«Плохо, ах, как плохо всё!», – как ни пыталась Саша собраться, придумать, найти одну-единственную верную мысль, которая всё расставит по местам, а мысль не находилась, и вместо неё засела и не прекращала мучить единственная: «Ах, как всё плохо!».
И думать так нельзя, нельзя! Потому что так – только привлекать плохое, а мыслить нужно позитивно, конечно!
Саша оторвала лоб от оконного стекла, тщательно протёрла пятно, села, сцепив перед собой на столе руки, собрала брови к переносице и принялась думать «позитивно и конструктивно», но ничего не выходило.
Вскочила, вылила остывший чай, вскипятила воду и налила свежий, строго сказала чашке:
– Итак, что произошло? И какой из этого всего выход?
И уговаривала себя не включать в размышления эмоции, которые только вредят и совсем не помогают мыслить здраво, но под ложечкой то холодело, то горело огнём, а слёзы наворачивались сами по себе.
Дело вовсе не в том, что Паша, который никогда ничего подобного не делал, взял и ушёл и не отвечал на звонки и смс. Что сказал коротко утром в пятницу: «Меня не будет три дня». А в том, что до того он заговорил про развод.
И теперь Саша точно понимала, что значит – как гром среди ясного неба. И силилась вспомнить, как именно Паша сказал про развод? Что-то вроде «может, нам развестись?». Нет-нет, не так.
Она говорила, а он сидел с непонятным лицом, на что Саша даже не обратила внимания:
– О чём ты вообще думаешь, Паш?!
А он ответил:
– О разводе.
Она спрашивала о другом! О том, что он собирается принять какое-то дурацкое решение по работе. Которое сейчас никак нельзя принимать! Они привычно это обсуждали, они ведь всегда обсуждали такие вещи, почему вдруг «о разводе»?!
Саша маялась в пятницу и была уверена, что Паша просто сгоряча сказал про три дня. На работе она механически выполняла все свои абсолютно привычные автоматические задачи и выстраивала логичные доводы, придумывала не то что предложения, а целые монологи. Предполагала все Пашины ответы, возражения и отвечала на них мысленно. Домой пришла совершенно успокоенная. Ничего страшного! Время такое – нелепое, странное, где нет ничего стабильного и нормального, кажется. На работе уже несколько лет все эти разговоры, разговоры, разговоры. Саша, разумеется, в них категорически не участвовала. Ещё не хватало: решать в кулуарах великие политические и экономические вопросы и строить версии всемирного заговора. А уж теперь тем более не надо ничего обсуждать! И так от тревоги ночью просыпаешься.
Вот Павел и придумывает какие-то идиотские идеи. Надо просто убедить его, вот и всё. Какой – сейчас менять работу? Тем более, Паше наконец предлагают не просто должность, а партнёрство. Всё вот это рано или поздно закончится. Не через год, так через пару лет, и что тогда? Надо мыслить не только сиюминутно, а немного вперёд.
Саша опять хмурилась, морщилась, поджимала губы. На самом деле они обсуждают с Пашей всё уже несколько месяцев, и Саша поначалу даже значения не придала. Слушала, давала Пашке порассуждать и «помечтать», но в конце каждого такого разговора, как ей казалось, мягко, но довольно решительно говорила: «Уверена, ты поступишь правильно». И клала руку на плечо Паше, взъерошивала ему волосы и улыбалась. Очень-очень правильная жена – Саша! И под «правильным» Пашиным поступком, она, конечно, подразумевала вполне конкретные вещи: Паша принимает предложение Олега, становится партнёром, они заканчивают стройку на даче, а там, глядишь, и в мире всё утрясётся! Но при этом не давила, ведь верно?
Вечером в пятницу Пашка не пришёл домой. Сначала Саша думала, что он просто задерживается. Олег, директор, хозяин и будущий партнёр, частенько требовал от своего «руководящего состава» сопровождать его по злачным местам для якобы деловых переговоров. И они столько раз над этим подшучивали с Павлом. И Павел, отметившись на подобных мероприятиях, смывался при первой возможности, разумеется. Он очень-очень правильный муж!
Но обычно он звонил и предупреждал. Он не пришёл ни в десять, ни в одиннадцать вечера. Саша писала ему, а он читал сообщения, но не отвечал. А когда Саша начала ему звонить, не брал трубку.
Ночью с пятницы на субботу Саша несколько раз просыпалась. Поднималась, смотрела на освещённый двор из тёмной кухни, высматривала машину, но её не было. Усиленно старалась не думать о брошенной фразе про развод.
Утром в субботу пока готовила сыну завтрак, начала потихоньку злиться. А что подумает Никита? Вот спросит сейчас, где отец, что ему сказать?!
Сын про отца не спрашивал.
А Саша весь день гнала тревогу и противные, как тошнота и головокружение, мысли, тёрла плинтуса, намывала ванную, запускала стирку. Время от времени хватала телефон. Сообщений от мужа не было, хотя её сообщения он, очевидно, читал.
И теперь Саша снова полезла зачем-то в телефон, хотя даже перечитывать и переслушивать свои же сообщения мужу не собиралась. К вечеру субботы она успела испугаться и разозлиться всерьёз. В какой-то момент она требовательно писала, чтобы он немедленно с ней связался, в другой – вдруг надиктовала злое и отчаянное про то, что при таком отношении и более чем странном поступке она и сама готова думать о разводе! И это было плохо, ах, как плохо.
Она не припомнит, была ли такая запутанная и нелепая ситуация вообще когда-нибудь не только в их с Павлом жизни, но и даже в её жизни вообще. К вечеру субботы Саша злилась уже не на шутку, и от этого было совсем противно, потому что Саша не злится никогда! Зачем? Всё и всегда можно решить в разумном диалоге, ведь верно? Вот только вести диалог было не с кем. И Саша сорвалась и написала, а потом и надиктовала что-то резкое. Что Паша поступает трусливо. Что время такое, когда вот так поступать нельзя. Нельзя оставлять жену, то есть её, Сашу, в недоумении, в непонимании! Что она заслуживает объяснений, в конце концов!
И так себя распалила – хотя в словах была сдержана, точно, она перечитывала и переслушивала их с десяток раз – что уже в полночь с субботы на воскресенье написала крамольное: «Я сама начинаю думать о разводе!». Потом передумала, но сообщение удалить уже не получилось. И это было плохо, очень плохо!
Воскресным утром Саша вдруг успокоилась. Во-первых, это не она совершила совершенно невозможный поступок и не отвечает на сообщения и звонки, а значит, её вины нет. А вот то, что вытворяет муж – вопиющее безобразие! Совершенно, совершенно идиотское, подростковое поведение, недостойное взрослого человека! Они всегда умели говорить и договариваться. Они всё обсуждали. И никогда Саша не позволяла себе дурацких женских истерик, давления и требований. Она очень благоразумно ждала, пока Паша перемелет сам все свои идеи и мысли, а когда мечтательность его иссякала, у Саши уже был готов и стройный план, и мягкие доводы. И она точно знала, что у них идеальный брак, где она самая крепкая, гибкая, правильная шея!
И если бы не встреча с семьёй, то Саша осталась бы в том уверенном состоянии духа и при стройных убаюкивающих мыслях. И в этот раз уладила бы всё, точно. Не в первый раз.
Собираясь к родителям, Саша тщательно одевалась и наносила макияж, с лёгким раздражением думая о сестре, хотя сестра тут была совершенно ни при чём. Конечно, именно она всех позвала встретиться, но это точно не делает её виноватой! В семейном чате Машка писала радостные сообщения из их с мужем короткого отпуска, присылала фотографии Курской области, которую они, разумеется, именовали «губернией».
И Саша, растушёвывая скульптор и румяна, кривила губы. Все эти «губернии» ни к селу ни к городу, да и прочие банальности в виде цитат из классики советского кинематографа Машин муж вставлял к месту и не к месту, но всегда несмешно. Неплохой мужик, но именно мужик! Работяга с земной своей «сермяжной правдой», огромными, как лопаты, руками, широченной улыбкой и полным отсутствием хоть какой-либо душевной тонкости.
Придирчиво рассматривая своё отражение в зеркале и тренируя беззаботную улыбку и уверенный взгляд, Саша уговаривала себя, что раздражение – плохой партнёр. И что Машка сделала свой выбор, хотя и дурацкий: по глубокому Сашиному убеждению, выбор этот продиктовали Маше тоска и одиночество.
Пока шли с сыном пожелтевшими дворами, совершенно успокоилась. И воздух был свеж и терпок, и сын весел, и родным объяснять ничего не придётся. Если и спросят, почему семейство не в полном составе, то можно махнуть неопределённо рукой и ответить так же неопределённо: мол, дела.
Никто и не спрашивал сначала. Родительскую квартиру захватила суета и суматоха, какая обычно и случается, когда все давно не виделись и наконец собираются вместе. И самый младший, Машин сын и Сашкин племянник, набравшийся сил в той самой «губернии», активно делился впечатлениями и неуёмной нескончаемой энергией.
Даже Саша отвлеклась от своих дум и хохотала вместе со всеми, когда Мишка по очереди изображал лошадку, коровку и гуся. Потом послушно восхищалась ароматными яблоками, душистым мёдом и с меньшим энтузиазмом каким-то салом и рульками личного производства родственников Машкиного мужа.
Фёдор, Машин муж, на обед остаться не мог, и Саша привычно приподняла бровь на его «у меня ночная смена» и привычно заметила быстрый Машин насмешливый взгляд.
За обедом Маша продолжала восторженные рассказы о деревне и хозяйстве мужниной родни. Сестра, кажется, слегка поправилась, но эта округлость ей удивительно шла, хотя Саша считала, что в их возрасте лишние килограммы – это распущенность и нежелание заботиться о себе и своём здоровье. Румянец на щеках у сестры был не хуже, чем бока у крепких курских яблок, и хотя ямочки на щеках придавали лицу выражение немного лукавое, распахнутые глаза и не сходящая с губ улыбка выдавали её простодушие и, кажется, счастье.
– Ой, а Паша-то, Паша-то где? Неужто опять в выходные его начальник вызвал? – вдруг вспомнила и засуетилась мать. – Или дома отдыхает?
Саша приготовилась изобразить тот самый неопределённый жест и говорить невнятно про дела, как Никита внезапно громко, слишком громко в наступившей тишине ляпнул:
– Бати третий день дома нет. И не в командировке он, он неизвестно где, – ляпнул и, как будто дальнейшее его вообще не касается, снова занялся игрушечным трактором и своим мелким двоюродным братцем.
Саша так и застыла с приподнятой рукой для неопределённого жеста и приоткрытым ртом, потом руку опустила и уставилась в окно, не находя, что теперь вообще сказать. Это просто неслыханно! Во-первых, Никита всё видел и про отца не спрашивал, не потому что не заметил его отсутствия, а потому что знал! Во-вторых, потому что у всех вокруг, кроме, пожалуй, мелкого Мишки, были такие лица, что Саше одновременно захотелось на всех прикрикнуть и сразу провалиться сквозь землю.
И хотя Саша смотрела в окно, но успела заметить выражение каждого лица.
Мать – мелко и часто моргает, и лицо жалкое и растерянное. У отца – крепко сомкнуты губы и брови задраны вверх так, что кожа на лбу похожа на старинную стиральную доску. Сестра, закусив губу, внимательно рассматривает свои руки.
Хотя вся эта сцена длилась не дольше секунды, Саше казалось, что время застыло и никак не двинется дальше. Паузу прервал отец. Издав горлом раскатистое длинное «гр-р-ркх-хым-м», он поинтересовался:
– Это как понимать?
– Да поругались они, – пожал плечом Никита, – они уже давно ругаются. А с пятницы папа домой не приходил.
Снова повисла пауза и тишина, Саша, чтобы не обращать внимания на меняющиеся выражения лиц родственников, прикрыла глаза и для верности сверху – ладонью.
Потом все как-то засуетились, быстро вытолкали мальчишек из кухни под каким-то предлогом и приступили к расспросам.
– Сашенька, доченька, у вас что серьёзное случилось? – тревожилась мать. – Или так, повздорили? – и схватила себя горестно за щёки.
Отец скрестил на груди руки, смотрел строго, а Машка тоже стала смотреть в окно.
Вспоминая эту сцену, Саша снова вскочила со стула, металась по кухне, но опять прилипла лбом к окну, высматривая на стоянке машину.
– Что ты наделал, Паша! – злилась Сашка. – Ты взбрыкнул, просто характер изобразил! И всё, всё испортил!
Так уж в семье у них сложилось. Маша хоть и старшая, а вроде как непутёвая. С детства с ней случались происшествия. Слава Богу, ничего криминального, но всё-таки. По дороге в школу старшая Сашина сестра могла «совершенно случайно» найти слепых полудохлых котят и, соблазнив парочку одноклассников, провозиться с этими котятами целый день, пытаясь их накормить и пристроить в хорошие руки. А потом продолжить с ними возиться несколько дней, прогуливая уроки, несмотря на все протесты родителей, и, удивительное дело, пристроить. Но получить кучу замечаний в школе, выговор матери на родительском собрании и недовольство других родителей.
Она могла пойти за хлебом в ближайший магазин и пропасть на полдня, а потом, умоляюще складывая на груди руки, с жаром объяснять про какую-то несчастную потерявшуюся бабушку, с которой она всё это время искала её дом!
Сердобольность Машкина не знала границ и вредила ей постоянно. А дома при каждом происшествии повторялось одно и то же – отец багровел, пил корвалол и валерьянку, а мать звонила родителям одноклассников и классной руководительнице.
А в последнем классе Маша влюбилась. Объект её обожания был студентом- практикантом и выделил не по годам развитую Машку из толпы девочек. Родители, сцепив зубы, ждали сначала окончания практики, а после – выпускного. Но Маша к удивлению всех всё-таки осилила вступительные экзамены в педагогический, проявила невиданную твёрдость и переехала к своему студенту.
Как они жили, Саша не имела ни малейшего понятия. Знала только, что родители места себе не находили. Слишком часто хлопала дверца холодильника, по квартире разливался противный эфирный запах, а ночами из кухни подолгу доносились тревожные и напряжённые приглушённые родительские голоса.
У Саши примерно в то же время тоже случился кавалер. И Саша задыхалась от гордости, что ею родители довольны безусловно! Никаких поцелуев-обнимашек, ещё чего! Кавалеру было дозволено провожать Сашу из школы домой, носить рюкзак и пакет со сменкой или спортивной формой. Можно дарить подарки на Новый год и Восьмое марта, но только самые простые! Можно даже пригласить в кино, но без всяких глупостей! А потом Саше и вовсе не до того стало. Саша решила строить карьеру, а для этого надо было получить красный диплом и никак иначе.
Маша, прожив со своим студентом около двух лет, вернулась к родителям, худо-бедно закончила свой ВУЗ и снова всех расстроила, потому что вместо преподавания в школе – хотя бы, пошла работать в детский сад. И с тех пор была одержима только одной мечтой – муж, дом, ребёнок, семья.
Глупо. Глупо и скучно! Так думала тогда Саша, хотя, разумеется, планировала практически такую же жизнь. Но только осознанную! Чтобы в ней было развитие, самопознание. Ну и муж, конечно, не абы что. А человек интеллигентный, значимый.
Поэтому Саша, несмотря на обилие ухажёров, вступать в отношения, а уж тем паче влюбляться не торопилась. А Машка – со всем своим пылом и жаром – как раз влюбилась.
Тогда все впервые выдохнули с облегчением. Первый настоящий муж, а не студент-сожитель Маши был старше её на восемь лет. Изрядно, конечно. С другой стороны, он обладал многими достоинствами, среди которых немаловажными была высокая зарплата, квартира, в которой они с Машей проживали, и вторая, которую он сдавал.
Мужчина был щедр и требователен. Маша не знала нужды, у неё всегда были свободные средства, но он настоял, чтобы работу Маша бросила. Она могла бы путешествовать куда угодно, но исключительно с одобрения супруга. Маша могла позволить себе не слишком часто, но всё-таки деликатесы, но была вынуждена питаться огурцами, яйцами и постной говядиной, потому что Машкин муж, как и Саша, считал лишние килограммы распущенностью и толстух презирал.
Что-то пошло у них не так. Так и непонятно, в чём там дело было, Маша не слишком распространялась, но с ребёнком у них ничего не выходило. Может, Машин организм засбоил от постоянных диет, а может, и у мужа были проблемы, в которых он ни за что бы не признался. Маша скучнела, всё время пыталась задержаться, а то и остаться ночевать у родителей, говорила, что нуждается в паузе, и стала искать работу, что вызывало в их семье всё более частые скандалы.
Снова в родительской квартире запахло валерьянкой.
Всё случилось в один месяц. Сашина свадьба с Пашей и Машин развод.
Светлана Шевченко
Редактор Юлия Науанова