Прозвенел школьный звонок, начался урок. «Здравствуйте, дети», – обратилась к нам учительница химии. «Здравствуйте», – вяло ответили восьмиклассники. Глухо загремели стулья, учащиеся сели. Таисия Николаевна взяла деревянную указку: «Дети, прошу максимальной внимательности. Сегодня разбираем новую тему». Учитель подошла к школьной доске, на которой были написаны химические элементы из таблицы Менделеева.
…Как и всегда, я расположился подальше от журнала посещаемости и успеваемости. Он мирно лежал на учительском столе, а я сидел на последней парте у окна. «Новая тема – это хорошо, – подумалось мне, – значит, домашку сегодня спрашивать не будут. Мелочь, а приятно». Сидел и равнодушно смотрел на выкрашенную в коричневый цвет школьную доску. Выведенные белым мелом химические элементы походили на таинственные мистические знаки. И, в отличие от нас, школьников, выглядели уверенно-состоявшимися.
В классе стояла тишина, лишь звучал голос учителя.
…В открытое окно лёгкий весенний ветерок приносил сладковатый запах цветущей акации. И я не удержался от соблазна хотя бы на секундочку выглянуть на свободу.
За окном буйствовала весна. Спрятавшись в кронах деревьев, пели скворцы. Тёплый ветерок поигрывал сочной листвой. Гирляндами белых цветов светились акации. На ярко-голубом небе повисли вихрастые облачка.
…Не могу объяснить, что произошло, но у меня словно выросли крылья. Я растворился, стал небом, цветком, птицей, радостью. Одним целым с миром, абсолютно свободным. Время остановилось.
Трудно сказать, сколько вот так я сидел, глядя в окно, покуда не почувствовал на себе чей-то взгляд. «У нас есть умники, которые всё знают. А может, они больше разгильдяи, чем умники», – добродушно сказала Таисия Николаевна. Одни одноклассники смотрели на меня улыбаясь, другие – с осуждением. Смущённый неожиданным интересом к своей персоне, я встал из-за стола. Особых угрызений совести не испытывал, но для приличия взгляд опустил. «Слава, повтори, что я сейчас рассказывала по новой теме». Сдерживая улыбку, я молчал. «Я же просила – собраться и быть максимально внимательными. Завтра сядешь на первую парту».
Урок продолжился, в очередной раз подтвердив закрепившееся за мной – умная голова дураку досталась. Я сидел и делал вид, что внимаю новой теме, на самом же деле – размышлял: «Конечно, со своей точки зрения учительница права. Она требует внимания к химии. Но вообще-то, я был даже очень внимателен, но не к химическим элементам. Ведь за окном от всего сердца поют птицы, шумит листва, мы с облаками, цветами и ветерком радуемся жизни, слушаем весну. И мы счастливы».
…После уроков я брёл по тополиной аллее домой. Повесив школьную сумку на плечо, шёл, подбрасывая олимпийский рубль в руке. И вдруг меня осенило: «Ага, вот почему мне так нравится эта монета и отчего её не хочется тратить. Всё дело в эмоциях».
В воздухе пахло нарциссами. Над головой шептались тополя. Сжимая в ладони металлический рубль, я шёл, размышляя о случившемся на химии. Разжав кулак, посмотрел на сверкающие в солнечных лучах олимпийские кольца. Высоко подбросил монету, перехватил её в воздухе, при этом твёрдо решив: «И разгильдяи бывают неправильные, а бывают и правильные».
***
…Полуденное афганское солнце било прямой наводкой. Над землёй плыли волны раскалённого воздуха. Всё живое и неживое искало прохлады и тянулось к воде.
Война вынуждала крестьян покидать обжитые места. Для обстрела советских колонн душманы использовали пустующие кишлаки. Оттесняя моджахедов от асфальтированного шоссе, солдаты прочёсывали уцелевшие постройки, заросли кустов и деревьев. После зачистки местности военнослужащие собирались в заранее обусловленном месте. Бойцы прятались от зноя в тени глинобитной стены.
Прижавшись спиной к дувалу, я сидел на тёплой земле. Под правой рукой, на коленях, покоился автомат. Рядом лежала выгоревшая зелёная каска. По лицу, омытому в горной речушке, стекали прохладные капли воды. Не отрывая взгляда от сверкающей в солнечных лучах водной жилки, обратился к дружку: «Пошли, сходим к крайнему дувалу?». «За виноградом?», – оживился Олег. «Тебе б только требуху набивать». «Кто б говорил. А не ты ли вчера из кишлака помидоры за пазухой притащил?». «Я нёс для всех». «Вот и я, поем и пацанам принесу». Посмотрел на Олега: «Я о раненом варане». «Пошли, – согласился он, – а потом за виноградом». Загремев амуницией, мы встали. «Придёт ротный, скажи, что мы пошли ещё раз осмотреть крайний дувал», – попросил Олег сослуживца.
Удерживая автоматы наизготовку, а ушки на макушке, мы двинулись к одиноко стоящему жилищу. «Всё хочу у тебя спросить, – внимательно вглядываясь в заросли зелёнки, обратился я к дружку, – ты где научился танцевать, как он там называется – брейк?». Олег просиял, вопрос явно пришёлся по вкусу: «В Ленинграде живёт моя старшая сестра. После окончания школы поехал к ней погостить, да так и задержался, покуда повестка в армию не пришла. Там познакомился с пацанами. Днём фарцевали, а вечерами – отрывались». «Так ты ещё и спекулянт?». «Ага, –улыбнулся Олег, – продавали заграничные кроссовки и джинсы. За незаконную торговлю мне даже условный срок впаяли.
А что касается брейка – в основном танцевали под открытым небом: на Невском, на площадях и во дворах, даже на перронах. Магнитофон ставили на асфальт, музыку на максимум, и зажигаем. Одно время у меня на макушке даже волосы не росли». «Почему?». «Мой коронный трюк – становился на мостик, упирался головой в землю и, перебирая ногами, вращался вокруг своей оси». «Зачем на макушке?». «Ну, танец такой».
…Однажды в казарме (правда, без музыки) Олег сбацал новомодный танец. Всем понравилось.
…По мере приближению к дувалу диалог постепенно затих. Не сговариваясь, мы направились к яме, где в последний раз видели раненого варана. Эту яму – глубиной не выше пояса – крестьяне оставили после глиняного замеса для постройки жилья.
…Рифлёные подошвы солдатских сапог едва слышно вдавливались в высушенную землю. Приблизившись к краю ямы, мы осторожно туда заглянули.
Тяжело дыша, на дне лежал раненый хищник. Страшная маска из запёкшей крови и грязи застыла на его изувеченной морде. На чешуйчатом, с поперечными кольцами теле, в основном с правой стороны, виднелись мелкие рваные раны, но больше всего пострадала голова.
Крутые стены и дно земляной западни покрылись бурыми пятнами свежей крови. По всей вероятности, варан попал под миномётный обстрел. После взрыва и осколочного ранения метался в агонии, угодил в яму, но выбраться не смог.
…В ожидании смерти он лежал, неуклюже поджав когтистые лапы. Мощный хвост, используемый в схватке с врагами как хлыст, нервно подрагивал. Услышав подозрительные шорохи, приподнял изуродованную войной, ослеплённую голову. Раздражённый своей беспомощностью, угрожающе открыл пасть. Меж длинных клиновидных зубов показался раздвоенный змеевидный язык.
…По местным меркам ещё детёныш, сантиметров 30. В пустыне нам попадались серые вараны до полутора метров. Люди боялись их и одновременно уважали. Боялись укуса хищника – болезненного, но не смертельного, вызывающего озноб, головную боль и повышение температуры. А уважали за то, что питается варан смертельно ядовитыми змеями, скорпионами, фалангами и всякой кусачей тварью.
«Сильно досталось бедняге. Но, судя по всему, осколки задели только мягкие ткани», – тихо молвил Олег. «Одного глаза нет, это точняк. Второй, похоже, уцелел, но видит он или нет, непонятно. Надо бы смыть прилипший песок». Дружок поднял вопросительный взгляд: «И как ты предлагаешь это сделать? Тащить его к реке?». Приняв для себя решение, я искал взглядом что-нибудь подходящее: «К реке, говоришь? В нашем селе асфальта не было – макушки протирать. Развлекались иначе». «Ну ладно тебе выпендриваться, выкладывай, что задумал». Снимая с головы каску, я обратился к сослуживцу: «Притащи вон ту циновку». И поверх каски опустил на землю свой бронежилет, автомат и солдатский ремень с подсумком и фляжкой.
Подымая пыль, Олег волочил циновку. Местами дырявая, выгоревшая и обветшавшая, она олицетворяла нищету, разруху и старость.
Взяв циновку, я покрутил её перед собой, выбирая поверхность без дыр. Подошёл к яме, прицелился и аккуратно бросил подстилку на варана. И тут же прыгнул вниз, придавив её с обеих сторон сапогами. Можно сказать – оседлал животину. Варан, словно поняв, что если и придёт смерть, то не сейчас, лежал не сопротивляясь.
«Дай штык-нож». Дружок отстегнул висевший на его поясе штык-нож, подал мне. Вонзив лезвие между сапогом и головой ящерицы, я резанул ветхую плетёнку. Подчиняясь усилию, она затрещала, посыпалась пыль и труха. Вернув штык-нож, попросил воды. Олег взял мою фляжку, открутил пробку и подал в яму. Приподняв угол циновки, я стал поливать рану и уцелевший глаз. Детёныш фыркал от влаги, шевелил головой, но терпел. Фляжка быстро опустела. «У тебя есть ещё вода?». «Есть». «Давай». Варан тем временем учащённо моргал, удаляя с глаза кровь и грязь. Когда вода во второй фляжке иссякла, я резким прыжком выскочил из ямы. Олег потянул меня за рукав, мы отступили. Не отрывая взгляда от углубления в земле, присев, я вытирал руки о горячий песок.
В яме зашуршало, показалась окровавленно-мокрая голова варана, блеснул уцелевший глаз. Когтистые лапы впились в поверхность земли. Афганский пленник напрягся и, извиваясь чешуйчатым телом, выбрался на поверхность. Ещё детёныш, слишком дорогой ценой понявший, что от людей и их жилищ надо держаться подальше, полз к зарослям кустов и деревьев. Видно, чувствуя, что от своих спасителей удара в спину не будет, медленно перебирая ослабленными лапами, серый варан скрылся в зелёнке.
…Молча мы смотрели ему вслед. «Выживет?», – тихо спросил Олег. «Думаю, да. Дикие животные гораздо выносливее домашних питомцев».
…Две железные каски, наполненные сочным виноградом, стояли на берегу горной речушки. Вокруг импровизированных фруктовых ваз, скрестив ноги на восточный манер, с довольными лицами, сидели молодые ребята. Их выгоревшие застиранные гимнастёрки сливались с землёй. На расстоянии вытянутой руки рядом с каждым лежал бронежилет и чёрный автомат. Солдаты уплетали виноград, отмахивались от назойливых пчёл. Неподалёку играли листвой кусты и высоченные тополя. Укрываться от солнца в тени зарослей военнослужащие не решались. Прохладу искали не только люди, но и змеи, скорпионы, тарантулы и прочая ядовитая живность.
Мы сидели в тени дувала, поодаль от всех. Олег держал виноградную гроздь, ел впрок, ведь вечером – снова консервы.
«А правда, что на Ставрополье летом фрукты валяются прям на земле?», – не отрывая глаз от янтарно-виноградных бусинок, спросил дружок. «Правда. В лесополосах без проблем – абрикос и тутовник. В сёлах, можно сказать, в каждом дворе: яблони, груши, черешня, вишня, малина. По осени ветви гнутся под тяжестью плодов. Пацанва бегает по улицам, рвет и ест немытыми». «Класс, – протянул Олег, – у нас на Севере – только в магазинах за деньги».
Удерживая в руке наполненную речной водой прохладную фляжку, я выжидал, покуда растворится дезинфекционная таблетка. Упершись коротко стриженной головой в шершавую стену, смотрел в непривычно низкое, светло-голубое небо: «Небо, запахи, даже шум листвы и пение птиц здесь, в сердце Азии, иные. Не лучше, не хуже, просто другие...».
Отхлебнул из фляги: «Ну и гадость этот пантоцид, такую воду испохабил». «Что ты хочешь – химия», – заметил Олег, неторопливо смакуя виноградину.
…Тополя зашумели листвой. В памяти всплыли тополиная аллея у моего дома и школьный урок химии. Дождевым червяком по влажной земле поползли мысли: «Никто из нашего класса так и не захотел поступать на химико-биологический. И никто из школьных выпускников за все годы не стал учёным. И в том нет вины учителей. Просто у каждого свои возможности и своё призвание. Большинство людей считают – наблюдать облака – глупо и бесполезно, любование цветами – пустая трата времени и бесперспективное занятие. Конечно, слушая пение птиц за окном во время урока, не станешь школьным медалистом и большим начальником. Однако... Может, я и разгильдяй, но…Быть самим собой – это мой выбор. И плясать под чужую дудку я не собираюсь...».
Июль 2022 г.