Жила-была в Измайлово одна птичка. То есть как… сперва, давным-давно, когда парковые липы были еще совсем маленькими, мосты – большими, а дамы носили шляпки с вуалями, птичка жила в громоздком железном ящике и вылетала оттуда, когда хозяин-фотограф говорил: сейчас!
Видела она разное – серьезные и усталые лица, кислые физиономии, сияющие мордашки, точеные профили, сытые хари, капризные гримаски и рожицы. Люди под пристальным взглядом объектива вели себя совершенно по-разному. Но все хотели быть красивыми. И птичка помогала им в этом как умела – отбрасывала тень и дробила свет крыльями, незаметно поправляла волосы и воротнички, чирикала, что надо чуть повернуться вправо или влево. Мелочь, но на карточке видно – ведь сущего пустяка порой не хватает, чтобы превратить дурнушку в милашку, а хорошенькую – в красавицу.
Птичке ужасно нравилось ловить моменты и любоваться, как текучее время превращается в отпечаток – щелк! Щелк! И можно до бесконечности перебирать картинки из чужих жизней, гадать, что за люди пришли нынче к камере, о чем они мечтали, кому подарят свежие снимки?
А потом, в один не самый приятный день, полный колючего снега, воплей и шума, старый фотограф, вышедший в парк со своей верной камерой, вдруг вскрикнул, словно дрозд, тонко и жалобно, и упал лицом в истоптанную дорожку. Потом что-то железное и стремительное сорвало крышку с железного ящика, и птичка впервые очутилась на свободе. Кто бы спорил, она мечтала, что однажды непременнейше выберется на волю, но не так же внезапно и резко?
Покружив немного по парку, птичка отыскала безопасное, как ей казалось, убежище и поселилась в дупле старого дуба, слегка поспорив за жилье с толстой белкой. Ее рыжехвостые внуки и прапраправнуки многажды пробовали отвоевать родной дом – и всякий раз оказывались исклеваны до крови и безжалостно изгнаны. Годы заключения закалили не только клюв, но и характер птички. А колесики и шестеренки, вращающиеся в ее груди, как оказалось, нисколько не страдали ни от дождей, ни от холода, ни от времени.
Чтобы не заржаветь от скуки птичка многажды пробовала притворяться кем-то еще. То рядилась рыжегрудой овсянкой, то попрыгуньей-синицей, то болтливой воробьихой, всякий раз разочаровывая семейку местных пустельг – то клюв треснет, то коготь сломается, а обеда-то нету. Пару раз, купившись на звонкий голос и пестрые перышки, ее ловили мальчишки, но в клетке птичка не засиживалась – ей хватило фотоаппарата.
И дело свое она хорошо знала – всякий раз как парк приманивал очередных любителей половить на карточки время, птичка старалась оказаться поближе. И хоть капельку приукрасить модель, показать, кто прячется за броней прожитых лет. Шуррх – и волосы запушистились, заиграли в контровом свете, солнце убрало тени в подглазьях и ранние морщинки, бабочка села на нос, вынудив улыбнуться. Щелк - и готов прекрасный момент!
Особенно ей нравились свадьбы – всегда забавно вытащить живых людей из костюмов и кружев, проявить, что скрывают за броней безупречной благопристойности. Так ли радует жениха и невесту счастье, выставленное напоказ, под прицел беспощадного объектива? Щелк! Поглядим.
…У хорошенькой юной невесты прилипло к лицу выражение фарфоровой куклы с витрины. Она покорно поворачивалась, хлопала ресницами, поднимала ножку в атласной туфельке, кивала и подставляла щеку угрюмому быковатому жениху. Тот похлопывал приобретение то по заду, то по бокам, небрежно чмокал и внимательно следил, чтобы ни единое пятнышко не испортило безупречный костюм цвета электрик.
Шумные пацаны, сопровождающие парочку, уже багровели выбритыми затылками и чуть пошатывались – свежий парковый ветер их почти не трезвил. Подружки невесты хихикали и шушукались, деля добычу, разряженная свекровь шикала на них: неприлично. А фотограф крутился бесом, наводил объектив, выбирал все новые ракурсы. Голубей! Шампанского! Горько! Побудьте влюбленной, деточка, постарайтесь! И губки, губки вперед! А что глазки поблескивают – так это у всех невест так.
Птичка долго искала, как бы исправить кадр. А потом набрала воздуху в механическую грудку, распахнула крылья широко-широко – и как вылетела. Как выпорхнула! Как подхватила невесту за шкирку атласного платья, как потащила прочь, в темную глушь Измайловского леса, туда, куда не заглядывает никто, кроме лис, воронов и непуганых (пока) сатанистов. Но сперва птичка сделала круг и убедилась, что туфелька с правой ножки девицы долбанула по затылку свадебного фотографа, а туфелька с левой ноги пришлась ровно в нос жениху – пятна крови с костюма цвета электрик он будет долго выводить в дорогой (очень) химчистке.
Можно было бы задаться вопросом, зачем пришлось доводить дело до свадьбы. Но птичка не любила совать клюв в чужие дела. Она просто одолжила новой подруге костюм овсянки и помогла отыскать в зарослях секретный гриб, похожий на разросшуюся ледышку. Клюнешь справа – вырастешь большая-пребольшая, клюнешь слева – вовсе наоборот!
Года два что ли невеста прыгала по веткам берез и лип, клевала гроздья рябины и вкуснейшей китайки, клянчила у прохожих семечки и прицельно пачкала шляпы и лысины свадебным фотографам. Потом свобода ей наскучила, ветреница углядела симпатичного серфера по совместительству инженера телекоммуникаций, сбросила перышки, улыбнулась, зачирикала что-то милое…
Я недавно встречала ее на дорожке у Серебряного пруда – с мужем, двумя мальчишками и отчетливым круглым животиком. На куклу уже непохожа, но выглядит счастливой и благостной. Так бы и щелкнуть портретик… Но шустрая белка попалась в объектив первой, а потом свет моментально ушел, как это часто бывает ветреным днем октября.
Я отправилась дальше – кружить по тропкам, разглядывать беленые стены, черные ветки и желтые листья, впечатанные в асфальт. Считать прохожих, щуриться на них, искать ракурсы, гладить собачек, умиляться младенцам, спрашивать вкрадчиво: хотите портретик? Ничего страшного, улыбнитесь, смотрите: сейчас вылетит птичка!