В большой, богато обставленной комнате добротного купеческого дома, что в Голиковском переулке, собралась за круглым дубовым столом вся семья Петра Евграфовича Щукина.
В центре стола хлопотливо пыхтел ведерный самовар, все пространство вокруг него было плотно уставлено кузнецовской посудой и таким изобилием разной снеди, что трапеза напоминала не утренний чай, а званый ужин персон на двенадцать.
Вы находитесь на канале Елены Твердынкиной и читаете авторский текст повести Милая Таня
За столом, однакож, присутствовала лишь семья Петра Евграфовича, да и то старший сын его, Матвей Петрович, не мог быть к завтраку, занятый торговыми делами, отгружал вагон товара по железной дороге.
Семейство Щукиных занималось торговлей кожевенным товаром и сопутствующей всячиной.
Хозяин дома сидел во главе стола в богатом турецком халате. Перед ним лежала толстая книга в кожаном переплете, по всему видать, очень старая.
Петр Евграфович внимательно вчитывался в каждое слово, не спеша поворачивал страницы, отвлекаясь только, чтобы сделать глоток чаю из высокого стакана в серебряном подстаканнике.
Чай ему заботливо наливала супруга, невысокая полная женщина лет пятидесяти- пятидесяти пяти.
Сам же Петр Евграфович дожил благополучно до шестидесяти лет. Весь вид его говорил о том, что это фигура властная, мощная, привычная к послушанию и почитанию со стороны окружающих.
Довольно высокого роста, с крепкими плечами, широкой грудью, мощной жилистой шеей, поддерживавшей крупную красивую голову с высоким лбом, прорезанным суровой вертикальной складкой. Глаза его грозные, но живые, умевшие порой быть насмешливыми. Крупный нос с горбинкой был покрыт сетью ярких прожилок, что выдавало любовь владельца к острой вкусной пище, а особенно крепким напиткам. Крупный округлый рот, свойственный страстным натурам, умел, однако, вместо любовных речей, припечатать крепким словцом, не терпящим возражений.
Рядом с Варварой Семеновной, супругой хозяина, сидела их дочь, девица лет восемнадцати, светловолосая, голубоглазая пышечка с нежной кожей. Девушка была очень похожа на мать, но черты лица были мягче, и глаза вечно встревоженные, беспокойные. Имя дочери было – Аглая.
С той же стороны стола, но ближе к отцу, сидел младший сын Щукиных – Василий, очень серьезный юноша, тоже похожий на мать, но худой чрезвычайно. Его худоба придавала ему вид болезненный, страдающий.
Василий пил чай и сердился на сестру, которая вела себя за столом слишком шаловливо, на его взгляд. Она украдкой толкала его под столом ногой и, пользуясь тем, что отец занят чтением, строила смешные гримасы старенькой бабушке, сидящей на другом конце стола.
Та, боясь подать голос, только укоризненно качала головой, глядя на забавы внучки.
Стены комнаты были оклеены темными обоями и не имели никаких украшений, лишь большая старая икона висела в углу, да в глубине комнаты стояли старинные часы с маятником.
Петр Евграфович отложил книгу, внимательным взором обвел стол и, с силой опустив на стол массивный подстаканник, громко вопросил:
-А где моё любимое варенье? Крыжовенное!
Аглая подскочила на стуле, едва не расплескав свой чай.
-Вот же, папенька! Вот оно! Перед Вами!
Петр Евграфович брезгливо поковырялся ложечкой в вазе с вареньем, швырнул ложку на блюдце и загрохотал:
-Не то это варенье! Я просил подавать мне царское, а это обныкновенное, хоть и крыжовенное.
Специально для мужа Варвара Семеновна всегда летом по особому рецепту варила варенье на меду, а в каждую ягодку они с Аглаей, сделав аккуратный надрез, вкладывали ядрышко от вишневой косточки. Работа была ювелирной, отнимала уйму времени и сил. Но больно уж Петр Евграфович его уважал.
-Ах, папенька, виновата! Забыла!- Аглая опустила глаза.
-Приказанье отца забыла? А вот уж я напомню тебе! Прикажу принести розги, да вколочу тебе память! Ну! Что стоишь? Иди, неси!
-Что нести, папенька? Розги или варенье?- на глазах Аглаи заблестели слезы.
-Ладно, варенье пока давай! А про розги тоже подумывай, а то распустил я вас всех!
Тут взгляд его обратился на супругу.
-А ты то хозяйка здесь или дура набитая? Детям воспитания совсем не даешь! Дочь бестолковая выросла, Матвей вечерами где то шляется, когда меня дома нет! А ты всё спишь- почиваешь, мышей не ловишь!
-Не справляюсь я, Петр Евграфович!- залепетала жена, -сил моих не хватает.
-Так мать ты им или кто?- Щукин бахнул кулаком по столу так, что задребезжала посуда,- вспомни мою мать покойную, свекровь твою. Я её сам лет до сорока боялся, а тебе она науку березовым веником вколачивала. И порядок в доме был.
-Очень она умная женщина была, Петр Евграфович! А я слаба умишком, не взыщи!
-Мало бита, оттого и слаба!- сделал заключение Петр Евграфович.
Тут в прихожей раздались чьи то шаги, и в комнату вошел молодой мужчина – старший сын Щукиных, Матвей.
Он один из всех детей был похож на отца. Такой же высокий, крепкосбитый, с крупными, мужественными чертами, но без отцовской суровости. Лицо его обрамляла небольшая русая бородка. Одет он был модно, по-городскому, и тем отличался от большинства купеческой братии, носившей рубахи навыпуск, хромовые сапоги, жилетки с карманами да обязательные часы на цепочке.
-Товар я оформил, батюшка! Документы все выправил,- доложил он, усаживаясь за стол.
-Вот и хорошо. После завтрака поезжай к Сорину, напомни, что завтра срок уплаты ему по векселю. Скажи, что мне деньги срочно нужны.
-Я, батюшка, завтракать не хочу, сейчас же к Сорину поеду. Только прежде хотел переговорить с Вами об одном деле.
-Ну, говори! Слушаю.
-Нет, батюшка, я бы хотел говорить с глазу на глаз, по секрету.
-Ну, что там ещё выдумал!- недовольно заворчал Щукин, -идем тогда в контору.
Продолжение
