Продолжаем путешествие по историческому зданию Московского Художественного театра, приуроченное к 120-летнему юбилею обретения МХТ своего Дома.
Сцена – особая мхатовская гордость. Настоящее чудо техники для своего времени, она действительно огромна и превосходит размерами зрительный зал. Архитектор Федор Шехтель некогда разработал специальный проект поворотного круга, спроектировал вместительные подсценические трюмы, карманы для хранения декораций, раздвижной занавес (до Шехтеля он был поднимающимся). Когда в 1902 году Художественный театр переехал в здание в Камергерском переулке, пресса с увлечением писала об этих новинках, а также, например, о том, что все деревянные части сцены - колосники, балки и прочее –пропитаны особым составом, который делает их несгораемыми. Внешне сцена Художественного театра лишена роскоши и парадности, но при этом производит впечатление сосредоточенности и значительности.
В глубину Основная сцена – 28 метров. В высоту (видимую для зрителя) – 7 метров. Сцену и освещение обновили в 2007 году при Олеге Павловиче Табакове. Благодаря этому в МХТ теперь можно ставить все – от мюзиклов до самых сложных драматических спектаклей. Каждый метр сцены может жить своей жизнью: подниматься и опускаться по замыслу режиссера и воле компьютера (и даже «танцевать» под музыку без актеров).
Сцена исторического здания – это сакральное место, место силы для многих поколений артистов и режиссеров. Они всерьез считают ее живым существом, которые все чувствует, слышит, и – помнит.
«В этом объеме, в досках планшета, в театральной машинерии есть особая мощь, неповторимая скромность и какая-то тайна… особые точки мхатовской сцены, словно кем-то заколдованные, дают артисту право говорить тихо-тихо, шепотом… а в зале слышно каждое слово! Эту сцену нужно познавать, слушать, как живое существо, и рассказывать о ней можно бесконечно. Но никогда еще я не слышал, чтобы о подмостках Художественного театра говорили так глубоко, просто и емко, как сказала Анастасия Вознесенская: “Я люблю слушать звуки этой сцены по трансляции, сидя в гримуборной. Нет ни репетиции, ни спектакля – и можно различить отдельные шорохи, дуновение сквозняка… Можно услышать, как по пустой сцене бесшумно пробирается театральная кошка. Я это бесконечно люблю”».
Из книги Виктора Гвоздицкого «Последние».
А что же занавес? Уже во время легендарной встречи Константина Станиславского и Владимира Немировича-Данченко в ресторане «Славянский базар» в июне 1897 года будущие создатели Московского Художественного театра договорились: занавес в их театре должен быть скромным, однотонным. Никакого красного бархата и пышных украшений. В те годы занавесы в театрах поднимались вверх, этот же собирались сделать раздвижным – чтобы публика сразу видела все оформление сцены, имела возможность погрузиться в атмосферу спектакля.
Шехтель, продумав строгий и элегантный образ театра, придумал и его эмблему – белую летящую чайку – в честь спектакля по пьесе Антона Чехова «Чайка», определившего судьбу молодой труппы. На светло-сером суконном занавесе, который был также разработан Шехтелем, две чайки, вписанные в золотистые прямоугольники, «летели» над широкой полосой аппликации. Завитки на аппликации напоминали волны. Первые несколько десятилетий существования театра занавес раздвигался вручную, причем имела значение даже скорость, с которой зрителю открывается сцена.
Занавес – вещь, подверженная износу, и за время существования Московского Художественного театра его меняли не один раз. Чайку с самого первого занавеса сегодня можно увидеть в экспозиции Музея МХАТ. В 1987 году после глобальной реконструкции, которая длилась десять лет, Художественный театр снова въехал в здание в Камергерском переулке. К этому торжественному моменту был изготовлен и новый занавес. Чтобы вышить тамбурным швом завитки на полосе аппликации, в мастерской были специально собраны швейные машины устаревшего образца, уже вышедшие из употребления.
В начале ХХI века занавес по нижнему краю подшили особой бархатной каймой, не подверженной износу. Когда смотришь на современную фотографию зрительного зала, кажется, что теперь на занавесе одна чайка, но на самом деле их две, просто две части полотнища как бы накладываются одна на другую.
В Портретном фойе МХТ мы пока лишь разглядывали росписи на стенах. А ведь это одно из самых легендарных и магических помещений театра! Присмотримся к нему.
Идею размещать в этом пространстве — тогда его называли Нижним фойе — галерею людей, сыгравших большую роль в истории российского театра, тоже придумал Федор Шехтель. Но поначалу здесь висели только портреты писателей и драматургов, чьи пьесы шли в репертуаре, а еще крупнейших актеров Малого театра и петербургской Александринки — таким образом МХТ подчеркивал связь с лучшими традициями русской сцены XIX века.
В 1939 году Немирович-Данченко предложил добавить в галерею фотографии ведущих артистов труппы, а также сотрудников художественно-постановочной части. Для того, чтобы составить список этой «доски почета», была даже создана специальная «портретная» комиссия из членов худсовета театра.
Маленькие «окошки» под каждой из рам изначально были пустыми, выполняя лишь декоративную функцию. А потом кому-то пришла счастливая мысль добавлять в них снимки артистов в ролях — не пропадать же месту.
Портретное фойе было иронически описано Михаилом Булгаковым в «Театральном романе».
«… мы вошли в громадное фойе, также устланное серым сукном. Простенки фойе в несколько рядов были увешаны портретами и увеличенными фотографиями в золоченых овальных рамах. Из первой рамы на нас глянула писанная маслом женщина лет тридцати, с экстатическими глазами, во взбитой крутой челке, декольтированная. “Сара Бернар”, – объяснил Бомбардов».
Конечно, ни золоченых рам, ни портретов маслом в настоящем Портретном фойе не было – это художественный вымысел.
Со временем в Портретном фойе расположилась постоянная экспозиция под условным названием «Сто портретов». Это изображения главных для Художественного театра людей, от Станиславского и Немировича-Данченко до первого работника поворотного круга сцены Ивана Ивановича Титова. Последним, кого добавили в эту галерею, был Олег Павлович Табаков.
Галерея действующей труппы, расположенная по барабану Основной сцены, была сделана к столетию МХАТа. Стилистически она повторяет идею Шехтеля – только в Портретном фойе рамы темного дерева, а здесь светлого.
Про Портретное фойе можно рассказывать бесконечно, за каждой фотографией здесь кроется уникальная и яркая творческая судьба. Эти стены были свидетелями множества событий – и радостных, счастливых, и печальных. Когда случилась Октябрьская революция, на улицах шла стрельба, а театры отменили спектакли, в Художественном театре стали вести дневник наблюдений. Записывали то, что открывалось взору из окон Портретного фойе.
«Поминутно проносят раненых. Телефоны не работают, – писал Иван Москвин. – Цепь солдат с пулеметами напротив театра». Наблюдающие расписывались в отдельной книжице: «3 ноября в 1час 15 минут. Был живым. И. Москвин». «Жива, была 3 ноября. О. Книппер».
Начиная с 1919 года в Портретном фойе, в выходной для работников театра день, устраивали так называемые «творческие понедельники» – встречи, на которых обсуждали актуальные проблемы искусства, спорили о будущем театра. Поначалу это были скорее собрания для своих, а к 30-м годам «понедельники» превратились в вечера с приглашением различных знаменитостей. Здесь сотрудники МХАТа и гости наслаждались пением Надежды Обуховой, игрой пианиста Генриха Нейгауза, рассказами писателя Алексея Толстого.
Здесь встречали Новый год. После одного такого отмечания, которое состоялось 1 января 1903 года, Ольга Книппер писала Чехову: «Пили чай, шампанское, ели бутерброды, читали телеграммы – все как следует. Под твоим портретом пели “Славу” после прочтения твоей телеграммы».
А писатель Александр Серебров вспоминал, как однажды во время новогоднего банкета и всеобщих танцев в углу фойе остались сидеть за столиком два человека: Чехов и Горький.
«– А вы, Алексей Максимович, танцуете? – спросил Чехов, чтобы что-нибудь спросить.
– Не умудрил господь! Да и грация у меня, знаете ли, лошадиная.
Чехов улыбнулся:
– Лошадь красивее человека».
В фойе устраивали и капустники – шуточные представления «для своих». Эта традиция в гораздо более поздние времена была возрождена Олегом Табаковым. Около дверей Зеленого фойе сооружали небольшую сцену и на ней артисты театра и другие сотрудники показывали свои острые и смешные номера. Позже капустники приобрели такой постановочный размах, что их перенесли на Малую сцену театра.
А совсем скоро, в день рождения театра, в Портретном фойе, как и много лет подряд, будут вручать памятные знаки «чайка» тем, для кого МХТ давно стал родным домом.
Продолжение следует