Так получилось, что мы все время сменяли друг друга. Я и она. Я и Я. Так мы обманываем глупую и голодную пустоту, сгущающуюся за спиной. Переезжаем с места на место. Оборачиваемся друг в друга. Она набрасывается на одну из нас, но разрывает только полую куклу. В то время, как другая успевает уйти далеко и затеряться в толпе. и пустоте снова придется потратить несколько месяцев, чтобы взять след.
Актерство должно здорово удаваться самоубийцам. В конце концов, чего мы ожидаем от актера? Разве он не должен убить себя и освободить место для персонажа, став его временным вместилищем и воплощением? Хорошо играют истерички, находящиеся на грани демонстративного суицида. Кто рискнет утверждать, понарошку они в этот раз или всерьез? Планомерно убивают себя актеры-методисты, месяцами готовясь к роли и живя в образе, как Кристиан Бейл.
Я тоже научилась хорошо играть только после того, как лезвие неаккуратно скользнуло обратно в карман. Раз уж я убила себя старую, то почему бы нам за полчаса на коленке не накидать меня новую? Ох, как конфликтовали эти личности. Какой психоз у меня пошел на фоне этой раздвоенности. Шутка ли, из послушной девочки-отличницы стать беспринципной ведьмой?
Фантазии о силе и всемогуществе. Что еще могло поддерживать меня? Большинство людей довольно ригидны, им тяжело меняться. Я столкнулась с обратной проблемой: после долгих лет оборотничества мне тяжело удержать себя в рамках одной персоны хотя бы на неделю. Это так невыносимо скучно. Я, словно капелька ртути.
Убивать себя тяжело только первые раз пять. Реально за жизнь боролись только три маски. Теперь мы все подменяем пустоту, сменяем друг друга по щелчку пальцев, пускаем пулю в висок, если обнулиться быстрее, чем перестроиться. За этой показной легкостью годы тренировок и борьбы.
У меня накопилось слишком много историй. Их должны озвучить разные люди. Одноголосый перевод не приблизит меня к цели. Мне кажется, в кабине управления давно никого нет. И наш цирк-шапито катится сам по себе.
Боль постоянных переломов.
Кости срастаются не так, как надо.
Знаешь о холодных глубинах ада,
Ниже огненных водоемов?
Не рука, не крыло, не плавник —
Надо снова ломать, должен выйти толк.
Напомни, хоть на день этот хруст умолк?
Хоть на полчаса затихал крик?
Я недвижима. Я, как почва.
Я — земля, в которой утоплен скелет.
Могу станцевать вальс на битом стекле.
Мне ли не знать, что плоть непрочна.
Я хотела бы этот каркас
Заменить под ключ на акульи хрящи,
На полые птичьи кости. Отыщи
Мою форму, что будет как раз
Впору. Твой автограф прелестно
Смотрится на перевязке из гипса.
Когда-нибудь позже мы сможем слиться.
Я сломаю себя. Мне тесно.
А ведь я даже не считаю стихи чем-то важным. Всегда думала, что больше по прозе, а это так, баловство. Но я создала личность, лирическую героиню, которой по плечу эти стихи. И она многое сделала в нашем общем доме, хотя всегда была служанкой.
Что было важнее? Я так ненавидела себя или так хотела быть кем-то еще? Что-то же возникло раньше. Меня тянуло за дверь, в темные коридоры особняка, когда еще не было никаких подростковых сложностей.
Не я хотела играть - кто-то другой вел меня за руку. Чудесное спасение от смерти в обмен на присягу. Я ведь и смерти не боялась, по сути. Мне больше всего польстило, что они решили, будто мне по силам сыграть эту роль. Давайте, бросьте в утиль мою прежнюю жизнь - я хочу летать на метле.
Нам нужны свидетели. Апостолы. Люди которые видели чудо. Видели этот дешевый фокус с картами, но так и не поняли, как его объяснить. Зрители, четко расставленные по своим местам, продадут эту историю. Мифы рождаются, когда существуют десятки точек зрения, не исключающих, а поддерживающих друг друга.
Нам следует изобразить усилия. Пунктиром наметить траекторию падения. И вдруг Икар снова взмывает, а разочарованная толпа, которая уже начала расходиться, с удвоенным вниманием будет смотреть вверх. Мы же не хотим, что бы все давалось просто так, как Гете? Нет, любую историю украшают страдания и конфликт.
Мы привыкли работать наоборот. Пока другие пытаются ухватить птицу завтрашнего дня, мы создаем собственное прошлое. Я мало чем могу похвастаться кроме того, что контролирую каждую деталь минувших дней. На нас надвигается ужасное хаотичное будущее, разбросанное и непредсказуемое. Но мне удается пропускать этот поток через себя и формировать линейное, познаваемое время позади. Я отфильтровываю лишнее.
В этой квартире мне очень не повезло с Луной. Свою жестокую хозяйку я вижу практически один раз за год. В ноябре, когда движение Луны проходит по такой траектории, что посреди ночи она проходит через маленький промежуток среди высотных домов, полностью закрывших мне горизонт. Сейчас полнолуние, но она проплывает мимо моих окон.
Когда я только приехала в Москву после десяти лет военных гарнизонов, в той квартире тоже был фонарь напротив окна. Настолько яркий, что я читала под ним и по ночам делала уроки. И тогда же, лет в 14-15, я впервые начала графоманить. В том числе даже писала оду этому ебучему столбу. Дети-с. Они очень глупы и склонны к подражанию, любят пафос и моралите.
Метафора с просвещением, вдохновением, сотворчеством - дешевка. Толстый намек на исключительность светильников-поэтов. На самом деле я себя чувствую, как еврейский заключенный в концлагере, делаюший ложкой подкоп у колючей проволоки, на которого навели прожектор, а он чувствует себя, как Эдит Пиаф на сцене. Сон во сне перед расстрелом с вышки.
Луна так зыбка, так ненадежна и переменчива. Поймать ее хотя бы единожды в году - благодать. Или эта механическая горелка за окном. Безжалостная, всевидящая, понуждающая. Пиши, тварь, искусственное Солнце еще высоко. Не можешь с музой, получишь бдсм-тренера.
Вот такая вот ночь у Ван Гога. Такая вот постирония. Пройти полный круг. Поверить в собственную ложь. Войти в огонь - и поперхнуться конфетти. Потому что костер нарисованый, над сценой - прожектора, в зале пусто, а мы даже не начинали.
Рукотворная луна, я - безбожница.
Ночь за ночью у меня полнолуние.
Сестры-лезвия, острые ножницы.
На клочки расползается уния.
Тьма кромешная, как тараканами,
Кишит тайнами, манит в окно.
Загорается за портьерными тканями
Искусственный свет, и я - банкрот.
Настоящий свет - ярый и жгучий,
Очищает, ласкает, сжигает.
Не Луна, а ее чучело
До утра меня подстерегает.
Ведь и так была целиком лживая,
Свет чужой отражала бессовестно.
А теперь без сна, одержимая,
Шепчет на ухо злые повести.
Кульминация или подмена?
Я скучна или вдоволь безумна?
Мне обычный фонарь надменно
По одной надрывает струны.
Сколько слез - всегда будет мало.
Сколько пережито - мы вам врем.
Я ни разу стихи не писала
Под Луной, а всегда только под фонарем.
Никогда не понимала авторов, определяющих себя через написанное. Это же возмутительно. Как по мне, готовые тексты - это что-то вроде отходов жизнедеятельности, которые обязательно появятся, стоит лишь начать водить пером вслед за мыслями.
То, что я написала, я вытеснила из себя, исторгла, избавилась. Будто достала сводящую с ума щепку из стопы: процесс неприятен, но после наступит облегчение. Временное, к сожалению.
И если стихи - это просто заноза,
То где те настилы дощатые,
По которым вслепую ладонями
Я пропавшие вещи ищу?
Мою суть составляют невысказанные слова. Вы видите ровные ряды букв, но это уже не я. Это отгрызенные ногти, сброшенная кожа. Я только что переросла то, что сумела выразить. Поэтому наибольшего презрения заслуживают те, кто крутятся на одном месте, не меняя ни стиля, ни тематики, ни амплуа. Я настоящая - я несбывшаяся. Ровно до часа смерти. И тогда вместо надоевших текстов я оставлю свое тело. Делайте с ним, что хотите, как я позволяла делать это со своими статьями и рассказами.
Ненаписанные истории давят гораздо сильнее. Я ношу их в голове. Задеваю локтями в тесноте. Неоднократно возвращаюсь. Стоит мне закончить один из этих текстов - долой из сердца и ума! Я уверена, что несуществующее влияет на людей гораздо сильнее, чем сущее. Особенно если они способны уловить тихий звон пустоты. Хармс наверняка знал это. Иначе откуда у него в "Старухе" вставка про чародея, который не совершил за всю жизнь ни единого чуда. Пока мы живы, есть надежда. Когда мы умрем - да и хрен с этим всем, наконец-то уже, выпустите отсюда.
Институт репутации учит судить человека по делам. Что делать с колумбайнерами, никто не понимает. Сколько невысказанного и переживаемого внутри (не всегда осознанно, кстати говоря), внезапно вырывается наружу, больно укусив тех, кто думал, что все просчитал. Арифметика, дважды-два-четыре.
Знаю ли я себя? Есть ли там, на дне, нечто невысказанное даже для меня самой? Полагаю, что да. Нечто прячется в морском песке. Какие-то оптоволоконные кабели пролегают глубоко под землей. Достоевский, коли уж мы его к ночи помянули, часто использовал этот прием. Его герои часто совершают неожиданные для самих себя поступки. Снегирев из "Карамазовых" - самый яркий пример. Всю жизнь терпевший унижения, он внезапно блажит, уходит в гордыню и втаптывает в грязь 200 рублей, которые предлагает ему светлый Алеша. И обрекает на смерть своего больного ребенка. Многие считают Достоевского нелогичным. Ну, так и есть. С логикой в его миры лезть опасно.
Мы утонули в словоблудии. Господи, какая инфляция. Сказанное и написанное обесценилось в край. Никакой выдержки. Суетливая погоня за вниманием. Надо подняться выше. На самый последний этаж самой грандиозной башни. Когда облака спрячут за собой землю. Обитель ветров.
Я все отчетливее вижу картину, которую хочу изобразить. Вряд ли это будут девяностые. Я их плохо помню, и не смогу передать настроение лучше Сорокина, Пелевина, Лимонова и россыпи сериалов про ментов. Лучше целиком сосредоточиться на путинском времени. Благо ни офисники, вроде Минаева, ни фантасты, вроде Лукьяненко, ни псевдо-истористы, типа Иванова, не могут охватить перспективу целиком. Я вижу очень красивую историю о взлете и падении.
В реальности, конечно, маразм, тяни-толкай бесконечный и пошлость непробивная. Но мы к документализму и не стремимся. Я вообще хочу писать романы-притчи. Как Экзюпери или Буццати. А в малой форме ориентироваться на хтонический ужас Кинга с примесью абсурда. Отойти от потока сознания и цитатного постмодернистского дрочева. В основе должна быть крепкая и ладная история. Про человека. Который сталкивается. С людьми, с явлениями, с событиями.
Конечно, это эпос. Я хочу вернуть эпос, потому что устала от мелкоты. Довлатовские байки, легшие в основу нашей дневниковой блогосферы со времен ЖЖ, не вдохновляют. А если эпос - то это еще и герои. Герои, способные осознать, выразить и разрешить проблемы нашего века.
И они все обречены.
Получится ли? Надо хотя бы замахнуться на такое дело. А там, как пойдет. Может, выйдет плоская халтура. А может, болезнь скосит меня между главами. Тысячи неудач против одного успеха.
Играли в Морровинд? Там весь сюжет крутится вокруг пророчества об избранном. Многие пытались исполнить его, но проваливались и погибали. Их души оказались заперты в Пещере Ложных Воплощений. Может, и я - одно из ложных воплощений настоящей избранной, которая взойдет к Луне и звездам по ступенькам из наших хребтов? А может, и само пророчество - ложь, и не будет на этой проклятой земле больше ни героев, ни эпоса.
Я напишу об этой героине? Или я и есть эта героиня, рождающаяся в вязи дневников и очерков? Я бы хотела ее встретить, так или иначе. Взрослым тяжело цепляться за детские амбиции. Кирхен, киндер, кюхен быстро выбьют эту дурь из головы. Я тоже размазана паштетом по быту, делам, годам. Реал берет все, что может захватить. И приходится объявлять и объявлять контрнаступ, который вот-вот начнется. И вот-вот жизнь будет отвоевана у жестокой реальности.
Но для этого надо уметь держать и наносить удары. Драться я научилась в школе. На самом деле, что-то такое, подсознательно, я умела изначально, но долгое время боялась агрессии и боли. Меня травили. Очень долго преследовал повторяющийся кошмар. Будто передо мной стоит злодей, а у меня нет сил его ударить или отпихнуть. Руки не слушаются, повисают безвольной ватой, и только поджилки трясутся, словно у запуганной лани.
Самое сложное - снять ментальный блок на то, чтобы ударить другого человека. Страх ответного удара, боязнь наказания, неприученность. Нельзя драться. Тем более девочкам. Зато можно потом выворачивать душу в обличительных пассивно-агрессивных постах про серые изнасилования.
В первый раз меня так ударили в живот, что я всю перемену ловила воздух ртом, лежа на полу. Потом пошло легче. Когда издевательства пытались записать на камеру, я ее отняла и размудохала. Когда меня заебали тыканьем в спину ручкой, я встала и посреди урока приложила рожей об парту. Как в кино. Да, вообще я на игры, кино и ориентировалась. Я ими вдохновлялась. Вершиной моего боевого искусства стал удар с ноги в лицо после прыжка на парту.
Я дралась с тетками в метро. С чеченами на остановке. С бомжами в подъезде. С соседями в предбаннике. И почти всегда выходила победительницей. Даже одна поножовщина за спиной - ух ты. Но прийти к этому от зашуганной и робкой девочки было нелегко - спасибо школе. Впрочем, и здесь пришлось создать для боев отдельную субличность, на которую надо вовремя переключиться через несколько несложных ритуалов. Разделение труда, хо.
Великодушие требует силы. Принципиальность рано или поздно породит конфликт. Достоинство нельзя предавать бесконечно. Хамство и дурость можно терпеть до определенного предела. Наша художница, абсолютно мирный и пацифистский человек, научилась драться, чтобы защищать больного брата. Защищать и защищаться - для этого тоже нужна сила, тоже придется преодолеть тот блок на насилие.
Один случай мне запомнился особенно. Я с подругой вскоре после школьного выпускного устраивала уличный перфоманс. Мы по ролям читали пьески Хармса. Проблематизировали прохожих. И вдруг один огромный, жирный полупьяный боров разьярился. Не помню уже суть претензии. То ли мы наркоманки, то ли сатанистки. Бухому быдлу повод не нужен. Он схватил меня, приподнял и стал трясти. Три моих массы, пять моих объемов. Я ударила его ладонью в горло. Он осел, заплакал, завалился и стал причитать, что ему плохо с сердцем. Конечно, плохо, пьяная скотина, и теперь ты умрешь. Но ведь за это сажают - надо звать скоряк.
Приехал скоряк, а фельдшерица - его жена. Вот умора! И рассыпалась в извинениях, и начала заминать. Да ладно, заявы катать - это от бессилия. И пошли мы дальше декламировать Хармса и проблематизировать прохожих.
А не умей я драться? Читала бы ночью в подушку, запершись в туалете на крючок.
Чтобы стать другой, достаточно улыбнуться. Нет, это не цитата из книги о просветлении за пять шагов. И нет, это не очередная похвала безумию. Это якорь. Тумблер. Ты должна уметь переключаться в любой момент. Нельзя обойтись без заклинания. Но если для этого нужны пасы руками - а твои руки сковали за спиной наручниками? А если для этого нужно произнести мантру - а они заклеили тебе рот скотчем? Они никогда не отнимут твою улыбку.
Как и положено русским людям, я мало улыбаюсь. И дело тут не только в суровом нордическом характере, но и в слабом артикуляционном аппарате. Если вам доводилось учить иностранные языки, то вы могли обратить внимание, что большинство европейцев говорят намного бойчее и звонче. В их языках практически нет оглушения фонем. Поговорите по-английски правильно, и с непривычки у вас будет болеть ртище, как будто через него пускали караваны браминов. Черт, у меня даже губы болели.
В европейских языках вы не услышите расхлябанного "ска свжевжатавы дайть пжалст". Впрочем, они тоже не могут нормально говорить по-русски без дебильного акцента, так что трудности тут в обе стороны. Так или иначе, им проще улыбаться. По-акульи, по-клоунски, пугающе неестественно для русского северянина, который сквозь зубы, едва шевеля губами, цедит слова на холодном ветру.
Поэтому я повесила этот скилл на улыбку. Это триггер. Пять разных улыбок - пять разных личностей. Смена режима по щелчку - да и тот щелчок не нужен больше. И если когда-нибудь увидите, как я инсультно улыбаюсь-скалюсь на одну лишь правую сторону, значит, сейчас включится та версия, которая... любит насилие.
Они не должны перемешиваться. Между ними должны быть проведены строгие разграничительные линии. Приручение лучше всего начинать с самых базовых и темных элементов, постепенно поднимаясь по спиральной лестнице архетипов. Тень, Анима, Самость. Неумение принять темную сторону своей Луны - рубит любые надежды на развитие. Сперва найти и вернуть себе все вытесненное, запрещенное, табуированное. А иначе это зло останется в глубоком тылу и будет вести партизанскую войну. Вы не обретете целостности, а останетесь домами, в себе разделенными.
Я улыбаюсь.
И вы подсоберите свои речевые аппараты, да и выдайте хороший такой
C-H-E-E-S-E