Судьба -9
Спаси мою дочь.
У Пелагеи заканчивалась смена, и Николай спешил к жене на переезд. Ему не терпелось обрадовать жену своей покупкой. Подъехав к крыльцу постового здания, он привязав Ласку за столб шлагбаума вошёл в домик.
— Поля, карета подана, поехали!
Он заметил, что Пелагея чем-то озабочена.
— Может опять кто про дочь что-то ляпнул? — подумал, но сделал вид, что ничего не заметил. А Пелагея сама стала рассказывать, о том, что её взволновало.
— Ты знаешь, Микола, сегодня я встретила женщину, которая однажды ночевала в нашем доме. Это было на Алтае. Когда шла война. Тогда очень много было беженцев. Однажды к нам попросилась на ночь женщина с пятью детьми, шестым была в положении. Мы их обогрели, что было, тем накормили.
Женщина сказала, что идут они издалека, с России, к родственникам в Солтон. Мы всех уложили спать. Рано утром, досвету ещё, они ушли. А весной, когда стали выгребать навоз из сарая, обнаружили мёртвую, новорождённую девочку. Она лежала в навозе с пуповиной и последом. Ротик у неё был открыт. Только эта женщина, что шла с детьми в Солтон, могла родить и оставить . Других женщин в положении у нас ни в доме, ни во дворе небывало.
Ребёнок, это же ангел. Она родилась живой, Акулина сказала, а потом, в навозе околела. Мы ничего не слышали, ни плача, ни крика. Толи силёнок у дитя не было или навоз не дал голос подать. Не знаю. Такая страшная смерть. Как же можно так, Миколушка, лишить своего дитя жизни, как же можно? Она же под сердцем своим её носила, слышала, как бьётся. И закопать в навоз.
— Бог ей судья, Полюшка, мы ведь не знаем, как ей в жизни пришлось. Может, кто надругался, да она понесла. Муж на войне, детей кормить нечем, а тут такой грех. Вот греха и испугалась. Промеж двух грехов, думает, что меньший выбрала.
— Самый тяжкий грех, это дитя жизни лишить. Бог дитя даёт. Мне Бог двенадцать детей дал, да только два зёрнышка осталось. Гришенька в финскую погиб. Ты вот пришёл, а он погиб. Настенька утонула. Большая девочка была, помощница. А какая была славная. Остальные, двойняшечки все от рёва примерли, да свинки проклятой. А тут жизни лишить, лучше бы мне отдала. Полинку, да Ивана вырастили и эта бы выросла.
— Ну, чё теперь об том толковать-то. Не воротишь ведь. Было, да прошло и забудь, не твоё это. Давай домой собирайся. Карета подана. На своей, на Ласточке, тебя в один миг домчим и глазом моргнуть не успеешь — стараясь улыбаться, говорил Николай.
Пелагея села в сани.
— Почему на Ласточке, ты же говорил, что её Лаской кличут. На Ласточку-то она больше походит, грудь белая, сама как жук чёрная.
— Ласка, Ласточка звучит одинаково. Подзывать буду, так кликну Ласка, а так Ласточка она у меня. Я когда к ней хаживал, приучал к себе, да в сани ставил, то Ласточкой величал.
— Микол, а я про тот случай, чё вспомнила–то. Да бабу эту сегодня на переезде видела. Догнала её, думала, что она отрекаться будет, а она, нет, не отреклась. Даже обрадовалась, что меня увидела. На пост зашла, ну вот мы с ней тут и поговорили. Сокрушается она о содеянном. Говорит весь свой век, этот грех отмаливать буду. Я её спросила, живую она дочь-то закопала в навоз или родила мёртвую, да закопала.
Она говорит, что родила живую, а закопала мёртвую. Убила что ли, спрашиваю, а она говорит, что обняла, и сильно-сильно к себе прижала, а сама в голос ревела у нас в сарае. Девочка и задохнулась, даже не вскрикнула, только выдохнула, говорит и всё. Больше ничего она не сказала, только заплакала, да пошла. Как же теперь ей жить с таким грузом на сердце?
—Не горюй за неё. У этой женщины своя жизнь, своя ноша, своя правда. Пусть она её и несёт. А мы не знаем, что стало причиной такого решения. Ты же говоришь, что с России они шли, а их кто оттуда гнал? Немец. А что если немец снасильничал? Может ей горько на того ребёнка будет смотреть. Поля, не думай про то. Это вольный или невольный, а её грех. Ей за него и отвечать. У нас с тобой своих забот полон рот.
— Это ты правильно сказал, родить от немца, это грех, но и лишить жизни младенца это ещё больший грех.
— Ох, Полюшка, не нам про то судить. На то суд Божий есть. Я вот у Марии был. Избу девка выбелила, хорошо стало, чисто. Полотна купила, занавесок наладила. Дом снарядила. Всё стирано, всё обихожано. Хозяйка. На работе хвалят. Всё у неё ладно. И Слава Богу. Немного медку ей свёз, сальца. У неё тоже своя жизнь. Её жизнь, ей за неё и ответ держать. А нам за себя отвечать придётся. Думаешь, вроде и не за что, а оно ведь найдётся.
— Слышу я про эту, её жизнь. Молва-то она поперед девицы идёт. Девица на половицу, а молва на улицу.
— Не суди. Худого она ничего не делает. Человеку один путь нужен, а Господь перед ним их сорок стелет. Вот и попробуй тут выбрать , чтобы свой угадать. Который путь и хорош, да не твой. Что выберет, то и её. Пусть живёт, как сердце велит.
— Ой, Микола, чую я, ещё хлебнём мы с ней горя. Говорила тебе, подними руку и резко опусти, всё! Ломоть отрезан, назад не прилепишь, а ты всё слепить стараешься. Медок, сальца-мясца. Эх, по полёту птицу-то видно, по полёту. Не в нашу она породу.
— Дочь это наша с тобой, Поля, дочь! Велик грех свою дочь в беде бросать. Смертный грех —Николай тронул вожжи, и Ласка- Ласточка побежала, по заснеженной дороге.
Пётр полностью выздоровел и, его вновь отправили работать в шахту.
С Марией они теперь работали в разные смены и виделись очень редко.
Женщины на работе Марию ничем не донимали, но общения прежнего уже не было. На репетиции ходить она стала всё реже и реже. Зато Серафим не пропускал ни одной репетиции. Он рьяно играл на своей балалайке и пел шахтёрские песни.
— Шахтёры, шахтёры, шахтёры, какой благородный пример
Спустился в опасную шахту, один молодой инженер — орал во весь голос Серафим и трогал струны так, как будто в руках его плакала скрипка.
— Он молод и сердцем титан. Задумал он думу большую, убрать ненавистный метан — Серафим играл так, что слёзы сами застилали глаза. А Серафим продолжал
—Скорей, пробивайтесь скорей. Лежит он в опасном забое и ждёт не дождётся друзей — струны так заунывно задребезжали, что никто уже не смог вытерпеть. Душа рвалась на части. Всем было жаль погибающего в шахте инженера.
— Саша, давай что-нибудь весёленькое, только не срамное — сквозь слёзы попросила одна из участниц худ.самодеятельности.
Серафим немного подумал и заиграл "яблочко".
—Эх яблочко, да без дырочки, не пойду я к тебе, пойду к милочке.
Эх яблочко, да медовое, а милашка моя, ох бедовая.
Эх яблочко, да куда котишься, коли милка уйдёшь, взадь воротишься.
Эх, яблочко, ой да красное, а милка моя, распрекрасная
— Ох, Саша, ты всё про милку, да про милку, а она у тебя есть? — спросила бойкая шахтёрка Зина.
— А ты в милки, мои напрашиваешься? Опоздала. Такой парень, да без милки? Ну я могу и подумать, пойдём, пошушукаемся, может и сгодишься — заносчиво ответил Серафим.
— Ух ты какой — рассмеялась девушка — ты тоже опоздал, замуж меня берут — ответила Зина.
— Берут, так и иди, чё зубы скалишь? — обиделся Серафим.
.Он отработал уже год в забое, когда узнал о наборе учеников на специальность электрослесаря. Быть электрослесарем, это его давнее желание. Не отрываясь от работы, он стал посещать занятия, относился к ним очень серьёзно. Поэтому стал меньше гулять с балалайкой по улицам и даже не стал посещать репетиции. Серафим твёрдо решил стать уважаемым человеком, электрослесарем. Больше дома стал находиться, отцу в хозяйстве помогать.
— Сарка, у сестры день рождения сегодня, помнишь?
— У Марии что ли? Помню. К ней после обеда идти надо.
— Ну вот и сходи, поздравь.
— На занятиях я буду допоздна. Ты один поздравь и за меня тоже.
В свой день рождения, Мария работала в утреннюю смену. Она пришла с работы, переоделась и без сил свалилась на кровать. Дома было ещё тепло, но если не засыпать угля в печь, ночью будет холодно. Только двигаться совсем не хотелось. Даже есть не хотелось, да и нечего ещё было, нужно вставать, топить печь и что-то варить. А сил нет и вставать совсем не хочется. Мария заметила, что стала очень сильно уставать на работе, появилась слабость во всём теле, постоянно хотелось спать.
— Может быть, это так весна сказывается, а может эта слабость из-за беременности?. – подумала Мария.
Петру о ней, она решила не говорить. Даже сама не знала, почему, но что-то ей подсказывало, что этого делать не надо.
Она уже всё решила, родит для себя. Пётр уедет в Германию и не узнает ничего о ребёнке. Если будет знать, то будет страдать, а ей не хотелось ему приносить страдания.
Ваня пишет регулярно, она добросовестно отвечает на все его письма, но письма эти только дружеские. Она пишет ему о своей работе, о новостях на шахте, о жизни села. На его признания в любви, не отвечает, словно этого и не было написано.
С Петром виделись очень редко, но она всегда чувствовала его присутствие. То появится деревянный сундучок под хлеб, то маленькие бочонки под крупы. А сегодня она увидела, что её занавески висят на гардинах. Пётр напоминал о себе постоянно. Она чувствовала его внимание, заботу и на душе было тепло и уютно, только очень тревожно.
— Вот и конец марта, сегодня день рождения. Только нет никакого чувства праздника, как обычный день. Хочется лежать и не двигаться. Сил ни на что нет — думала Мария, лёжа на кровати.
Она услышала, как хлопнула дверь, но шевелиться не хотелось.
— Без стука, это отец, или брат— подумала она и услышала голос отца.
— Доброго здоровьица, дочка. Я вот поздравить тебя приехал с днём ангела, с именинами. Гостинцев тебе привёз — он прошёл на кухню, поставил на стол белые мешочки с продуктами и пошёл в комнату, к дочери.
— Марийка, ты никак заболела? Бледненькая, вся вяленькая, что с тобой? — Мария ничего не ответила, только разрыдалась. Он погладил её по волосам, как в детстве, это её расстрогало и она спросила отца
— Скажи, почему я такая не счастливая? Почему я не влюбилась в Ваньку, а в пленного врага? Почему у меня такая страшная жизнь? Что мне делать? Как жить теперь? Как?
— Скрепить сердце дочь. Сжать его в тиски и приказать себе всё забыть. А сердцу приказать, замолчать! Найти силы и приказать!
— А ты тоже себе приказал, когда тебя спасала из плена немка, Марта?
— Да мне и приказывать не пришлось, я рвался домой, у меня к Марте была только благодарность и больше ничего.
— А Пётр говорит, что не хочет в Германию. А то что творили другие немцы, фашисты, он увидел в документальных картинах. Он знал, что делали карательные группы полицейских из славян. А то, что в лагерях проводились опыты на детях, он и представить не мог. Пётр добрый и я не могу себе приказать. Никак не могу — Николай не знал, что сказать дочери. Он сел на кровать и стал гладить её по голове. Мария от такого внимания отца разрыдалась.
Николай молчал. Ему было больно за свою дочь, он понимал её, но не знал, как утешить, что сказать.
— Ты полежи, отдохни, а я печку почищу и затоплю. Да сварю чего нибудь. Полежи.
Он привёл в порядок печь, отварил рожки и обжарил фарш, потом смешал его с рожками. Заварил чай.
— Дочь, вставай, поедим. У меня всё готово.
— Не хочется что-то.
— А ты приди сюда, начни кушать, я компанию составлю, так и поешь. Иди, чай такой духмяный, иди. Я тут солдатскую еду сготовил, иди, пробуй.
Мария встала, пошла на кухню. Первым делом выпила немного чаю. Отец ел с большим аппетитом, решила и она поесть. Не зря говорят, что аппетит приходит во время еды, так глядя на отца, и она поела.
— Ну вот, подкрепились. А то заладила, не буду, да не буду. Может чё в магазине купить? Я сгоняю на своей Ласточке, ты говори. Вот смотрю, хлеба нет, сахара. Чё ешё?
— Не знаю, мне всё равно,что купишь. Смотри сам.
— Ну ты иди, отдохни. Опять норму-то наверно старалась удвоить, вот и без сил — предположил отец.
Он ушёл, а Мария завела патефон и поставила любимую пластинку "Полонец Огинского". Эту пластинку она увидела на базаре и сразу купила, хотя продавали её очень дорого.Но Мария была безумно рада, что смогла её приобрести. Теперь при самом удобном случае, она её слушает.
— Ещё Штрауса куплю, Пётр уедет, а я буду слушать пластинки и помнить о нём — думала она, слушая музыку.
Весна быстро набирала свой ход и вот уже зацвела черёмуха. Мария пришла с работы, а на столе стоит большой черёмуховый букет. По дому разливается её сладкий аромат. Она улыбнулась.
— Пётр принёс, ну как тут можно приказать себе? Ребёночек под сердцем уже бьётся. Как жить дальше? — она тяжело вздохнула и пошла на кухню. А когда она зашла в комнату, то увидела на столе швейную машинку под футляром. Она сняла футляр
— "Зингер" такая же как мы с Алтая привезли. Где же Пётр её достал, не с Германии же ему её выслали. Теперь и пелёнки и распашонки будет, на чём шить. Отдохну с работы, да попробую, ткань от занавесок осталась.
Отец с Серафимом вскопали часть огорода. Николай привёз картошку на посадку и семена овощей.
— Дочка, тебе надо уже свой огород овощами засаживать. Полинка сама садит, вот и ты направляйся. А то мать огород убавила. Кустов насадила. Мы тебе помогать будем, где я помогу, где Сарка.
Быстро закончилась весна. Всё уже взошло, и скоро нужно будет полоть траву.
— Получится ли? — подумала Мария, глядя на всходы — живот скоро будет мешать.
На работе никто не догадывается. В помывочную она стала ходить последней, после всех. Перестала, как прежде общаться с коллегами. Да и они к ней не лезли с расспросами.
Однажды в июле, придя на работу, она застала шахтёров за бурным обсуждением чего-то из рук вон выходящего, что даже те, кто никогда не вовлекаются ни в какие пересуды, тоже участвовали в обсуждении. До неё долетели слова.
— А почему нужно забирать в каталажку? Это её личное дело и вообще кто знает, от кого она ребёнка носит, от купца или проезжего молодца? Они что, свечку держали?
Марию словно обдали кипятком.
— О ком это они? — только и успела подумать, как к ней обратилась та самая Нюра, которая частенько к ней цеплялась:
— Ну что, слышала про Кулешову, нагуляла пузо от немцев, вот в каталажку и загребли и правильно. Стыд совсем потеряли, ложатся под кого попало. Смотри, тебя тоже, такая учесть ждёт.
— Нюрка, ну чего ты опять к ней цепляешься? Она и без того уже с нами не разговаривает. Вспомните, как раньше было, торбочки разложим после мойки, посидим, поплачемся и по домам.
А сейчас что?
— А бывало и песню какую затянем, Машка-то она голосистая, как подхватит так и песня зазвучит. А сейчас она и на сцену ходить не стала.
— Да и правда! Чего ты Нюрка ко всем цепляешься? У тебя у одной, что ли муж с фронта не вернулся? Чего на людей кидаться?
— А того, что немцы мужа моего убили, а эти перед ними ноги раздвинули. Как же можно терпеть такое? — рьяно возмущалась Нюрка.
— Ну какое наше дело, от кого баба понесла? Чей бы бычок ни скакал, телёночек наш, так в народе говорят. Себе рожают, не нам же их кормить. И пусть рожают, это хорошо! Народу сколь погибло, мильёны. Дети сейчас, ой как нужны. А я вот рада бы родить, да не от кого, кто стар, кто мал, а кто женат. А бабье дело рожать. На то она и баба. Пустоцветом тоже не хочется прожить. — высказалась Татьяна.
До войны она замуж не вышла, детей нет. Вот и горюет о своём женском счастье.
Но не прошло и месяца, как в селе опять переполох.
— Вдова Катерина Лущина, инвалид, три дочери-подростка, а мать в положении. А ведь к ней больше всего немцев-то, помогать по хозяйству ходило — судачили в селе.
Мария вспомнила, как Анна Сидоровна ей про Лущину Катю ей рассказывала.
— До войны ещё, Катерина увечье получила, когда ребёнка спасала. Бегали детишки по брёвнам на Кондоме. На сплаве. А бревно возьми и крутнись, мальчишка, был и нет. Упал в воду, под брёвна. Кинулась Катерина за ним под брёвна его спасать, сам-то не выберется. Ухватила его за волосы и давай тянуть к себе. Под брёвнами плывёт, его за собой тянет. Вытянула, на воздух вытащила и плывёт с ним к берегу — рассказывала Анна Сидоровна Марии
— А тут брёвна на затор пошли, одно на другое наталкивает и наталкивает. Вот с верхушки и скатилось бревно, да ей по крестцу и угадало. Она ещё в горячке была, так мальца на берег вытащила. Толкнула его на землю, он упал вниз лицом, а вода и пошла с него фонтаном. А сама Катерина без памяти и свалилась, грудь на берегу, а ноги так в воде и остались лежать.
В себя пришла, а ногами не может пошевелить. В больнице много раз лежала и здесь и в Прокопьевск возили. Всё лечили, да операции делали. На ноги-то поставили. А вот кровь туда, в ноги-то, не идёт. Они всё у неё холодные, всё мёрзнут. Вот она и ходит, и зимой, и летом в пимах. Да ещё носки с собачьей шерсти одеват. Муж то, Толик, хороший человек был, всегда заботился. Детишек трое. — вспомнила Мария разговор с Анной Сидоровной и тяжело вздохнула.
Екатерину никто арестовывать не стал, хотя в комиссариат вызывали.
— Нет, не от немцев дитё. От женатого. Называть не буду, что бы семью не рушить. Сама виновата, соблазнила мужика. Он и был-то у меня один единственный раз, что же ему теперь без семьи остаться? А там дети. Пожалейте его детей. Зачем им знать от вас про их отца. Надо будет, сам скажет — упрашивала Екатерина. А так оно или нет, пойди, проверь.
— Екатерина хоть и инвалид, но баба красивая, может и правда, кто из женатиков, позарился — сделали такой вывод в комиссариате и отпустили Екатерину домой, к детям.
Родила Екатерина сына, с вопросами никто к ней больше не приставал. А вот у Кулешовой ребёнка забрали. Отправили его в детский дом, в другой город, а ей запретили его искать. Отсидела Кулешова восемь месяцев и приехала домой. Долго бабы судачили, зачем и почему отобрали у матери дитя. Одни говорили, что это хорошо для ребёнка, он знать не будет, что его от фашиста мать прижила. Другие говорили, что уехала бы с ним в другое место и всё забылось бы.
Но политинформатор, который часто приходил читать лекции, сказал, что так лучше для страны
— Вырастет ребёнок в детском доме и будет благодарен Родине за своё существование, за то, что она его взрастила и образование дала. А у матери он бы из-за каждого угла слышал , что от немца рождён и стал бы врагом своей страны. Таких "немчиками" обзывают. Это потом плохо на них скажется. Они всех возненавидят и могут стать даже шпионами. Таких, враги очень хорошо обрабатывают и получится, что вырастила мать врага своему народу. А государство с него патриота вырастит. — все с этим согласились.
Марию такие разговоры беспокоили и, поэтому она как могла, скрывала свою беременность. С Петром почти не виделись, так, мимолётом, но он понял, что Мария ждёт ребёнка и окончательно решил остаться в СССР.
Срок родов приближался и Мария взяла отпуск.
— До середины сентября должна родить, там и отпуск закончится. Как быть дальше, — время покажет— решила она.
Что происходило у Марии в душе, и какие страхи были у неё на сердце, он не знал. Она не говорила, а он не спрашивал. Не посоветовавшись с ней, он подал прошение, в нем указал, что состоит в антифашистском обществе, что не желает уезжать из СССР, а хочет создать семью с русской девушкой, которая ждёт от него ребёнка.
И хотя Пётр не уточнял в своём прошении, кто эта девушка, но в комиссариате сразу стало известно, кто такая.
После окончания годичных педагогических курсов начального образования, Генриетта вышла замуж. Муж работал в комиссариате и на обед всегда приходил домой. Генриетта к этому времени приходила с работы и даже успевала разогреть мужу обед.
— Что у нас новенького? — спросила она мужа, когда он приступил ко второму блюду.
— Новостей со всех волостей, что мозг пухнет. Шушталеп опять отличился. Точнее активисточка одна сюрприз нам преподнесла.
Немец пленный, прошение подал, что остаться в СССР хочет. Семью собрался создать с русской девушкой. Написал, что она ждёт от него ребёнка. После обеда пошлю, чтобы в комиссариат её привезли.
— Ну если у них полюбовно, так пусть и женятся. Вы же даёте такие разрешения.
— Здесь другая история. Личность этого немца весьма выдающаяся. Одни достоинства. Образованный, летчик, аккордеонист, спортсмен-медалист. Это же находка, что такой человек полюбил Страну Советов! Если его в Германию вернуть, он же на каждом углу нашу страну расхваливать будет. А благодаря его заслугам, да образованности, ему будут верить.
Генриетта не стала спрашивать о девушке, она догадалась о ком речь, и что бы не вызывать у мужа никаких вопросов, отправилась в ателье.
Генриетта частый посетитель ателье, она следит за новыми поставками и интересными тканями. Вот и в этот раз, она стала разглядывать ткани, советоваться с приёмщицей заказов. В приоткрытую дверь пошивочного отделения, она увидела Полину и позвала, махнув, незаметно для других, рукой. Полина подошла. Они стали разглядывать ткань и Генриетта тихо сообщила
— Спасай сестру, её немец подал прошение на гражданство, указал причину, что его девушка ждёт от него ребёнка и он хочет создать семью. Сегодня за ней придут — сказав это, она медленно пошла к выходу.
Полина села за машинку, чтобы доделать начатую работу, а в голове роились разные мысли, вопросы, вопросы, а какой ответ?
— Как спасать? Что она должна сделать? Она не знает где укрыть Марию. У кого? Никто ведь не захочет пойти на преступление, спасая Марию. Как быть? На пасеке найдут сразу, к нам тоже придут в первую очередь, что делать-то? Может быть, у Сарки есть друзья решительные? Где его, чертяку искать-то?
Ничего не придумав, она в конце смены села на автобус и приехала в Шушталеп к Марии.
Мария копала картошку, когда во двор зашла сестра.
— О-о-о, помощница пришла — засмеялась Мария.
— Я по серьёзному делу, пошли в дом — не сказала, а прошипела сестра.
— Мне сообщили, что твой немецкий ухажёр, подал документ на гражданство и указал причину, что хочет создать семью с девушкой, которая ждёт от него ребёнка. И ещё сказали, что собираются за тобой придти. Ну приходят они обычно ночью, под утро, поэтому я приехала к тебе после работы. Куда тебя деть, сестра и ума не приложу.
— А ты сестрёнка не горюй, сказала и уже хорошо. Я об этом сама думать буду. Спасибо тебе моя родная. Поезжай домой, а я собираться буду.
Полина выбежала за калитку к автобусу, а Мария понимая, что не успевает пересыпать картошку в подпол, решает прикрыть её от морозов старыми половиками. Натаскав на картофельную кучу старые пальто и старые половики, накрыла сверху клеёнкой, чтобы не промочило в дождь. А чтобы её не сдуло, накидала на неё ботву.
Войдя в дом, она умылась и переоделась, но почувствовав болезненные ощущения внизу живота, решила сбегать по нужде. Набросив на плечи старенькую фуфайку, выскочила на крыльцо В это время, она увидела, что у автобусной остановке остановилась милицейская машина. Что-то подсказало Марии, что это за ней. Она сбежала с крыльца за дом и огляделась, куда можно спрятаться. Подходящего места не было, в дровенник или баню? Заглянут сразу, но тут взгляд скользнул по задней стенке крыльца.
С огорода под крыльцо есть лаз, куда пряталась хозяйская собака. Если оторвать над ним одну доску, можно пролезть и спрятаться. Лаз ни откуда не видно, собака его подрыла под доски. Мария, подскочив к крыльцу, дёрнула за доску и та легко поддалась. Она заползла под крыльцо, забилась в угол и затаила дыхание. В это время двое мужчин вошли в калитку. Потом они протопали над её головой и вошли в дом. Не найдя никого в доме, они вышли на крыльцо.
— Печь холодная, смотри вон и картошка накрыта на огороде, выходит, что давно никого в доме нет.
— А чего дом-то не закрыт? Нет, она где-то здесь. Ты глянь в бане, дровеннике, обследуй, может погреб есть? А я в уборну сбегаю, за одним и узнаю, не там ли она.
Они разбежались по огороду, Мария замерла, что бы себя ничем не выдать. На холодной земле стали мёрзнуть голые ноги. С досок крыльца, от шагов, на волосы сыпались грязь и пыль .
Обойдя весь огород, никто из них и не подумал заглянуть под крыльцо. Может быть потому, что лаз зарос крапивой и не бросался в глаза?
О чём-то перекинувшись словами, они бегом вбежали в дом. Но вскоре вышли.
— Ни в подполе, ни в кладовке, ни под кроватью, ни на чердаке, нигде нет. Значит, убежала к знакомым. К ночи вернётся. Ты оставайся, а я поеду к родителям, к её сестре, к брату.
— А брата же посадили на четыре месяца.
— Ну, я таких подробностей не обязан знать. Хорошо. Брат отпадает. Значит к родителям и к сестре. Найдём, куда ей деться-то. Не иголка в стоге сена, отыщем. — он закурил и отправился за калитку. Второй вошёл в дом.
— В огород выходит одно окно, с прихожей. С кухни и комнаты окна идут на улицу, на дорогу. Нужно проползти под окном прихожей, хотя зачем ему там стоять? Он, наверное, в комнате, у окна уселся, и караулит — подумала Мария и стала выбираться из под крыльца.
Она проползла вдоль дома, до кустов черёмухи, скрывшись за кустами и, облегчённо вздохнула.
— Теперь перелезть через жерди и в лес, а там уж никто не поймает, там можно спрятаться. Сейчас этот на машине, побывает дома, узнает, что меня у родителей нет и уедет, а я тогда домой зайду. Мама беременную бить не станет, да и отец не даст — Мария пролезла через жерди, и углубилась в лес.
— Если идти через гору, то можно быстро добраться до родного дома. Это по дороге девять километров, а через лес всего пять — Она бежала через лес, не разбирая тропинок. Сухие ветки и сучки, больно царапали ноги, но эти боли она не замечала, у неё разболелась спина. Эта боль заставляла останавливаться, пережидать и тогда уже бросаться дальше в путь.
Когда Мария добралась до дома родителей, было уже темно. Она поднялась на крыльцо, дом был на замке. Ключа на известном месте не было. Окна закрыты ставнями на железные засовы. В дом не попасть.
Боли усилились, они стали частыми. Она обвела взглядом двор и увидела баню.
— Баня! Надо её затопить — мелькнула мысль.
Мария набрала с поленницы дров, переждала боли, и когда стало легче, поспешила в баню. Затопила. Посмотрела воду в бочках, холодная вода есть, а бак для горячей воды, пуст.Тогда она начерпала холодной воды в бак для горячей. Пока работала, согрелась. Захотелось лечь и уснуть. Она пошла в предбанник, что бы найти что-нибудь, что можно подстелить на полок и лечь.
На вешалках висело несколько предметов, среди них старое полупальто отца.
Мария вытрясла с него пыль и постелила на полок.
Подвернув меховой воротник полупальто под голову, она укрылась фуфайкой и задремала. В это время поясницу пронзила острая боль.
— Ой мамочки, что это со мной? — не успела опомниться от боли в пояснице, как резкая боль ополоснула внизу живота. Живот заныл, вначале собрался в комок, потом опустился и стал давить на нижние органы.
— Наверное я рожаю — подумала Мария и стала быстро раздеваться.
Она сняла с себя платье, бельё. Начались схватки. Тогда она стащила пальто с полка на пол. На него постелила своё платье и легла на спину. Когда возобновились схватки, она упёрлась пятками в стену и, собрав все свои силы в потуги, родила. Баня наполнилась детским плачем.
В бане было темно, только отблески огня из щели дверцы печи, выхватывали что-то из темноты.
— Девочка, какая она маленькая, совсем крошечная — подумала Мария — надо перевязать пуповину и покормить.
Вспомнив о пояске от платья, стала шарить по полу, наконец, рука коснулась пояска.
Она перевязала пуповину, а вот обрезать её было нечем. Заломило груди, прибыло молоко. Ребёнка нужно кормить. Она легла рядом, и дала малютке грудь. Девочка жадно ухватилась за сосок, молоко бежало так стремительно, что ребёнок не успевал глотать и, оно текло по щекам малышки.
Наевшись, девочка тут же уснула. В бане стало очень тепло. Мария попробовала встать, ноги тряслись, а руки дрожали. В груди поднялся жар. Сердце стучало где-то у горла. А горло так пересохло, что его скололо, хотелось пить.
— Воды, один глоток воды— стучало в висках.
Она ухватилась за край бочки, вода была только на дне. Ручка ковшика в виде крючка, висела на краю бочки, наклонившись до самого дна, она зачерпнула ковшиком воду и припала к нему пересохшими губами. Что-то ей подсказывало, что пить много нельзя. Сделав три глотка, она повесила ковш на место.
Осторожно, опираясь на стену, перешла к полку, расправила фуфайку, постелила на неё свою шёлковую комбинацию. Теперь нужно обрезать пуповину и переложить ребёнка на полок.
В темноте, на ощупь, отыскав в бельевом ящике вещи матери, Мария оделась и вышла на улицу. Она всматривалась в землю, чтобы увидеть хотя бы стекло и тут она вспомнила, что в сарае есть всякие острые инструменты.
Осторожно ступая, поддерживая живот, Мария дошла до сарая, опираясь на его стену, дошла до дверей, откинула щеколду и заглянула внутрь. Глаза уже привыкли к темноте и, окинув взглядом полки, она поняла, что инструментов нет. Под самым потолком, она увидела косу.
— Придётся литовкой резать — с трудом сняла косу с крючков. Взяв её за " пятку", поволокла в баню
Дочь спала. Мария подставила косу к пуповине и обрезала, кровь хлынула на платье. Она переложила сонную девочку на полок. Взяла косу и вынесла на улицу, прислонив её к стене бани.
Занесла ведро, сложила в него послед и выдохнула.
— Теперь нужно обогреться, тогда и закопать его.
Она залезла на полок, прислонилась к стене и задремала. Ей снился сон, что кто-то за ней гонится. Их много и, они почти её настигают. Вот они уже протягивают к ней руки, чтобы схватить, но она уворачивается и просыпается.
— Надо закопать послед — с этой мыслью она спускается с полка, берёт ведро и выходит на улицу. Холодный воздух охватывает тело, но двигаться быстро, нет сил. В сарае она находит лопату и выкопав возле бани ямку, освобождает ведро. Всё тело дрожит от холода и слабости.
Вернувшись в баню, она ставит на пол таз, наливает горячей воды и встаёт в него, чтобы согреть ноги.
Заломило груди, прибыло молоко. Новорождённая подала голос, закрутила головкой, отыскивая материнскую грудь. Мария вышла из таза и легла рядом, подставив грудь дочке. Наевшись, девочка заснула.
Немного передохнув, Мария замачивает свои вещи в таз
— Пока всё сырое, надо отстирать, а то присохнет и платье только выбросить останется, а в чём ходить? — опустившись на колени, принимается стирать бельё. Сил нет. Всё тело дрожит. Хочется спать.
Чистые вещи она развесила над каменкой и села на полок, рядом с дочерью. Откинувшись на стену бани, она услышала шаги, кто-то шёл вдоль их ограды. Вот скрипнула калитка, кто-то зашёл во двор не с улицы, а со стороны горы. Шаги приближались к бане, она замерла, подтянула ноги и прикрыла голые колени свободной стороной фуфайки. В окно скользнул свет фонарика. Он осветил стены, но висевшее бельё мешало осветить весь полок. Мария лихорадочно думала, что ей делать
— Схватить камень? Одеть на голову ему ведро и, убежать? А ребёнок? Что делать? Куда бежать с ребёнком?
Фонарик поблуждал по стенам и лавкам и шаги стали удалятся. Через некоторое время, кто-то вышел в калитку, что идёт в улицу и всё стихло.
— Кто это был? Кого или что искал? Надо бежать. Бежать, куда? Они могут схватить и отобрать ребёнка. Бежать одной. Да, да бежать одной. Да, одной. Бежать. Накажу Полине, чтобы взяла девочку, а я? Куда я? Не знаю, главное, чтобы девочку Полина увезла на пасеку. Я уеду куда-нибудь, когда всё стихнет, вернусь.
Она коснулась губами щёчки девочки, вдохнула сладкий и милый аромат новорождённого ребёнка, закрыла глаза и, слёзы хлынули по её щекам.
— Прости меня девочка моя, маленькая. Скоро ты проснёшься, и я тебя покормлю, а потом уйду. Так надо. Нас двоих поймают, а я одна и не беременная и никого со мной нет, если и поймают, так не арестуют, не за что. А тебя тётя Поля увезёт на пасеку, или дедушка приедет на Ласточке и заберёт.
На дворе светало.
Она вышла в предбанник, проверила, что можно подобрать себе из имеющихся вещей.
—Да, кроме этой лёгкой курточки брата, ничего больше нет. Холодно в ней, но всё же не раздетая. Надо идти к Полине, пусть она заберёт ребёнка Говорят, что дети по три часа спят, как покушают. За это время можно всё успеть.
Она подбросила ещё дров в печь, проверила постиранное бельё, оно высохло. Тогда Мария навела воды в таз, вымыла голову, потом в этой воде помылась и, сменив воду, ополоснулась. Хорошо вытерла себя маминым халатом и оделась. Немного подождав, когда проснётся дочка, накормила её. Девочка уснула, а Мария, поцеловав дочь, пошла на остановку автобуса.
Денег на билет не было, но хоть сколько-то проедет, всё не пешком — думала Мария, приближаясь к автобусной остановке. Она запустила руки в карман куртки брата, там было немного мелочи, крошки табака и фантик от конфет. Этой мелочи на проезд явно не хватит. Но другого выхода нет. Мария заскочила в автобус. Народу было много. В утренние часы люди спешат на работу.
После третьей остановки, подошла кондуктор. Мария порылась в карманах, достала мелочь и заплакала. Нет, не специально заплакала, что бы пожалели, а от обиды, что так всё получается у неё в жизни. Какая-то женщина, видя, что девушка стоит бледная, полураздетая, сказала.
— Да пусть уж она едет до своей остановки, видите же, что еле на ногах стоит. С больницы наверное выписали, а денег нет.
— Да. Да. Выписали, а денег нет, подхватила Мария.
— Это какой же врач так рано выписал? Нет денег, ждите, когда родственники принесут — твёрдо сказала кондуктор.
.
— Ждала, никто не пришёл — еле прошептала Мария, роняя слёзы.
— Вот ведь родственнички, нет, что бы забрать приехать или сопроводить на автобусе.
— Ну, или денег бы на проезд дали.
— Они ещё и одежды тёплой не принесли и денег не дали, изверги какие-то — возмущались пассажиры.
От их внимания и участия, Марии стало, ещё сильнее жаль себя, и она истерично разрыдалась, её стали успокаивать. Какая-то женщина повязала ей на голову свой платок. А мужчина протянул несколько рублей со словами:
— Зайди в столовку, поди, голодная со вчерашнего дня.
— Ну, не реви, никто же не выгоняет, докуда едешь? — спросила кондуктор.
— До ателье — ответила Мария, успокаиваясь.
Выйдя из автобуса, Мария поспешила в ателье к Полине. Войдя в здание, она кинулась к сестре со словами:
— Поля, спаси мою дочь. Она в бане у родителей. Сарки нет, он сидит. Папа с мамой и бабушкой на пасеке. Забери мою девочку, она одна в бане, она спит сытая. Забери, а когда папа приедет, отдашь ему. Мне нельзя быть вместе с ней. Её тогда у меня заберут и в детский дом отправят. А меня посадить могут, как Кулешову.
Перепуганная Полина, внимательно слушала, раскрыв глаза.
— Я сейчас, — она оделась, потом посмотрев на Марию, сказала.
— Я принесу тебе свою фуфайку и чулки, жди здесь — она выбежала из помещения. В цехе строчили машинки, работницы сидели, склонив свои головы над тканью, и им совсем не было никакого дела до сестры их коллеги.
— А ты куда? — подавая тёплую одежду, спросила Поля.
— Не знаю, есть мысли кое-какие, но не буду говорить, вдруг не получится. А ты поторопись. Уже час остался, скоро проснётся девочка.
— Ты вот что, я тут Валину соску с чекушкой взяла, ты в кружку сцедись, а я её накормлю, чтобы она в дороге помалкивала. Мария схватила кружку, отвернулась к стене и попыталась, хоть немного сцедить молока. Как правильно это делать, она не знала, поэтому нацедить на полное кормление не удалось.
— Ну ладно, я забегу к соседке, у неё козье молоко всегда есть, разведу с кипяточком . А ты уходи, пока кто-нибудь не сообщил этим — она махнула рукой в сторону комиссариата.
Они расстались. Мария вышла на улицу и села в первопопавшийся автобус.
— Куда ехать? А куда глаза глядят — подумала она и села в автобус, даже не посмотрев, куда он идёт.
начало Скудара 1
начало Русская дочь военнопленного немца 1
продолжение Приятного прочтения, отличного настроения!
© Copyright: Валентина Петровна Юрьева, 2022
Свидетельство о публикации №222101800931