрузившись в адресную книгу Киева девятнадцатого века, Ольга не сразу ощутила присутствие людей, которых едва ли можно было заподозрить в любви к чтению. В проёмах между стеллажами замелькали бритоголовые мужчины в камуфляже. Один из них заглянул и в Ольгино убежище... Водрузив очки на переносицу, та успела разглядеть красно-чёрный шеврон. Женщина пригрелась в своём убежище, так что лишнее движение грозило нарушить кокон, в который заключила её волна тёплого воздуха от радиатора. Единственный труд, который она задала себе,- обратиться в слух. Он подтвердил: готовится мероприятие. Отчётливое шарканье подошв, повелительно подаваемые реплики. Куда-то понесли стулья.
«Презентация нового издания».
Гул мешал сосредоточиться, и она, подталкиваемая отчасти любопытством, отчасти желанием размяться, вышла на центральную площадку магазинчика, по периметру которого рассредоточились люди в камуфляже, а в серёдке расположилась разношерстная публика. У стола, за которым обычно сидела продавец-кассир, стоял человек в тёмном костюме и при галстуке. На какое-то мгновение он, не прекращая вещать, обратил взор на женскую фигурку, просочившуюся сквозь книжное нагромождение. Слушатели, проследив за направлением взгляда оратора, повернули головы -Ольга ощутила себя в луче прожектора всеобщего внимания.Но говоря по правде, в этой стене из глаз она различила только один взгляд. Казалось, он проникает прямиком в мозг. Женщина подалась назад, больше всего желая в этот момент дематериализоваться.
Ольга плохо помнила, как выскользнула на улицу.Ноги несли незнамо куда. Она очнулась на Андреевском спуске.
В лёгких сапожках от холода заныли пальцы.
"Где бы погреться?"
Рядом дом-музей Михаила Булгакова.
На бронзовой скамеечке рядом с застывшим на века классиком, положив ему голову на плечо, восседала дамочка. Такая фамильярность покоробила Ольгу, хотя великий земляк не числился в её кумирах. Входивший в школьную программу роман « Мастер и Маргарита» она считала вредоносным для юных неокрепших душ, и на своих уроках не уставала громить Маргариту как женщину, продавшую душу сатане, как «Мефистофеля в юбке». Будь её воля, исключила бы из школьной программы. На всех городских методических советах русистов с упорством, достойным, по мнению коллег, лучшего применения, она настаивала на замене последнего творения изверившегося писателя на «Белую гвардию». Ей возражали. Дескать, литература не всемогуща.
« Великую Российскую империю погубила великая русская литература!» - летело им в ответ.
Знала ли она, что пройдёт не так уж много времени – и Михаила Булгакова и вовсе исключат из школьной программы.
… Ступни окоченели. Ольга поковыляла под музейную крышу. У билетной кассы - табличка:
« Лицам, одобряющим агрессию России против Украины, вход нежелателен».
Она потопталась под вопросительным взглядом билетёрши. Поход в музей ею не планировался, денег в кошельке оставалось лишь на обратную дорогу. Женщина рассчитывала незаметно удалиться минут через пять- с достоинством, сохранив лицо и не будучи заподозренной в симпатиях к агрессору. Как назло, у кассы не наблюдалось ни одного посетителя: полный экскурсионный штиль.
И впервые в жизни Ольга выругалась:
-Блин-оладий.
27 НОЯБРЯ, ЧЕТВЕРГ
КИЕВ
Снег вперемешку с дождём-метеоусловия аэропорта «Борисполь». Воздух-тяжёлый, скудный. Будто тянешь через соломинку. Садовой отверг предложения таксистов. Это удлиняло путь, но мысль о полегчавшем кошельке укрепила в намерении воспользоваться общественным транспортом.
За окном мелькали киевские улицы. У многих не было ни единого шанса укрыться от алчных глаз застройщиков, тех самых, по поводу которых нелестно отзывался ещё великий земляк Михаил Булгаков. Именно их предприимчивое племя оставляло на месте старинных особнячков зияющие прогалы, в которые втыкались бизнес-центры или пентхаусы.
От остановки до подъезда пришлось месить серую кашу, подвергая очередному испытанию башмаки, неоднократно побывавшие в руках сапожника.
Садовой жил в престижном районе. Загребущие руки застройщиков успели похозяйничать и здесь, но без большого урона для целостности архитектурного облика: украинская интеллигенция, облюбовавшая этот район, сумела организовать достойное сопротивление.
В минувшем году фасад его дома приобрёл колор, который соседка-художница назвала "цветом бедра испуганной нимфы". Нарядный облик пятиэтажной «сталинки» дополняли белые округлые фронтоны над окнами.
Садовой приблизился к чугунным резным воротам с кодовым замком. Увы, он был сломан.
«Не иначе, как опять стали водить экскурсии».
В ушах зазвучали пафосные слова гида,тщедушного очкарика с ранними залысинами:
« Душа Киева спрятана в этих укромных, таинственных и тихих местечках, куда не знают дороги дорогие гости столицы».
Видимо, исходя из этого обстоятельства кому-то из жителей удалось приручить двух вОронов -Клару и Карла. Пересекая двор, Садовой отметил распахнутые дверцы их большой клетки.
Из-за обложивших город облаков выглянуло солнце. Птицы захлопали крыльями. Их оперенье оказалось вовсе не чёрным, а заиграло переливами фиолетового и синего с прожилками зелёного.
«Интересно, кто из них Карл, а кто Клара?»
Миновав запорошенную альпийскую горку, Владимир Николаевич нашел глазами трёхгранный эркер, а в нём кремовые шторы. Минуты предвкушения! Домашний мир. Территория души. О, как верно заметили древние римляне: «Dulce domum”- сладкий дом. Украинцы выразились ещё конкретнее: в гостях хорошо пить и есть, а дома –спать.
Ольга открыла дверь так быстро, как будто в ожидании стояла за дверью. От её волос пахло специями. Она поцеловала профессора в щёку. Как будто клюнула маленьким сухим ртом. А он коснулся губами складочек- скобочек с обеих его сторон. И ощутил себя окончательно вернувшимся.
Затем последовал ритуал скидывания отсыревших ботинок. Тапочки стояли на привычном месте. От одного взгляда на них Владимира Николаевича захлестнула очередная волна довольства.
-Ты голоден?- традиционный риторический вопрос.
Не дожидаясь ответа, жена устремилась на кухню, а муж в ванную –мыть руки, а потом впитывать всеми сенсорами родные запахи и звуки.
И апофеоз – вкушение украинского борща. Вершина Ольгиного кулинарного искусства. Её не поколебало даже изгнание из дома сала. Хозяйка обосновала этот шаг холестерином и лишним весом, угрожавшими здоровью семьи.
На самом деле чистые сосуды и тонкая талия не единственный повод пожертвовать снедью предков. Отдых «съел» почти все накопления, но Ольга сочла отправку мужа на море делом чести, особенно учитывая обстановку в стране. Кто знает, может, в последний раз! И теперь, глядя на мужнино лицо, на котором ещё не угас отблеск упоительных египетских вечеров, переполнялась тихой радостью. Разбирая багаж, она ощутила аромат Красного моря и пожалела, что стирка безвозвратно смоет этот «привет из Египта». Обнаружив на дне чемодана пакет с бумагами, Ольга поспешила в кабинет мужа.Тот глянул мельком:
-А-а-а… Письма. Отправь, пожалуйста.
Ольга, накрыв устроившегося на оттоманке супруга бабушкиным пледом, прошла в прихожую, где поместила пакет в хозяйственную сумку. Затем отправилась на кухню, чтобы наполнить горячей водой пластиковые бутылки - грелки. Её изобретение. Проверив, надёжно завинчены ли крышки, она прокралась в кабинет и подложила бутылки –к мужниной пояснице. Уже отбывающий в страну Морфея Владимир Николаевич благодарно замычал.
…Ему снилась лужайка перед отелем. Зелёная и ровная, как бильярдный стол, за которым он находил отдохновение в более стабильные времена. По ухоженной травке расхаживала голенастая цапля. Несмотря на то, что египтянка заметно уступала украинским сородичам в габаритах, величавости и степенности ей было не занимать.
Слуха сновидца коснулась томная арабская мелодия, и плоть его, как натянутая струна, завибрировала. На балкончик вышла женщина, одетая в трепетавшее на ветру золотистое одеяние.
Она раскинула ручки и грациозно, по-кошачьи потянулась. Широкие рукава заскользили, обнажая молочную белизну кожи. Как две птицы, ладошки приземлились на головку. И мгновенно сгорели в огне волос. Из-под широкого подола вынырнула изящная туфелька. Маленькая ступня кокетливым рывком освободилась из её плена и юркнула в его руку, где и затаилась,как диковинный ручной зверёк. Из опасения причинить ему неудобство, он слегка ослабил хватку.
-Мокр не бои дожж…-донеслось сквозь согнутые пальцы.
-Что-что?- вскричал он.
И проснулся.
За оконным переплётом густели скучные зимние сумерки. Наливались светом фонари. Меж разорванных туч метался молодой месяц. Холод плохо отапливаемой квартиры проник под плед и пополз к солнечному сплетению.
Садовой поднялся и нащупал тапочки. Эти простые действия потребовали дополнительных усилий: сказывалась смена часовых поясов.
Следует взбодриться кофе. Если он имеется в доме. Но почему так тихо? Лёля ушла? (Ольгой жена звалась лишь при людях). Лёли нет?
Надо включить компьютер. Мысль об оставленном до поры до времени исследовании придала сил. Какие бы тревожные события ни происходили за домашними стенами,всегда оставалось прибежище- языкознание.
Садовой нащупал кнопку настольной лампы. Сухой щелчок. И только… Веерное отключение электроэнергии?
К счастью, жена подготовилась и к этому испытанию. Ставшие предметами первой необходимости спичечная коробка ( всё с тем же запорожским казаком!) и свечи ждут своего часа на специальном блюдечке.
Фитилёк зажёгся не сразу. Несколько капель расплавленного воска образовали стекловидное озерцо. В центр его была водружена использованная на половину свечка.
Садовой выдвинул верхний ящик письменного стола. Здесь хранились рукописи, записные книжки, публикации в научных изданиях. Во всех кропотливо систематизировались корни арабских слов.
Бесстрастно отсчитывали время настенные часы в удлинённом деревянном корпусе. Блаженство погружения в текст. Когда растворяются границы собственного «я». Прежде он мечтал об этом, сидя на заседании кафедры или партийном собрании. И вот сбылось. Он свободен!
Щёлкнул замок в прихожей. Тень на стене дрогнула и замерла.
Вернувшаяся Ольга прислушалась к тишине и, вытянув руку( излишняя предосторожность: это пространство было известно ей до сантиметра), двинулась в кухню - разгружать сумку с продуктами и привычно хлопотать, отбрасывая суетливые тени между плитой, навесными шкафчиками и столом. До той минуты, пока супруг не завершит кабинетное священнодействие. Тогда он переступит порог и произнесёт ритуальную фразу из детской книжки сына:
« Без чаю я скучаю…»
А скучает ли по дому её кровинушка? Отмахнувшись от этой мысли, она засуетилась пуще прежнего. Тесто поспело! Самое время заняться любимыми Володиными пирожками – с капустой.
Как всегда, она всё успевала.
Запах выпечки заполнил кухоньку. Чай дорогого сорта – в честь его возвращения- настаивался в чайнике. Подарок свекрови на десятилетие их с Володей совместной жизни.
На стене выросла вторая тень – побольше.
Выверенными до секунды движениями Ольга подала блюдо с пирожками, налила чай в именную мужнину кружку и щедро расцветила напиток настоящими деревенскими сливками. В такой день не грех и потешить себя…
-Письма я отправила, -сообщила она, закончив приготовления.
Не переставая жевать, он кивнул. Она, пристроившись рядышком, деликатно сняла крошку с бритого подбородка.
"Интересно, зачем муж сбрил в отпуске свою бородку-эспаньолку?"
Он проглотил кусочек пирожка и нацелился на следующий. Она по-матерински удовлетворённо следила за его жестом.
- А чьи это письма?-спросила она наконец.
Садовой замер, не донеся до рта тёплую мякоть.
-Сотрудника отеля,- сообщил он и надкусил пирожок.
Радужки, мокро-блестящие, впитавшие уличную влагу, вопросительно сфокусировались на Садовом: сотрудник или сотрудница?
Испытывая Ольгино терпение и поддразнивая, он и не подумал прервать начальный этап пищеварения. Глядя на это методичное жевание, супруга последовала его примеру.
-Девушка-аниматор,- произнёс профессор, прожевав. - У неё в Украине родственники. Или друзья. Я в точности не знаю.
-Удивительно, что кто-то в наше время ещё пишет письма.
-Возможно, они старые люди. Или такая семейная традиция...
После трапезы Садовой благодарно коснулся губами жениного виска и вернулся в кабинет.
Опустив отяжелевшее тело в кресло у рабочего стола, расположившегося в трёхгранном эркере, он смотрел на тополь за окном.
Мысли профессора, как морские камешки в штиль, лениво перекатывались в голове.
2 ДЕКАБРЯ, ВТОРНИК
МОСКВА, ЧЕРЁМУШКИ, КВАРТИРА ГУДКИНЫХ
Милочка притворила дверь. Знакомый звук- по громкости, частоте - просочился сквозь барабанные перепонки. И застрял в мозгу.
«Трындец! Шум воды… Как тогда, у Аси».
Милочка спустила с плеча дорожную сумку.
«Это всего лишь нервы. Следует просто заглянуть в ванную».
Она судорожно сглотнула, проталкивая застрявший в горле комок. От встречи с ним желудок спазматически сжался.
Щелчок холодильного агрегата. Пальцы расцепились –на ручке чемодана осталось влажное пятно. Девушка без сил опустилась на стул. Досада на Карена, не явившегося в аэропорт, накрыла с головой: будь он рядом, паническая атака не оказалась бы такой острой. И где Нэра? Этой негоднице хватало ума ходить по-большому не в лоток, а в унитаз. К тому же во время сна она имела человеческую привычку класть голову на подушку. Но с чем не поспоришь: включённый кран- не её лап дело.
« Я схожу с резьбы… Или как там, говорят? С катушек?»
Милочка вытащила влажные салфетки и протёрла вспотевшие ладони. А тем временем её боковое зрение зафиксировало зеленоватое свечение. У плинтуса.
-И чего ты вылупилась?-обратилась Милочка к ним.
Два изумруда с жёлтой обводкой переместились выше, затем подались вбок, явно скрывая свои намерения. Какие именно – разгадывать было неохота.
-Есть хочешь?
Ответа не последовало. Но звук собственного голоса приободрил: она отважилась скинуть башмаки.
-Надеюсь, Карен о тебе заботился?
Нэра вильнула округлым задом и прошествовала в кухню.
-Ах ты черномазая!-понеслось вслед хвосту, задранному подобно рапире.
Милочка стянула чёрный пуховик и вязаную шапочку. Несмотря на приём, лишённый доброго участия, эпизод придал хозяйке смелости: она двинулась следом за «рапирой».
Перво-наперво - холодильник. Хватило беглого взгляда на содержимое, чтобы сменить гнев на милость. Благодаря стараниям бойфренда, его составляли продукты, которые Милочка считала основой здоровых пищевых привычек: фрукты, натуральный йогурт, адыгейский сыр, шоколад. И никакого мяса. Кошачий корм, естественно, в счёт не шёл. Она потянула за уголок пакет с изображением усатой морды. Это придало дополнительный импульс «рапире», метнувшейся к холодильнику. Однако надменный нрав одержал верх: к еде Нэра приступила с видом одолжения. Созерцание кошачьей трапезы окончательно успокоило хозяйку.
« И чего я разнюнилась?»
Она решилась потянуть дверную ручку ванной. Скребущий по нервам звук усилился. Стараясь не дышать, отодвинула розовую ширму –подарок хозяйственного Карена. Из крана стекала вода и скрывалась в водостоке, оставляя ржавый подтёк. Милочка крутанула ручку. Тишина! Выходит, кто-то принимал душ в её отсутствие и забыл плотно закрыть кран. Оставить воду включённой Милочка не могла даже в состоянии аффекта: тётушка Лу приучила крестницу проверять свет, газ и воду перед каждым выходом из дома.
КИЕВ, КАШТАНОВЫЙ ПЕРЕУЛОК, КВАРТИРА САДОВЫХ
Голоса в прихожей. Доминировал высокий женский.
«Объём лёгких значительный. Женщина работает физически. Много времени проводит на свежем воздухе.Но откуда она взялась?»
Профессор вышел в коридор.
-Здравствуйте!
-Здоровеньки булы!
Женщина в прихожей, несомненно, отличалась хорошим цветом лица. Но вот насчёт физической работы на свежем воздухе…
-Володя, это Ганна…- смущённо произнесла Ольга и добавила: -Из Винницы.
Как будто это могло прояснить нежданный визит.
-Ганна – наша родственница,- уведомила Ольга, а поймав вопросительный взгляд мужа, присовокупила:- Дальняя.
- А что привело вас в Киев?- поинтересовался хозяин.
-Бизнес. Я салом торгую.
Нет, не походила эта милашка на работника прилавка. Да и винницкую родню напоминала смутно.
Как водится, с порога двинулись на кухню- подкрепиться с дороги. Ганна извлекла из гигантской сумки разнообразную снедь и стала метать её на кухонный стол, после чего виртуозно нарезала шмат сала тонкими, розовато отсвечивающими пластинами, а в завершение открыла банку.
-Лечо. По-винницки.
Ох, уж это лечо! В студенческие годы его продавали на проспекте Вернадского в магазине «Балатон».
Володя и Паша, соскучившись за долгую зиму по витаминам,вскладчину покупали сосуд чудной заграничной формы. Консервированные овощи отлично сочетались с варёной картошкой. Вот и сейчас гостья полувопросительно-полуутвердительно сказала:
-А « картопля» у вас имеется…
-И моркова, и буряк!- поддержала её хозяйка.
Коснувшись африканской свиной чумы, которая чудом обошла их фермерское хозяйство, и поняв, что хозяевам это малоинтересно, гостья улыбнулась, не показывая зубок, будто опасалась продемонстрировать их.
Воспользовавшись моментом, Садовой вышел в прихожую и набрал домашний номер родственника. Ответила его внучка Мирослава. Они поболтали по-русски, по-украински и под конец по-польски. Мира готовилась стать переводчицей с польского, и профессор воспользовался шансом попрактиковаться в языке, который самостоятельно изучал ещё в студенчестве. Оказалось, что дедушка Микола отбыл в Германию на научную конференцию. К счастью, Мирослава свою родню знала не хуже дедушки, и подтвердила: да, в Виннице у Садовых есть родственница. А в заключение прочла стихотворение собственного сочинения. В защиту украинского языка:
- Бiльшiсть складаэться саме з таких, як ти!
-Наберися смiливости розiтни мости.
-Я повториму знову,знову знову:
-Переведи свiй смартфон на украiнську мову!
Он пожелал Мирославе успехов на поприще украинизации украинцев и вернулся на кухню. Там уже вовсю шли разговоры - о своём, о девичьем.
-Что вы, Ганночка, стесняетесь? У певицы Мадонны тоже есть щербинка. Между передними зубами.
Ольга так рьяно поддерживала разговор, что профессор заподозрил: супруга, превратившись в домохозяйку, скучала по женскому общению.
«У неё появилась даже характерная для западэнцев певучесть и мелодичность речи».
Профессор, почувствовав себя лишним,уже направлял стопы в своё убежище, когда жена прямо в спину, аккурат промеж лопаток, возьми да стрельни:
-А где мы Ганну положим?
В квартире имелось четыре комнаты. Супруги, взвесив все «за» и «против», решили поселить родственницу в гостиной- наиболее изолированной от остальных помещений.
Хотя размеренный их быт не был нарушен,Владимир Николаевич ощущал беспокойство. Как будто волосина попала на кожу: пустяк, а неловко. И связано это было вовсе не с Ганной. Профессора беспокоила другая чаровница - Мирослава, вернее, её произношение.
Тонким слухом лингвиста он расслышал: внучатая племянница говорила по-польски с отчётливым украинским акцентом. И всё бы ничего, но только точно так говорила польская семейка в «Парадизе»!
ПРОДОЛЖЕНИЕ ТЕКСТА "МОКРЫЙ ДОЖДЯ НЕ БОИТСЯ" СЛЕДУЕТ.
-